Твоя судьба и всей державы."
Со старичком на "брудершафт"
Наш витязь пьёт, его лобзает.
Светлеет мир, поёт душа,
Закуска вкус приобретает,
А чача крепость; вдруг опять
На вспыхнувшем лице кручина
"Не ссы, тоски твоей причина -
Ну, как два пальца обоссать. -
Сказал старик. Тебя тревожит,
Что старый хуй Людмилу может,
Прости за резкость, отъебать;
Но верь мне, сивая скотина
Уж лет пятьсот как не мужчина.
Он хуем может доставать
Звезду любую с небосклона,
Сводить под землю города;
Но даже малого пистона
Ему не вставить никогда.
Он лишь вокруг Людмилы бродит,
Не всилах время обмануть
Но хватит квасить: день проходит,
Тебе же надо отдохнуть."
Руслан, укрывшись чем-то куцым,
Ложится на земь пред огнём;
Он ищет позабыться сном,
Но мысли блядские ебутся
И не дают никак уснуть;
То видит он Людмилы грудь,
Колени и, в зовущей влаге
Бутоны тёплых нижних уст;
Он стонет от прилива чувств
И запаха чуть прелой браги;
То, свившись в тысячу колец,
Сжимает тело змей огромный;
Руслан кричит, но с губ бескровных
Слетает тихое: "Пиздец!.."
Но он встаёт, с горящим взором
Кромсает, рубит всё сильней
И видит: перед ним не змей,
А хуй собаки-Черномора
Руслан вертится у огня:
"Нет, батя, сна; одна хуйня.
Давай мы лясы вновь поточим
И ёбнем чачи. Где бокал?
Скажи, как ты сюда попал
И кто ты есть такой, короче?"
Зажрав с икоркой бутерброд,
Старик с улыбкою печальной
Сказал в ответ: "Ебаться в рот,
Но я забыл отчизны дальной
Угрюмый край. Семьи бедней,
Чем наша, не было в округе:
Отец батрачил на досуге,
А я кулацких пас свиней.
Я нищетой не тяготился,
Счастливым был со всех сторон:
С утра до вечера пилился,
А ночью квасил самогон.
Среди красот природы дикой,
В дубравах, у ручьёв, у скал
Любая баба, чтоб ты знал,
В миг становилась Эвридикой.
Я был красив, беспечен, юн
Но тут пришла пора коммун.
Лишь ёбнул кипиш в Петрограде,
Как суки разные и бляди
Повадились в наш тихий край;
Кричали: "Всё у вас хуёво!
Но большевистское вам слово,
Что при советах будет рай!"
Пиздели, я скажу, не слабо,
Бухали тоже будь здоров;
Встречались среди них и бабы
Для поддержания штанов;
Одну Наиной звали. Краше
Не видел я в деревне нашей.
Кожанка и кирза в пыли
Её испортить не могли
Прокочегарив ночь "что надо",
Однажды утренней порой
С весьма тяжёлой головой
Я гнал общественное стадо
К прохладной грязи у реки,
Мурлыча песенку блатную;
Гляжу: на пляже чуваки
Ебут красавицу нагую.
Я не был целкой, но вспотел -
И лишь вострог тому причина
Ах, витязь, то была Наина!
Ты б видел, как средь жадных тел
Орлица белая металась,
Свивая трепетный клубок
Из ждущих ртов и жарких ног
Ты б видел, как она ебалась!!
Я ближе подошёли мне
Наградой был взор властный львицы,
И я постиг, в какой цене
Желание испепелиться
В страстей бушующем огне!
Прошла недели половина;
Я с трепетом открылся ей,
Сказал: хочу тебя, Наина,
Но так хочу, как тех парней
Три дня назад ты обслужила.
Но робкие слова мои
О нежной, чувственной любви
Наина матом обложила,
Наган чуть нервно теребя,
Гордясь собою, губы сжала
И, глядя сквозь меня, сказала:
"Мужик, я не хочу тебя!"
И всё мне дико, мрачно стало,
Застыло сердце. Ах ты ж блядь!
Как пролетариям, видать,
Ты члены тем хуям сосала!
Тебе б напомнить не мешало,
Как важен для свободы стран
Союз рабочих и крестьян!
А как же равенство и братство?
Агитка для таких как я?
Да это, девочка моя,
Не власть трудящихся, а блядство! -
Так я подумал, но смолчал
Летели дни, я сох уныло,
В тоске на пляже пресс качал,
Не пил, от баб ворочил рыло.
И наконец в один из дней,
Когда уже война гудела,
Решил покинуть я свиней
И взяться за мужское дело:
Рубая шашкой на скаку,
Лететь степями Украины,
Чтоб тело страстное Наины
Досталось уж не мужику.
Для ратных подвигов опасных
Я вызвал преданных ребят,
И мы создали свой отряд
На стороне, конечно, красных.
С ватагой бывших пастухов
Я драл четыре года жопу
По льду от Невских берегов,
В говне по пояск Перекопу,
Костьми поверженных врагов
Кровавый путь свой устилая;
Молва великая и злая
Шла обо мне среди полков;
Я шустрый был, как в жопе шило,
Балдел от ярости атак -
И сам товарищ Ворошилов
Мне прикреплял вот этот знак.
Но меж боями то и дело
Я видел в чувственной тоске
Наины жаждущее тело,
Распластанное на песке.
Война закончилась. Но долго
Рвануть назад к родным полям
Мне не давало чувство долга.
Но вот, отправив всё к хуям,
Нажравшись досыта чужбины,
Я пру домой на всех парах
С желаньем крепнущим в штанах
Всё ж трахнуть прелести Наины;
Я знал, крутей меня мужчины,
Ей в наших не найти краях!
Так что к отказу нет причины.
Что интересно, я тогда,
Паря орлом под облаками,
Уверен был как никогда,
Что встреча будет между нами!
(Войнавойной, пиздойпизда),
С такими стройными ногами
Не пропадают без следа.
И я был прав. Все эти годы
Моя Наина ни на час
Деревне не дала свободы,
Сознанье повышая масс.
Основы ленинской морали
Она вбивала парой слов
Так, что у тёртых мужиков
На яйцах волосы вставали;
Прекрасной ножкой "от плеча"
Она прошлась как саранча
По землякам моим крестьянам,
Гоня их весело и рьяно
(Кого пиздой, кого наганом)
В колхоз "Там что-то Ильича".
Великой партии задачи,
Как круче по селу впиздячить,
Решались так почти везде;
Но слыша эти стоны, плачи,
Я думал о своей удаче,
Вернее, думал о Пизде!..
Что делать? Я не мог иначе.
Сбылись давнишние мечты,
Сбылися пылкие желанья!
Минута сладкого свиданья,
И для меня блеснула ты!
К столу красавицы надменной
Шагнул я поступью военной,
Сверкая сталью бравых шпор,
Небрежно стул поставил рядом
И, кабинет окинув взглядом,
Достал "Герцеговину Флор"
Из портсигара именного;
Пустил два-три колечка клёво,
Поправил форменный пиджак,
Солидно звякнув орденами,
И молвил: нет преград меж нами!
Ебаться будем? Или как?
Но активистка с пышным телом
Как и в былые времена
Меня послала сочно на
Во всех подробностях и в целом;
Регламент всё же соблюдя,
Мне три минуты уделила
И на прощанье процедила:
"Крутой, я не хочу тебя!"
Не просто вистовать, мой сын,
Когда идут чужие масти.
На свете тысячи блядин,
Которые сочли б за счастье
Хоть раз изведать мой конец.
А тут влетел, как говорится:
Хочу Наину и пиздец!
На мудаков нельзя сердиться.
Но слушай: в родине моей
Среди мочалок и хмырей
Наука дивная таится:
В плену развратной тишины,
В глуши лесов, под сенью томной
Живут альфонсы-блядуны;
К предметам ебли изощрённой
Все мысли их устремлены;
На всё способен член их страстный,
Стоящий сутками колом;
И грозной воле их подвластны
Любая хворь, любой облом;
Ничто их оргий не колеблет;
Ничья строптивая рука
Их не смогла отвлечь от ебли -
Ни царский сыск, ни ВэЧэКа.
И я, томимый горькой мукой,
Решился блядскою наукой
Околдовать исчадье зла,
Чтоб жалобно-скулящей сукой
Ко мне покорно подползла,
Чтоб тёрлась вставшими сосками,
Вертясь юлой у моих ног,
Чтоб сладко слизывала сок
С залупы жадными губами.
Я всё похерил: должность, стаж,
Паёк партийный и военный,
И леса мрачного пейзаж
Надолго стал моей вселенной.