Он поломал девочке руку. Кристиан Луна.
Мой отец кивнул.
Значит, тебе все известно.
Он мне признался в этом за несколько минут до того, как его убили.
Я подавила желание расплакаться от усталости и боли. Мой отец мрачно кивнул.
Я поговорил с Терезой. Она пообещала мне, что Луна больше не посмеет приблизиться к ее дочери, и я решил спустить это дело на тормозах.
Но ты сообщил об этом Максу?
Нет. Я не мог. Я нарушил бы клятву Гиппократа.
Но Макс ведь все равно разыскал ее, сказала я.
Я не знаю, Ридли, пожав плечами, произнес отец и отвернулся от меня. Спустя несколько недель он появился на пороге нашего дома. С маленькой Джесси Стоун на руках. Мой отец замолчал и положил свою ладонь мне на руку. С тобой.
Со мной?
Ридли, у отца на глазах блестели слезы. Я не твой биологический отец, и это тебе уже известно. Но твоим отцом не был и Кристиан Луна. Возможно, он и верил в то, что Джесси его дочь. Наверное, Тереза Стоун убедила его в этом.
Я с недоумением покачала головой.
Но кто тогда мой настоящий отец?
Ридли, сказала моя мама. Дорогая моя девочка, ты дочь Макса.
Я посмотрела на нее и поняла, что она говорит мне правду. Я снова услышала слова Макса: «Ты, наверное, единственное мое доброе творение». И я заплакала, потому что только теперь поняла истинный смысл его слов.
Макс явился к Грейс и Бену очень поздно, после полуночи, как снег на голову. На руках у него спала маленькая девочка. Он сказал, что это его дочь от женщины, которую он не видел почти три года. Девочка проснулась, заплакала и прижалась к нему. Ее темные глаза были широко раскрыты от удивления. Все вокруг было чужим и незнакомым.
О, Бог ты мой! воскликнул отец, принимая девочку из рук Макса. Это же дочка Терезы Стоун! Я лечил ее в клинике.
Макс посмотрел на него ничего не выражающим взглядом и вытер пот со лба.
Ты знал, что у меня есть дочь?
Нет, конечно, ответил отец. Макс, я и понятия не имел, что она твоя дочь.
Макс прошел в кухню, потирая виски пальцами. Он сел за стол, а маленькая Джесси потянула моего отца за ухо.
С Терезой произошло нечто ужасное, Бен. Она погибла. Ее убили в ее же доме.
Его голос звучал не громче шепота, но девочка начала плакать. Моя мама взяла ее у отца и отнесла в другую комнату, чтобы успокоить.
Как? Когда? Мой отец был в шоковом состоянии.
Какая разница? выпалил Макс.
Как это какая разница? спросил мой отец ошеломленно. Макс, что происходит?
Я не могу воспитывать этого ребенка, Бен. Ты это знаешь.
Подожди минуточку, Макс. Давай все выясним. Как ты нашел девочку?
Мне позвонили из полиции. В свидетельстве о рождении Тереза указала мое имя в графе «отец». Я забрал девочку из приюта.
Но это была ложь, сказала я. Джесси выкрали в ту же ночь, когда была убита Тереза Стоун.
Мой отец ограничился коротким кивком.
Так и было. Тереза не вписывала имя Макса в свидетельство о рождении. Она оставила графу «отец» незаполненной. Полиция никак не могла связаться с Максом. Но к тому времени, когда мы это осознали, было уже слишком поздно.
Что значит «слишком поздно»?
Мой отец покачал головой.
Мы забрали тебя у Макса в ту же ночь. Мы приняли его историю без всяких вопросов.
До этого мы полтора года пытались зачать второго ребенка, но все усилия были напрасны, и твое появление в нашем доме мы восприняли как ответ на наши молитвы, сказала мама, которая сидела теперь в другом конце комнаты, и поэтому я не могла рассмотреть ее лица.
Но когда вы поняли, что Джесси числится пропавшей и никто не знает, кто виноват в смерти ее матери, что вы сделали? Продолжали хранить молчание?
К тому времени мы уже слишком к тебе привязались. Когда мы поняли, что Макс не сказал нам и десятой доли правды, мы и сами уже нарушили некоторые правила, робко сказал отец.
Какие правила?
Используя свои связи, Макс обеспечил тебя новым свидетельством о рождении и номером социальной страховки. Тебя оформили как ребенка, которого бросили без всяких документов.
И так ты стала Ридли Кью Джонс, продолжила моя мать с улыбкой, как будто рассказала мне на ночь сказку со счастливым концом.
А Джесси Стоун исчезла, сказала я. Но возникла вновь, когда я спасла Джастина Вилера из-под колес.
Их история показалась мне подозрительной. Слишком много вопросов она вызывала. Можно ли принять ребенка из рук друга посреди ночи, не задав ему никаких вопросов? Не кажется ли тот факт, что доктор Бенджамин Джонс, лучший друг Макса, лечил Джесси, невероятным совпадением? Как Макс мог выйти на Джесси, если его имя не было указано в свидетельстве о рождении девочки? И как она исчезла из дома после убийства? Вопросы громоздились один на другой, превращаясь в снежный ком, и я на мгновение растерялась. Я боялась, что ответы, которые я на них получу, могут оказаться весьма нелицеприятными.
Грейс и Бен не сводили с меня глаз. Но я не знала, что сказать.
Итак, вы забрали ребенка, пообещали Максу воспитать его дочь, как свою собственную, подделали документы и скрыли тайну ее рождения. Неужели вы не задавались вопросом, что на самом деле произошло с матерью девочки?
Мы решили, что ее убил Кристиан Луна. Он пустился в бега. У девочки не было никого, кроме Макса. Мой отец пожал плечами. Что произошло бы с ней, не возьми мы ее к себе? Она попала бы в приют, и ее усыновили бы чужие люди.
А если бы ее оставил у себя Макс, то ее воспитывали бы няни, сказала мать.
У них на все были свои оправдания. Я не имела права их осуждать. Если они и солгали, нарушили закон, закрыли глаза на все подозрительные факты в биографии девочки, то они сделали это ради Джесси. Ради меня.
Но почему нельзя было открыть мне правду? Воспитывать меня как приемного ребенка? Разве это такая уж редкость? Мне всегда казалось, что это вполне естественно.
Макс настаивал, чтобы ты не знала, что он твой отец. Он не хотел, чтобы ты росла с мыслью о том, что твой родной отец не смог тебя воспитать. Он боялся, что ты будешь воспринимать это как нежелание с его стороны признать тебя своей дочерью.
А еще Макс не хотел, чтобы ему лишний раз напоминали о моем прошлом. Он не хотел думать о судьбе Терезы Стоун. И он бы наверняка не вынес вопросов о проекте «Спасение».
Но проект «Спасение» здесь ни при чем, строго оборвал меня отец.
Я не могла поверить собственным ушам. Но я видела, что он искренне верит в то, что говорит. Он хотел в это верить. Однако мой следующий вопрос поставил его перед страшной правдой:
Но если Макс не значился в моем свидетельстве о рождении, то как он узнал о Терезе и девочке?
Мои родители посмотрели друг на друга, а потом обратили свои взоры на меня.
Он имеет какое-то отношение к смерти Терезы? спросила я дрожащим голосом.
Нет, конечно, нет! тут же воскликнул мой отец.
Но тогда как он узнал обо мне? Как он сумел забрать меня в ту ночь?
Они оба молчали. Затем моя мать проговорила еле слышно:
Мы никогда его не спрашивали об этом, Ридли. Мы не видели в этом смысла.
Лучше всего отрицать очевидное. Так принято в моей семье, и вот к чему это привело. Правда бывает такой неудобной, что лучше ее не замечать совсем.
Я попыталась переварить эту информацию, но не смогла. Бен и Грейс не были моими родителями. Моим отцом был Макс. Мою мать убили, и, возможно, Макс имел к этому непосредственное отношение. Меня выкрали. У меня поддельные документы. Все это до меня дошло, но никак не укладывалось в голове. Что мне было делать?
Вы, наверное, ожидали, что я буду охвачена гневом, что я наброшусь на своих приемных родителей с обвинениями в преступном равнодушии. Но я не сказала ни слова. Я лишь снова легла на кровать. К моему удивлению, у меня из глаз не пролилось ни одной слезинки. Наверное, это действовало обезболивающее. Может, мне стоит запастись им на всю оставшуюся жизнь?
Я посмотрела на людей, сидевших передо мной, и попыталась представить, что они не мои родители. Нет, это было невозможно. Роднит не кровь, а пережитое. Тереза Стоун была для меня незнакомкой с трагической и несправедливой судьбой. Я ощутила, как при мысли о ней у меня сжимается сердце. Но она все равно была для меня далека, как та старая фотография. Представить себе Макса в роли своего отца я тоже не могла. Мне требовалось для этого время. Он по-прежнему был для меня добрым дядей, который одаривал мою семью. Я не могла возненавидеть его за те вещи, которые он предположительно сделал. Я всегда знала, что Макс, несмотря на свое богатство, обречен на вечные муки. Я знала это на уровне ощущений, еще когда он был жив. Я чувствовала, что он был эмоционально выхолощенным человеком. Разве можно осуждать человека за то, что он чем-то обделен, или испытывать к нему из-за этого презрение? Нет, я была на это не способна, хотя допускаю, что другие вели бы себя на моем месте иначе.