В насыщенном табачным дымом, запахами дешевого одеколона, алкоголя и потных немытых тел воздухе можно было хоть топор вешать. Два бармена сноровисто разливали напитки, стараясь справиться с наплывом клиентов.
Сегодняшний вечер чем-то отличался от обычных, и бармены заметили это прежде всех. Оверлина они обслуживали не в первый раз и, как всегда, чувствовали себя не в своей тарелке — будто выставляли виски не человеку, а раздраженному медведю с больным зубом. Но Оверлин являлся лишь частью общего напряжения. Бармены ощущали приближение беды.
Пожар в Медвежьем каньоне, убийство Чока Уорники и вооруженная схватка в Телячьей долине широко обсуждались, но только тихими голосами. Время от времени, помимо желания хозяев, чьи-нибудь глаза устремлялись на Оверлина. Все говорили не о том, сойдутся ли они с Мак-Куином, а о том, когда сойдутся.
Ганфайтер крикнул, чтобы ему налили следующую порцию, вырвал бутылку у бармена и поставил ее перед собой. Бармен торопливо отошел, а на стареньком пианино кто-то забренчал мелодию слезливой баллады.
Дверь открылась, и в салун вошел Уорд Мак-Куин, за ним — Ким Сартейн.
Ким, гибкий, как молодая пантера, сразу же занял выгодную позицию. Окинув глазами зал, отметил Рена Оливера и Оверлина.
Мак-Куин, не останавливаясь, подошел к Оверлину, встав от него футах в шести. Ганфайтер потянулся за бутылкой, Мак-Куин вышиб ее у него из-под руки.
При звуке разбившегося стекла салун затих. Никто, кроме Сартейна, даже не заметил прихода шерифа Фостера.
— Оверлин, я разговариваю с тобой как помощник шерифа. Ты должен покинуть город к полудню завтрашнего дня. Поезжай и больше сюда не возвращайся.
— Так, значит, ты Мак-Куин? И ты опередил Байна? Он, должно быть, здорово удивился. А хвалился, что самый быстрый, самый меткий! Даже вроде бы лучше меня. Ерунда! Где ему тягаться со мной! — балагурил пьяный бандит.
Мак-Куин ждал. Он и не предполагал, что Оверлин подчинится и уедет. В поединке кто-то из них умрет, но он хотел справедливости. Все равно доказать, что ганфайтер участвовал в убийстве Джимми Мак-Крекена, почти невозможно.
Оверлин отличался от Байна. Чтобы уложить такого здоровяка, понадобится куча свинца.
— Где Стрэнн? — потребовал ответа Мак-Куин.
Оверлин посмотрел на него широко раскрытыми глазами, затем бросил взгляд на дверь и встретился глазами с Сартейном. Он понял, что его попытка скрыться повлечет за собой перестрелку, к которой он совсем не готов.
— Стрэнн, говоришь? Даже если ты справишься со мной, его тебе никогда не одолеть. Нет нужды говорить тебе, где он. Стрэнн сам найдет тебя, когда ты меньше всего будешь этого ждать.
Оверлин нарочито медленно отвернулся от Мак-Куина, взяв стакан левой рукой.
— Виски! Налейте мне виски!
— Где он, Оверлин? Где Стрэнн?
Мак-Куин видел, что ганфайтер готовился убить его. Значит, нужно сбить его с толку, чем-то огорошить. Он сделал полшага вперед.
— Говори, пьяный козел! Говори! — заорал он.
Едва умолкнув, с силой хлестанул его по щеке.
Удар получился крепкий и звонкий. Оверлин пошатнулся. Его не били с тех пор, как он стал взрослым. Пощечина потрясла его. Он гневно вскрикнул и рванулся за револьвером.
Люди бросились врассыпную, прячась за любые укрытия или выскакивая в двери.
Мак-Куин быстро отступил, вынимая оружие, и выстрелил, одновременно шагнув влево и вынуждая тем самым противника поворачиваться за ним. Первая пуля попала в цель на мгновение раньше, чем Оверлин успел нажать на спуск, ее удар кинул бандита на стойку, а его собственный выстрел взрыхлил опилки на полу. В тот же миг Мак-Куин выстрелил снова.
Оверлин повернулся — в окровавленной рубашке, с выбитым глазом, — и его револьвер полыхнул пламенем. Мак-Куин почувствовал сильный толчок, но не понял, куда он пришелся.