Приходим в номер, я молчу: обижаюсь. Директор говорит:
Ну чего ты? Тебе ж не пятнадцать лет!
Я: Что за дела? Почему это Макару, и Кутикову, и тебе можно, а мне, к примеру, нельзя? Что за дискриминация такая?
Потому что Андрей меру знает, и за Кутиковым никогда ничего этого замечено не было. А я вообще, как ты знаешь, мало пью; ты же взрослый человек, а на тебя Зайцев смотрит.
Я говорю:
Ты еще взрослей меня.
Он еще минут двадцать мне вкручивал, потом дверь запирает, достает «Лимонную» с винтом, которую из Москвы для контакта с Испанской компартией привез:
На, наливай, пойми меня правильно.
Я смягчился, думаю: может, прав, и тут кое-что в окне замечаю.
Валер, говорю, у тебя среди родственников не было сердечных болезней?
Он говорит:
Вроде нет, а что?
Ты присядь, на всякий случай, он садится, а теперь обернись.
В плафоне над нашими головами двое «чистых», Андрей Вадимович и Александр Викторович, сидя на крыше, высунув языки, делают нам всякие рожи, видимо, «трезвые» абсолютно.
Директор посмотрел, спал с лица, говорит:
Налей-ка, брат, мне тоже.
Так в Испании закончилась борьба за трезвость. Но потом в Союзе сильно продолжилась.
Директор вообще обожал собрания собирать и всякие судилища устраивать.
Приходит однажды на Росконцерт бумага из милиции: вот, мол, ваш работник Гуренков был задержан у станции метро, за киоском: мочился в неположенном месте.
У нас собрание сразу, суд. А происходит между концертами, все есть хотят, но Директор настроен решительно. Наша костюмерша Танечка протокол ведет, подсудимый Гуренков, по кличке Дед, на скамье сидит. Директор прокурором выступает.
Дедон, вообще-то, рабочий, колонки у нас таскает. Судить его можно как хочешь.
Директор долго прокурорствовал, описывал преступление Деда, потом говорит:
Ну, что, Гуренков, можешь сказать в свое оправдание?
Деду самому смешно, но говорит чистосердечно:
Трезвый был. Искал туалет, сил больше не было, зашел за метро «Текстильщики», а там менты меня и ждали.
Директор говорит:
Ну, кто хочет выступить? Случай безобразный
А все на часы смотрят, как бы в буфете до концерта бутерброд перехватить.
Нам это дело осудить надо. Позор проклятому Гуренкову. Вот Андрей Вадимович в такой ситуации так бы не поступил, правда, товарищ Макаревич?
Макар, индифферентный, говорит, глядя на часы:
Ну, почему?! Вот мне однажды приспичило, я зашел за Министерство культуры
Так Деда и не расстреляли.
А в Испании еще случай был. Пошли мы с Андреем как-то вечером по Барселоне погулять. Он, когда настроение хорошее, даже в Союзе меня гулять берет, а уж в Барселоне сам Бог велел.
В общем, оделись во все чистое, я даже брюки белые надел, и пошли. Ходим по центральному бульвару, впечатления впитываем, благо их полно, вот оно, счастье-то.
Кругом акробаты всякие, фокусники и вообще большой праздник. Андрей идет, радуется, что не все прохожие его узнают и с автографами не надоедают, рассказывает мне, какая тяжелая жизнь у знаменитостей.
И тут как раз из толпы девица длинноногая к нам бросается. Андрюшка приосанился, за ручкой потянулся, а девица у меня на шее повисла, щебечет что-то на разных языках:
Френч? Инглиш? Америка? Все старается выяснить, из какой страны такой видный парень, как я, приехал.
Амур, амур, говорит и на соседнее здание показывает: там, мол, у нее девичья светелка.
И вот здесь-то я начинаю соображать, что, возможно, она попросту несчастная проститутка, вынужденная в условиях суровой испанской действительности продавать за кусок хлеба свое барселонское тело.
Честно говоря, у меня до этого уже было несколько знакомых девушек, но мы же за границей, нам же нельзя, а уж когда я почувствовал, что она правой рукой меня особенно сильно за шею обнимает именно в том месте, где у меня замочек от моей тоненькой золотой цепочки расположился, тут я совсем против проституции настроился. Мужественно оторвал ее нежные руки от своей цепочки.
Баста, говорю, никаких амуров.
Она огорчилось, но не сильно, и по принципу «с драной овцыхоть шерсти клок» говорит, в смысле: мужчина, угостите папироской.
А этовсегда пожалуйста! Дал ей сигарету «Родопи» пусть хоть насмерть отравится. У нее, у гниды, и огня не оказалось, дал.
Наконец она отвалила, мы дальше пошли. Я вздохнул облегченно: фу ты, напасть какая, ну, будет хоть о чем друзьям рассказать. Чувствую себя легко, а особенно легко себя чувствует моя левая рука, на которой еще недавно на ремешке красовались скромные часики «Картье», а туткак испанская корова языком слизнула.
Кинулся назад, да девки той уж и след простыл.
Правда, я ее на следующий день видел: стоит на том же бульваре с четырьмя здоровенными громилами, смотрит на меня нагло. А у мужиков ейных глаза выпучены, как у тех быков, что в Испании на каждом углу за красными тряпками гоняются, пришлось сделать вид, что первый раз ее вижу. Но все ровно, когда проходил мимо, улучил момент и подмигнул ей смело: носи, мол, на здоровье.
Через два дня я вынужден был новые часы купить, на таком мощном браслете, который можно только вместе с рукой оторвать. С тех пор много проституток пыталось с меня часы сорвать, ни у кого не вышло.
Я даже сейчас все это пишу, а часы те с браслетом на мне как гвоздями прибиты.
Покупка часов сильно подорвала мои финансовые возможности. Очень хотел я в Испании курточку себе купить на молнии. Люблю на молнии: вжики готово. Но на оставшиеся деньги смог позволить себе только на кнопках. Кнопки такие тугие, стал застегивать и два ребра сломал.
Счастливые часов не наблюдают.
Пшикер
«Непобедимая и легендарная,
В боях познавшая радость побед»
Наши мне про Пшикера все уши прожужжали: Пшикер то, Пшикер это, но посмотреть его в деле все никак не удавалось.
А дело было вот какого рода. Значит, отбывал у нас воинскую повинность один такой солдатПшикер. Фамилия ему была Афиногенов, а Пшикером его солдаты прозвали за особую военную манеру выражаться.
Вот, например, идет старшина, все солдаты прячутся: как бы от него какой приказ не вышел, и как на грех Афиногенов из-за склада 3 по своим делам выходит. Ну, старшина натурально:
Воин, ко мне, аллюр три креста.
Афиногеновделать нечегоподходит, ест глазами начальство. Старшина говорит:
Слышь, Афиногенов, так тебя растак, значит, сейчас пойдешь к Парфенову, так его растак, возьмешь это белье долбаное с каптерки, так ее растак, и шмелем к майору Сурову, так его растак, в его замудонскую контору (так ее растак. Примеч. авт.). Там берешь шесть комплектов и пулей ко мне, так меня растак. Понял, собака?!
У Афиногенова глазки голубенькие, вытянулся молодцевато:
Есть, никак нет, виноват, так точно, товарищ командир!
И пошел курить анашу.
Старшина для порядку ему еще вслед крикнул:
Смотри у меня, черт немытый! Некоторое время постоял и сам пошел обедать.
Прошло дней десять. Ни старшина, ни сам Пшикер о белье (так его растак), естественно, и не вспомнили.
Потом встретились случайно. Тут за мной прибегают:
Идем быстрее, Капитан, там Пшикер со старшиной разбирается.
В самое время поспели. Старшина ноги расставил, собой любуется, говорит грозно:
Афиногенов, так тебя растак, урод в жопе ноги, ты у меня на дембель инвалидом поедешь. Где белье? Чмо ты китайское!
У Пшикера глазки небесные, бровки домиком, весь такой складненький:
А я, товарищ старшина, все как вы сказали. Пошел, значит, белье, пшикер, лежит где. Там, пшикер, он ой! Страшное дело, какой пшикер. А я как на духу, пшикер. Белье, пшикер, Парфенов, Парфенов и Парфенов, пшикер, пшикер, товарищ, пшикер, старшина, пшикер. В общем, все, как вы сказали.
Старшина подумал минутку, осмотрелся, потом говорит:
Чего?!!
Афиногенов доброжелательно:
Ну я же вам объясняю! Пошел я, пшикер, туда-сюда, пшикер, белье-то надо, как вы приказали, пшикер. Вот какие дела, а пшикерон там Я говорю: «Сам товарищ старшина, пшикер, шесть комплектов пшикера», а майор, пшикер, так точно, согласно уставу, белье, пшикер, в общем, благодарю пшикер за службу, пшикер и пшикер.
И пошел курить анашу.
Старшина немного постоял, кулаком загрозился для страху и опять вслед крикнул: