Они хотят, чтобы вы положили что-нибудь в штаны, пусть кажется, что там, между ног, у вас действительно что-то происходит.
Джи стонет от смеха.
Что это значитпусть кажется, что там, между ног, у меня действительно что-то происходит? У меня там многое что происходит.
А я хочу посмотреть, говорит Афина.
Я благодарен ей за такое отношение, но предполагается, что она моя давняя подруга, а не какая-то любопытная новенькая. Я стреляю в нее взглядом. Она молча произносит «ой» своими чудесными губками и улыбается так, очевидно, что это она выучила хорошо, чтобы быть прощенной любым, имеющим член, независимо от того, насколько серьезной была ее вина.
Нет, так неправильно, набрасывается Диана, пытаясь вынуть ее ногу у нее же изо рта и отодвинуть мою от ее задницы. Я имею в виду, что они хотят, чтобы это было бы просто смешно. Типа абсурдно. Экстравагантно. Ну, в общем, что-то
Она протягивает мне свою пластиковую бутылку из-под сока. Она около двадцати пяти сантиметров в длину и, наверно, шесть в ширину.
Вы хотите, чтобы я засунул это в штаны?
Это было бы здорово. Давай, ну. Будет смешно.
Я делаю это. Афина бросает взгляд украдкой. Я вожусь в штанах. Оказывается трудно, глядя на это с достаточной степенью иронии, сделать так, чтобы бутылка торчала прямо.
Как только Диана начинает снимать, Афина, очевидно имеющая достаточно опыта перед камерами, начинает принимать соблазнительные позы, переходя с места на место. Самое небольшое движениеи бутылка из-под сока неожиданно падает, как будто моя мнимая эрекция исчезает, повинуясь незаметному ленивому жесту какого-то волшебника. Каждый раз, когда это происходит, Разрушитель Джи смеется сильнее прежнего, пока он, в буквальном смысле, не начинает рыдать. Он разжег мой бонг, но я не обращаю на это внимания, поскольку каждый раз, когда бутылка от сока падает, Афина быстро подхватывает ее, в процессе манипулируя другими вещами. И очень скоро эта бутылка уже находится (смею ли я сказать это? Да, а почему бы и нет) в условиях несгибаемой конкуренции.
Диана щелкает вовсю. Наверно, два-три снимка в секунду. Афина постепенно становится более расслабленной и погруженной в процесс. Бутылка продолжает падать, и возиться в штанах приходится все больше. Дживесь в дыму, как дымоход в Негриле.
И я взрываюсь.
Окей, стоп! Хватит. К фигам собачьим.
Я залезаю в штаны, выхватываю оттуда бутылку и откидываю ее в сторону.
Больше никаких снимков. Мы закончили.
Афина смотрит на меня, как бы говоря: «Что я такого сделала?» Я наклоняюсь и целую ее в щеку.
Не в тебе дело Это все слишком странно.
Она улыбается. Я поворачиваюсь к Диане:
Диана, вам пора идти. Все происходит не так, как я думал. Такой театр не по мне.
Она смотрит на меня взглядом, лишенным злости, таким, каким смотрят на непрофессионалов.
Извините, Диана, но засовывать бутылку из-под сока мне в штаныэто не то, что, по моему предположению, должно было быть. Мы закончили.
Она готовится выдвинуть свои аргументы, но со своего места с шумом встает Джи и произносит:
Пора идти, Диана.
И это почти самая крутая фраза из всех, которые я слышал вообще.
Она пакует свои фотопринадлежности и уходит через несколько минут. Она не прощается. Ну и я тоже.
Я отдаю Джи тысячу пятьсот пятьдесят долларовостаток от аванса, полученного от Паоло.
Этому много причин, не все из которых ясны мне сейчас. Частично потому, чтобы он не забрал деньги у Селесты, частично для того, чтобы он не надрал мне задницу здесь и сейчас, частично потому, что его уволили из-за меня с прежней работы, частично потому, что он еще не надрал мне задницу и фактически вел себя очень круто, и частично потому, что, ну, Афина не выказала никакого желания уйти, хотя съемка уже закончена. Она еще там, в кровати, в нижнем белье. И, кажется, она действительно предпочла бы не вставать и не одеваться.
Джи жмет мне руку.
Позвони, если она захочет, чтобы я забрал ее. И уходит.
Я звоню Паоло и сообщаю, что наш договор расторгнут. Он огорчен и разочарован. Но мне все равно.
Просто позвоните во Флоренцию и скажите, что я передумал. Аннулируйте мой чек и заставьте возместить ваш.
Я принимаю две таблетки Валиума, Афинасемь.
Я люблю Валиум. Но последнее время для меня было бы лучше, чтобы у него не было таких сильных амнестических свойств: я действительно хочу запомнить каждую деталь тех трех дней и ночей, когда мы были вместе. Но я помню достаточно, чтобы непроизвольно улыбаться каждый раз, когда я думаю о ней.
Но без этого Валиума, в жестоком свете трезвости, я бы, возможно, сильно волновался каждый раз, когда посреди ночи сигналил ее пейджер и она уходила на час или два, натянув на себя что-то облегающее, а потом возвращалась и пересчитывала деньги у меня на постели. Меня одолевал опасный соблазн обнять и прижать ее к себе, сказав, что она лучше этого и что она может остаться со мной, и я буду заботиться о ней, и, о черт, у менячувства, и Джи поймет, я думаю
Но затем моя жизнь станет просто еще одной песней Стинга, ну а на черта мне это У меня достаточно головной боли, чтобы не добавлять в своем ежедневнике в графе «Что. сделать» фразу: «Работать сверхурочно и тратить мешки денег, которых у меня нет, а также расходовать энергию в масштабах Геракла, чтобы удерживать девушку с дорогими привычками от измен тебе».
Порой мне приходится видеть Афину на обложке местной газеты для взрослых. Рефлексы подсказывают мне взять экземпляр, просто для потомства, чтобы отложить его куда-нибудь на пятьдесят лет и показывать внукам: А эта эта девушка могла бы быть вашей бабушкой». Но я сразу же слышу Стинга, плачущего по Роксане, и думаю: ну его к черту! Поскольку кому нужны напоминания, а?
ТАНЦУЮЩИЙ В ТЕМНОТЕ
Его имя появляется на моем определителе входящих звонков как Антихрист.
Ммм-алло?
Что это означает, что ты не выйдешь больше из дома?
Это в действительности очень простая концепция.
Но ты должен выходить из дома. Каким еще, черт возьми, образом ты будешь собирать материал для своих рассказов?
А я и не собираюсь. Я просто буду писать. Ведь я не репортер.
Ну да, конечно, но, черт, послушай, мне кажется, что ты слегка впадаешь в крайности.
Нет, дружок, я вполне нормален. Это все, что Вне Это и есть крайность.
Кому-то следует побольше курить марихуану.
Не-а. Тупит лезвие.
Действительно, шепчет он как раз перед тем, как я слышу, что он щелкает своей говорящей о многом зажигалкой, а затем раздается теперь уже знакомый булькающий звук. В конце концов он затягивается.
И что, тебя заставили засунуть в штаны бутылку из-под сока?
Ты можешь поверить? Мудаки.
Но девушка-то все же досталась тебе.
За кругленькую сумму.
Не ври. Это были чаевые сутенера.
Пусть так. Что ты хочешь?
Еще один рассказ.
Я не выхожу из дома.
А тебе и не нужно.
О?
Нет. Сиди прямо там и печатай.
На какую-то конкретную тему?
Смешно, что ты спросил.
Ничего хорошего из этого не выйдет. Что?
А у меня есть кое-какие твои фотографии..
С этой гребаной бутылкой из-под сока?
Я так тебя засужу
Нет. Не эти фотографии. Другие. Ты извиваешься по клубной сцене, без рубашки, в синтетических штанах..
Ах, черт. Где ты их взял?
Источники. Так что я просто знаю, что здесь есть история.
Много историй, но ни одного рассказа, который мне хотелось бы написать.
Три тысячи слов, в любое время в течение следующих двух недель. Четыреста баков. Можешь взять их когда захочешь. Или я пошлю их тебе, так как ты больше не выходишь из дома.
Пятьсот, если будешь использовать фотографии.
Договорились.
Чтоб ты сдох.
До скорой встречи.
Нет, я не занимался бондажем, но да, танцором в бондаж-клубе действительно был. Ну а теперь, по-видимому, мне придется об этом написать. Но только после того, как мне заплатят. Я дотащился до этого ужасного офиса, забрал свои деньги (Антихрист больше не утруждал себя обещаниями больших гонораров в будущем. Ему это больше было не нужно. Он понял, что я буду писать для него рассказы и за скудную плату), и я написал рассказ.