Не знаю, фыркнул. Просто подумалось. А это важно?
Саня более не улыбался, чуть поджал губы. Их вкус омежка помнил отлично. И рождаемые ими, припадающими к ямочке за ушком, щекотные ощущения, тоже. Приятно было, и возбуждало
«А может, и не зря папа озаботился, позвонив Сане? Может, папа умный и прав, а я слепой глупышка, и ошибаюсь»?
Открытие озадачило.
Чтобы скрыть накатившее смущение, Ваня опустил внезапно порозовевшее скулами лицо и уставился на свои обломанные, требующие маникюра ногти. Совсем в больнице руки запустил. Безобразие.
Сань
Да, Иви?
Я домой хочу, Сань. Пожалуйста
Звякнули воткнутые в замок зажигания и прокрученные ключи, мотор заурчал, и мазда тронулась.
Саня и Ваня, под перестук по стеклам и крыше машины припустившего дождя и взвизги снующих туда-сюда, сгоняющих воду дворников, ехали домой. Они молчали всю дорогу, просто молчали, наслаждаясь идущим от включенной печки теплом.
Но это было особое, новое, неведомое омежке ранее, насыщенное молчание. В нем слова оказались как-то странно не нужны и лишь разрушили бы создавшуюся уютно-интимную атмосферу близости. Не телесной, нет. Иного рода-племени.
Заботливый, не желающий, чтобы и без того нездоровый Ваня промок под льющим, словно из ведра, дождем и расхворался еще пуще, Саня подогнал машину к самому парадному, но выходить не спешил. Повинуясь его знаку, омежка убрал уже положенную на ручку двери руку и повернулся вполоборота, готовый слушать. Похоже, не один он хотел бы перетереть без свидетелей.
Убедившийся во внимании парнишки альфач немного помолчал, собираясь с мыслями, покусал себя за фалангу большого пальца и, наконец, решился заговорить.
Иви, от устремленного в зрачки изучающего пристального взгляда Ваня внутренне съежился. Насколько я тебе нравлюсь?
Ваня понятия не имел, как ответить на сей вопрос внятными словами, потому между прочим, прелестно и очаровательно покраснел, перестал ежиться и нерешительно потянулся губами к альфячьему близкому рту. Коснулся. Слегка углубил. И смутился порыва и тянущего сладкого отклика в низу живота, прикрылся ладонью. Облизнулся украдкой и довольно муркнул надо же, а память-то не подвела, вкус тот же, приятно знакомый.
Иви?..
Да, Саня?.. почему усилился запах кофе? Течка же еще далеко?..
Я тебе нравлюсь. Не сомнение уже, утверждение, и отчетливые удовлетворенные нотки в упавшем почти до хрипа низком альфячьем голосе. Расскажешь про выкидыш?
«Выкидыш?! Какой еще выкидыш?! Это был вовсе не выкидыш, аборт»!
Так расскажешь, Иви? Посмотри на меня!
Ну, Ваня посмотрел разве можно не посмотреть, когда так нежно поглаживают подушечками горячих пальцев подбородок и ответил, глядя в устремленные на него сияющие, серые он только теперь разобрал точно глаза, предельно честно:
Это не был выкидыш, Саня. Тебя неверно информировали. Мне сделали аборт, или я бы умер. Впрочем А внутри, там, внизу живота, продолжало разливаться нарастающее желание Я все равно бы не оставил ребенка. Не хочу детей, совсем. Хорошо, что у меня их никогда больше не будет
Саня моргнул, и его лицо, только что прекрасное, одухотворенное, потухло, словно выключили спрятанную в черепе лампочку, и стало прежним, грубоватым.
Не понял, парень выпустил запястье омеги. Что значит не будет?!
Ваня дернул плечом и равнодушно оскалился.
То и значит, сказал. Врачи уверены, я теперь бесплодный. Эка проблема, бля, зачем нам с тобой мла и осекся, оборвав фразу на полуслове такое странное выражение исказило черты Сани.
Несколько секунд альфач молчал, размышлял. Потом спросил:
А не пожалеешь, малек? Без детей? Пожалеешь же!
«Уже не Иви. Лови, омежка, непостоянство чужака. А так замечательно целовались»
Может быть, ты и прав, Ваня, не желающий больше поддерживать кажущийся ему бессмысленным, надоевший разговор, отвернулся к окну и чиркнул пальцем по запотевшему от двойного дыхания стеклу. Но сейчас я ни о чем не жалею. Ясно?!
Саня резко отпрянул, бледный, заморозившийся, миг, и он уже распахнул дверцу и вывалился из машины. Тоже закончил разговор? Да?
«Саня! Вернись»!
====== Часть 8 ======
/Спустя три года/
Ванюшааа!
Никакой реакции.
Да Ванька же!
Щекотное перебралось с верхней губы, где шалило до этого, по носогубной складке к носу, дремлющий омега сморщил мордашку, тихонько-недовольно простонал и чихнул. Открыв глаза, сонные и расфокусированные, он в упор уставился на лежащего рядом, опирающегося на локоть, в пальцах белое перышко из подушки, любовника.
Сима! укорил хрипловато, но ласково. Вот чего тебе надо, а? Скучно, что ли?
Альфач радостно, широко ухмыльнулся и продолжил щекоталово, вызвав у омеги еще одно звонкое «апчхи».
Отчихавшись, Ваня рассмеялся, очень музыкально, провоцирующе, и обвил шею играющегося Максима руками, потянул на себя, целовать. Перышко оказалось забыто, скользнуло, выроненное, на ковер, и осталось в полосе падающего из щели неплотно прикрытой двери света.
Двое тонули в поцелуе, глубоком, мокром и страстном, их языки и тела сплелись, а руки неспешно загуляли, оглаживая и пощипывая доскональнно уже изученные за почти полтора года связи чувствительные местечки.
Ванюшка, шептал альфач с жаркими придыханиями между вычмокиваниями. Ванечка, мальчик мой хороший Люблю тебя
Симка, не менее горячо отвечал омега, не веря ни единому сказанному партнером слову, Симка, еще
Между прочим, правильно не верил не любил его Максим, совсем. Просто Ваня жил один, в собственной угловой, без стучащих в стены соседей, квартире, был удобен и не скандален, отзывчив в сексе даже между течками, ну, и нравился альфачу, конечно, стройненький, хорошенький. Плюс вкусно готовил и не требовал постоянных ухаживаний и дорогих подарков. Что еще можно пожелать от омеги? Почти идеал для отношений!
Ванечка
Перевернутый на спину Ваня развел пошире согнутые в коленях, в меру длинные, стройные ноги, демонстрируя готовность принять и тяжесть, и таран и, возбужденно облизывая припухшие, пунцовые губы алым кончиком язычка, нетерпеливо заерзал по простыням ягодицами, каждым своим
движением как бы утверждая хочу!
И альфач оправдал его ожидания шустро приподнялся и накрыл сверху, пристраиваясь между омежьих сильных бедер, подправил рукой норовящее промахнуться мимо увлажненного предварительно маслом входа налитое похотью копье.
Аааххх! сладко всхлипнул Ваня, подстраиваясь под первый пробный толчок и впуская внутрь длинную, толстую альфячью гордость. Больно, Сима!
Не предупреждение просьба. Значит, сейчас омега хочет по жестче. Что ж, значит, получит раскрытая ладонь Симы немедленно обрушилась на бедро любовника, наградив обжегшим кожу звонким шлепком.
Ваня выгнулся в пояснице с исполненным безграничного удовольствия вскриком, и сплел ноги в щиколотках вокруг торса активно работающего тазом альфача, закрывая замок, замотал от избытка ощущений по подушке головой.
Сильнее, Сима у него аж пальцы на стопах поджались. Ооо, сильнее Больно
Прелесть омега, гибкий, охочий до экспериментов, раскованный. Твори с ним, что фантазия придумает, шлепай, связывай, загибай буквой «зю» и ставь в любую почти камасутровскую позу, растяжка позволяет.
Но. Сима его не любил, впрочем, взаимно. Не срослось почему-то. И чего обоим не хватало до любви? Загадка.
Сима, Симочка, больно!!!
Шлепок, еще шлепок, и еще, сладостные всхлипы вдалбливаемого в матрас мчащего к взрыву Ванечки, звериные взрыки догоняющего Максима, хлопки паха о ягодицы, звуки смачных поцелуев и жалобные скрипы раскачиваемой кровати. Острый запах секса и свежего, трудового пота. Классно-то как! Ну, просто рай земной
Дааа! Симааааа! Больноооо!!!
Сколько искреннейшей радости от обычной порки ладонью. На, на, получай, и кричи, малыш, кричи!
Кричи для меня, Ваня!!!
И Ваня кричал. Ох, как же кричал, захлебываясь смесью боли и наслаждения, срывая горло, а потом оба с подвывом изверглись, практически одновременно, бурно, содрогаясь мелкими конвульсиями.
Альфач рухнул сверху на продолжающего трепыхаться в послеоргазменных отголосках омегу и прижал к постели, награждая долгим благодарным поцелуем.