Извините, произнесла я, глядя вверх, но все, что врезалось мне в память, это глаза, обведенные голубыми тенями, вытравленные белые волосы и нестерпимо яркий блеск для губ.
Все в порядке, Ридли, любезно ответила женщина и ушла. И тут я заметила, что на ней совершенно потрясающие красные туфельки, супермодные, суперсексуальные.
Я замерла в восхищении, представляя, как бы я себя чувствовала, если бы выросла такой красоткой.
Послушай, Макс, донесся до меня голос матери из кухни.
Я сразу поняла, что она не в настроении. Она сердито продолжила:
Привести с собой на день рождения Эйса одну из этих. О чем ты думал?
Я не хотел появляться в вашем доме один, произнес дядя Макс. В тоне его ответа был скрыт какой-то смысл, но я не могла его расшифровать.
Ерунда, Макс.
Чего ты хочешь, Грейс? Прекрати добивать меня своими дурацкими проповедями.
У меня даже не было времени удивиться тому, что моя мама и дядя Макс могут так странно разговаривать, потому что в этот момент появился папа.
А вот и моя девочка, сказал он, поднимая меня на руки, хотя мы оба знали, что я становлюсь для этого слишком взрослой. Отец понес меня в кухню. Наверное, у него не было времени заметить, как Макс и мама быстро отвернулись друг от друга, и их сердитые лица как будто через силу озарились улыбками.
Что вы тут делаете? Мой отец говорил голосом абсолютно счастливого человека. Надеюсь, что ты не ухаживаешь тайно за моей женой, а, Макс?
Они все рассмеялись, сознавая абсурдность подобного замечания. А затем пришло время праздничного торта, который заслонил в моей памяти все остальное. Так и бывает, когда тебе всего семь лет от роду.
* * *
Когда стены квартиры начали изрядно давить на меня, я приняла душ, оделась и вышла из дому. Я знаю, что люди думают о Нью-Йорке. Но я никогда не ощущала себя здесь в опасности. Пока Роза не предупредила меня о том мужчине. Я вдруг вспомнила, что не рассказала о нем ни Джейку, ни Эйсу. Я не знаю точной причины, по которой я скрыла это от них. У меня, наверное, такое отношение к жизни. Я верю в то, что иногда лучше всего проигнорировать какие-то события, и тогда их последствия тебя не коснутся. Очевидно, тот факт, что меня искал какой-то мужчина, переводил проблему в разряд трудно решаемых. Одно делополучить письмо, и совсем другоезнать, что кто-то упорно разыскивает тебя. По второму сценарию угроза становилась явной, но я не была готова предвидеть последствия. Я не могла бы вынести ограничения своей свободы.
Я толкнула тяжелую входную дверь. Мой отец и Захарий работали на общественных началах в клиниках для бедных. Одна клиника находилась в Нью-Джерси, а другаянеподалеку от центра. По мере того как мой отец приближался к пенсии, он все больше времени посвящал работе такого рода. Обычно в начале недели он работал в Нью-Джерси, а к концу недели перебирался в другую клинику, поэтому мне не составило труда вычислить, где я скорее всего его найду. Вы, наверное, думаете: «Но она же только что говорила, что не хочет видеть своих родителей?» Это правда, не хотела. Но мой отец всегда как будто притягивает меня в моменты кризисов. Как бы я ни ворчала и ни жаловалась, я всегда звоню ему, потому что он возвращает мне ощущение незыблемости вселенной. Мне иногда кажется, что я снимаю трубку или появляюсь в его офисе по мановению волшебной палочки.
Мне нужен доктор Джонс. Он сегодня принимает? спросила я молодую женщину за стойкой администратора.
У вас назначена встреча? поинтересовалась она, не поднимая глаз от документов, лежавших перед ней.
Я его дочь.
Она посмотрела на меня и улыбнулась. У нее была красивая кожа оттенка кофе с молоком и темные глаза в обрамлении густых ресниц. Я никогда не встречала ее раньше, хотя несколько раз заходила в эту клинику, чтобы увидеться с Заком или с отцом. Но я не удивилась. В клинике была сильная «текучка» кадров.
Вы невеста Зака? спросила женщина с чарующей улыбкой.
Что-то в этой реплике подействовало на меня раздражающе. Мы с Заком прервали близкие отношения еще шесть месяцев назад, и я никогда не говорила «да» в ответ на его предложение. Поэтому меня нельзя считать невестой Зака. Но прежде чем я успела возразить, женщина спросила:
Это вы спасли ребенка две недели назад? Я помню вашу фотографию в газетах.
Да, правда, это я.
Она посмотрела на меня с восхищением и удивлением.
Мне очень приятно познакомиться с вами, сказала она. Меня зовут Эва.
Взаимно, ответила я, ощущая неловкость.
Было уже слишком поздно возражать: «Вы знаете, я никогда не была обручена с Заком Долгая, знаете ли, история». Я отвернулась.
Минуточку, сказала она, я сейчас вызову доктора Джонса. Садитесь.
Я нашла свободный стул. Вокруг меня сидели мамаши с чихающими и кашляющими малышами, но я надеялась, что моя иммунная система выдержит такое испытание. Рядом со мной сидела женщина, и до меня доносилось ее тяжелое дыхание.
Ридли, позвала меня Эва через несколько минут, вы найдете его в последнем кабинете.
Спасибо, ответила я.
Знаете что? она проводила меня взглядом. Вы совершенно не похожи на своего отца.
Я уже это слышала, произнесла я, выдавливая из себя невеселую улыбку.
* * *
Ваш отец святой. Вы это знаете? Вы такие счастливые, дети. Нет, правда, чертовски счастливые, что у вас такой отец. Только не говорите вашей маме, что я чертыхался в вашем присутствии, хорошо?
Дядя Макс повторял это столько раз, что его слова потеряли для нас всякую значимость.
Вы же не знаете, что это такое, когда ваш отец вас не любит, понимаете?
И он часто при этом смотрел на нас, как обычно смотрел на нашу маму. Как будто у него на носу выпускной вечер, и он единственный, кто идет туда без пары.
Наверное, дядя Макс был самым одиноким человеком из всех, кого мне доводилось встречать. Когда я была маленькой, то ощущала это на уровне детской интуиции. По мере того как я становилась старше, я начала понимать, что Макс и сам чувствует свое одиночество. Но я не понимала причины, ведь у него были мы с Эйсом, наши родители, у него был парад девушек в стиле Барби. Но только теперь я поняла, что одиночество не определяется обстоятельствами. Оно сродни болезни, которая отравляет человеку жизнь. Дядя Макс пытался излечиться, балуя нас, проводя время в обществе моих родителей, которые искренне его уважали, регулярно погружаясь в состояние алкогольного дурмана или меняя своих подружек, но исцеления не наступало. Его болезнь приобрела хроническую форму, и ему приходилось с ней мириться.
Ридли, обратился ко мне отец. Ты заставила нас сильно поволноваться.
Прости, ответила я, закрывая за собой дверь.
Я очутилась в комнате для осмотра. В ней пахло ну, вы знаете, какой обычно запах стоит в таких кабинетахантисептиков и лекарств. Интерьер был оформлен в отвратительной цветовой гамме: горчичном, оливковом и грязно-розовом цветах. Полки с лекарствами были безукоризненно чистыми, на них стояли нераспакованные ватные шарики и бинты.
Мой отец распахнул мне свои объятия, хотя было видно, что он все еще сердится на меня. Я любила его за это. Моя мама, когда сердилась, даже не смотрела в мою сторону. Она делала вид, что не замечает твоего существования, пока не решит, что ты прощен. Я отстранилась на мгновение и направилась в сторону стола. Смятая салфетка на стуле напомнила мне о том, как сотни или тысячи раз я посещала подобные кабинеты. Может, они лишь немногим отличались один от другого. Эта комната, несмотря на стерильную чистоту, хранила следы бедности, в отличие от роскошных кабинетов частных клиник. Этот кабинет наводил на меня тоску. Он был уродливым, несовременным, а на стенах было полно мелких трещин. На потолке были видны пятна от потеков. Получалось, что бедные не заслуживают современного и красивого интерьера. К стене был приколот плакат с пожелтевшими краями, на котором была изображена мускулатура. Великолепное зрелище. Человек на плакате выглядел вполне спокойным, если не обращать внимания на тот факт, что с него предварительно содрали кожу.
Зачем вы послали Зака? спросила я.
Мой отец сделал невинное лицо.
Но я этого не делал, ответил он после долгой паузы. Я не стал бы так поступать.