Олечка упрямо тряхнула головойи снова взревела белугой.
С работой что-то?
Олечка, всхлипывая, снова отрицательно мотнула зареванной мордашкой.
Обидел кто-то?
Снова нет.
Глеб Игоревич хвоста накрутил?
Вопрос был из области невероятного. Даже у Сатаны не было претензий к этому чистому ангелу, и Вадим ляпнул наобум, лишь бы отвлечь плачущую Олечку от истинной причины ее расстройства, но она внезапно разревелась еще горше, закрыла лицо узкими ладошками, и отрицательно затрясла головой.
Нет?! переспросил потрясенный Вадим, хотя, судя по реакции, было понятно, что причина рева все же в боссе. Что такое?..
Словно по наитию, Вадим шагнул к окну, раздвинул планки жалюзи, выглянул на улицу.
Там, на парковке, Глеб усаживал в автомобиль свою любовницу, красотку Мару. Притом все это действо здорово напоминало суетящегося пажа и его томную, неспешную королеву. Глеб аккуратно устроил подругу на заднем сидении, подобрал полы ее роскошного платья и пальто и закрыл дверцу с преувеличенной аккуратностью.
Да ну нахер, произнес офигевший от внезапного откровения Вадим и посмотрел на Олечку уже не как на ангела, а как на безумную, непонятно какими путями вырвавшуюся из сумасшедшего дома и обманом устроившуюся на фирму. Олечка, да он же!..
И на этом все цензурные слова у Вадима кончились, он обернулся ко всхлипывающей девушке, придвинул у ней еще один стул и уселся рядом с ней сам. Сама мысль о том, что у чистого ангела Олечки могут быть мысли сексуального порядка по отношению к Чудовищу, выбила Вадима из колеи. Черт подери, дети не трахаются!.. Они даже не думают об этом! Но слезы Олечки говорили об обратном. Думают; трахаются; страдают от неразделенной любви.
И как давно?.. кратко поинтересовался он, извлекая из ящика стола вожделенную бутылку и штопор. Олечка неопределенно пожала плечами, наблюдая, как Вадим мастерски извлекает пробку, наливает янтарной жидкости в крохотную рюмочку. Значит, сразу и навсегда, как я понимаю?
Он придвинул рюмочку Олечке, и та протестующе захныкала, замахала ручками, но Вадим настойчиво велел:
Тридцать капель, чтоб успокоиться и все рассказать. Пей! Залпом! Ну?
От выпитого коньяка Олечка задохнулась и тут же окосела. Вадим, убрав коньяк, глянул в ее раскрасневшееся лицо, чуть подался вперед и с нажимом произнес:
Ну-у-у?
А рассказывать, в общем-то, было и нечего.
Олечка втюрилась в босса сразу, как только его увидела. Грезит ими днями и ночами, но о своей любви помалкивает, ибо субординация (люди чего не того подумают, да, стыдно), и Мара.
При упоминании имени Мары Олечка снова раскисла и попыталась зареветь, но коньяк не дал ей этого сделать. Видимо, алкоголь качественно притупил боль.
Олечка, снисходительно произнес Вадим Алексеевич, по-отцовски подтирая ей покрасневший нос, но он же Чудовище. Он же Сатана.
Зато краси-ивый, нетрезво и печально вздохнула Олечка, и Вадим, мотая головой, в который раз поразился, какие женщины все глупышкидаже самые умные из них.
Сатане и полагается быть краси-ивым, передразнил Олечку Вадим. Но ничего хорошего в нем нет. Поверь мне. Таких, как ты, у него было, есть и будет пачками. С Марой, без Мары. Миллион.
Я знаю, горько ответила Олечка.
Да он же старше тебя лет на пятнадцать, горячась, воскликнул Вадим. Тебе не на старичков поглядывать надо, а с парнями молодыми встречаться!
Тридцать шесть, сердито отчеканила Олечка, обиженно сверкая заплаканными глазами,
не старик!
Олечка, жалостливо произнёс Вадим, ну, хорошая. Ну, милая. Забудь. Все хорошо будет
только без него.
Не будет, обреченно всхлипнула Олечка. Вот подпишите.
Вадим оторопело глянул в заплаканную бумажку, которую ему протягивала Олечка. Многократно политое слезами, это было заявление об уходе. Этого еще не хватало!
Ты как ребенок! воскликнул Вадим, сминая бумагу и отправляя ее в мусорную корзину.
Ну, что выдумала-то?! Что за детские выходки? Папа, мне нужна вот та игрушка, дай?! А то я буду лежать на полу и дрыгать ногами!? Так, выходит?! Работу надо работать, а не забивать голову всякой ерундой романтической! И что, на новом месте влюбишься в босса и тоже уйдешь?!
Я не могу видеть его с другой женщиной, глотая слезы, проговорила Олечка. Вид при этом у нее был самый что ни на есть страдальческий и строгий, и Вадим насмешливо зафыркал:
И дальше не сможешь! А этих других женщин у него. Даже если вдруг ты будешь с ним. даже если вдруг. у него будут женщины, поверь мне. И на них смотреть ты не сможешь.
Какое право вы имеете его оскорблять?! неожиданно вспылила Олечка. Он хороший! Он не такой! Он не подлец!
Святая простота! Пора взрослеть, Олечка!
Он подскочил с места и заметался по кабинету под суровое упрямое сопение Олечки. Ее поведение ломало всю отлаженную работу его любимого механизма, самая ценнаязолотая, деталька оказалась слишком мягкой и помялась, пришла в негодность. А никого другого на примете у Вадима не было. И времени готовить новые кадры не было тоже.
А трахнет он тебя, продолжал развивать свою мысль Вадим, обрюхатит, оставит с ребенкомвообще страну покинешь? Или как?
Не трахнет, упрямо ответила Олечка.
Ну, это понятно, ангелы не трахаются, язвительно заметил Вадим. Только после свадьбы. В розовых облаках мечты.
Олечка злобно посмотрела на шефа и тот выставил вперед ладони, словно защищаясь от возможного нападения.
Да-да, хорошо-хорошо, я верю, что ты взрослая и умная, самостоятельная женщина, проговорил он, тщательно скрывая язвительность, то и дело проскальзывающую в голосе.
Прожженная прям. Жизнь повидавшая. Но ведешь себя как ребенок! Ну раз так, у Вадима язык не поворачивался произнести это нелепое слово«влюбилась», раз получилось так, то иди, и признайся ему как взрослый человек! Что хныкать-то как девочка в углу с афишей певца?
Я не могу, гордо и сурово произнесла Олечка, потупив стыдливо взор. У него Мара это будет подло по отношению к другой женщине. Как будто я его отбила. встала между ними. я так не могу. И не буду. Подписывайте заявление.
Детский сад какой-то! взорвался Вадим, нервно меряя кабинет шагами. Мара, Дара, Зара, Лара. да у него этих Мар может быть четыре штуки в одно время. Какое отбила?! Ну Олечка. Ну зачем.
Но Олечка оставалась непреклонна.
Подписывайте, шмыгнула носом она и уставилась в угол кабинета.
Ах так, зло произнес Вадим, останавливаясь. Значит, нечестно по отношению к другой женщине. А если он сам подойдет к тебе с целью потрахатьповеришь? Уймешь свои розовые сопли пузырями?
Как это?! наивно захлопала ресницами Олечка.
Да вот так, пожал плечами Вадим. Через недельку у Глеба день рождения. Они нынче с Марой отмечать же поехали, Мара через пару дней на курорт укатит. А мы гулять всей конторой будем, через неделю-то. Вот там я вас и сведу; и накинется он на тебя с диким криком и с нехорошим намерением, и ты ему скажешь о своих светлых чувствах. И увидишь ты, как он улепетывает, даже штаны не успев надеть. Поря взрослеть, Олечка. Это не для тебя человек. Ну, не для тебя. Не по Сеньке шапку ломишь. И извини, но другого способа это тебе показать я не знаю.
* * *
Неделю Вадим ходил кругами за Глебом. Чесал макушку, потирал нос, снимал очки и протирал стекла. И размышлял, на какой бы козе подъехать к боссу с вопросом об Олечке. Опрометчиво данное обещание теперь жгло ему язык, Олечка, распечатывая документы, молчала, но при этом бросала такие тоскливые взгляды, полные надежды, что сердце кровью обливалось.
Где-то к середине недели стал ясно, что босс сам ходит кругами, и за кем! За той самой Олечкой, с изумлением понял Вадим, наблюдая, как после краткой встречи с девушкой Глеб отправляется в курилку и выкуривает подряд три сигареты. Однако.
И взгляд у него, когда он смотрел на Олечку, был такой. Вадим за долгие годы знакомства с Глебом хорошо изучил этот полный жадного желания взгляд. Так смотрит хищник, выбравший себе жертву, за минуту до прыжка. Остро, цепко, ненасытно. Одно только не клеилось: смотреть-то Глеб смотрел, алчно, одержимо, но вот отчегото не прыгал, держался от Олечки в сторонке. И это было как минимум странно.