Ты, бля, укурок, сохранился, что ли?его оттащили от края бордюра.
Мишка тряхнул головой и с силой потер глаза.
Задумался,тут же придумал он правдоподобное объяснение стоявшему перед ним однокурснику.
Арцоев задумчиво смерил его взглядом и собрал лоб гармошкой:
Ты ж по вышмату шаришь, да?и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил:Поможешь?
Мишка хмыкнул, демонстративно ожидая продолжения. Соглашаться просто так было нельзя, но и выкатывать условия не хотелось.
С меня винишко?полутвердительно-полувопросительно предложил Арцоев.
Приходи вечером в общагу. Двести девятнадцатая,кивнул Мишка, соглашаясь на самую популярную студенческую валюту.
Вино переливалось в щербатой кружке кристальным блеском. Непривычно пахло вишней и орехом. Мишка сунул нос в посуду и, подражая сомелье, жадно втянул аромат. Сделав небольшой глоток, задержал его во рту. Бархатное. Вино хотелось смаковать.
Нравится?Арцоев с любопытством наблюдал за Мишкиными манипуляциями.
Очень,тот, покачав кружку в руке, интуитивно вскружил вино и еще раз вдохнул аромат, перед тем как сделать следующий глоток.
Арцоев одобрительно кивнул. Он восседал верхом на стуле, вытащив его на середину небольшой комнаты.
Домашнее. Родители прислали.
Мишка подтянул лист с выписанным заданием и пробежался глазами. Дел было на полчаса.
Тебе объяснять?
Этого он не любил, предпочитая отделываться готовым решением. Арцоев красноречиво поморщился, и Мишка облегченно кивнул. Уселся на кровать, закинул подушку за спину и, устроив планшетку на коленях, принялся строчить. Арцоев мягко, почти неслышно передвигался по комнате, застывая перед книгами, замирая у окна, что-то рассматривая на столе. Мишка кидал на него короткие взгляды и снова погружался в стройную логику математики. Арцоев сел рядом, скопировав позу Мишки и плотно прижавшись плечом к плечу.
Мешаешь,промычал Мишка, не отрываясь от задания, а внутри мягко закачалось вкусное, терпкое, почти забытое чувство предвкушения.
Очень?
Голос Арцоева заметно просел, окрасился какими-то чудно урчащими обертонами. Бархатными? Мишка едва заметно усмехнулся, осознавая, что его пытаются соблазнить. И это было приятно. Он неторопливо повернул голову, уставившись в темные, в вечернем сумраке комнаты казавшимися черными, глаза Арцоева.
Как сказать?полуслышно выдохнул он то ли ответ, то ли вопрос.
Губы Арцоева приоткрылись, а Мишка, чуть приблизившись, жадно втянул воздух, смешавший в себе едва заметный вишневый аромат вина, парфюм и личный запах.
Дверь с шумом распахнулась, и в комнату ввалился Шульц. Буркнул приветствие, скинул обувь. Арцоев моментально отвернулся и поморщился от разлившегося в воздухе амбре.
Мишка исподлобья с неожиданной злобой наблюдал за Шульцем. Давняя почти забытая неприязнь вспыхнула в нем с новой силой. Шульц прилип к нему сразу и плотно, как жевательная резинка к подошве. На первой же паре рыжий сбитый коротышка сунул ему короткопалую пятерню и с тех пор не отставал. Мишка первое время пытался соскрести эту навязанную дружбу, но толстокожий Шульц просто игнорировал или не замечал вовсе его попытки. Потом Мишка просто привык к недалекому скуповатому Шульцу, который, впрочем, довольствовался поверхностным слоем их так называемой дружбы. Шульц, перекинув полотенце через плечо и прихватив мыльницу, закатал штаны почти до колен и ушлепал в душевую. Атмосфера выдохлась, как оставленное в кружках вино. Мишка сунул дописанное решение Арцоеву.
Скунс,раздраженно шикнул тот и почти скомкал лист с решением, засунув его в нагрудный карман.
Мишка равнодушно пожал плечами. Предчувствие испарилось, как высококачественный спирт, не оставив следа. Шульц своим несвоевременным появлением вернул его в действительность.
МожетАрцоев вопросительно посмотрел на Мишку.
Если нужно будет помочь с вышматомобращайся,прервал его Мишка и в противовес сказанному отрицательно покачал головой, отвечая на незаданный вопрос.
Арцоев так и не закрыл первую сессию. По универу прокатилась волна странных слухов после исчезновения парня: «Говорят, что он это» После делалась глубокая пауза и дальше следовала наглядная жестикуляция, доходчиво объясняющая все про ориентацию и отношение говорившего к ней. «Дурак»,сделал вывод Мишка. Легкое, едва заметное сожаление переплавилось в осторожность.
Мандаринка перевелась к ним на третьем курсе. Ярко-рыжие волосы, забранные в высокий хвост, щедрая роспись косметики на лице и утрированно официальная одежда делали ее почти порнографичной. Мишка, как и все парни, жадно залип на белой рубашке, туго обтянувшей щедрую грудь, выдохнул едва слышно, заметив в разрезе узкой юбки мелькнувшую резинку чулка. Штучка. Острое слово шпилькой вонзилось в подреберье, заставляя его искать взглядом девушку и возможное решение смутно обозначенной задачи. После пар он впервые пристально глянул на себя в зеркало. Рассматривая подробно и почти придирчиво. «У меня глаза зеленые,отметил он давно известный, но вдруг получивший смысл факт. Потом провел рукой по короткому стандартному ежику волос и вспомнил, что волосы вьются.Не буду стричь,решил он и, отшагнув назад, смерил себя придирчивым взглядом.В качалку запишусь»,закончил он ревизию собственного тела. С одеждой было хуже. Подработка и скудная стипендия помогали кое-как вытягивать гардероб. На изыски не хватало.
Поболтавшись по рынку в ближайшие выходные, Мишка завис перед обшарпанным рекламным плакатом с узнаваемым мотивом «Матрицы». Он просканировал затянутого в черное парня и согласно кивнул емумрачный монохром надолго поселился в его гардеробе, сняв все текущие вопросы с выбором.
В книгах такие «чудо-бабочки» всегда предпочитали тех, кто был холоден и расчетлив. Поразить и заинтересовать эту штучку шансов у Мишки не было, оставалось только ждать и верить, что рано или поздно заинтересованный взгляд девушки споткнется о его деланное равнодушие. Мишка не просчитался. Маринка, решившая с наскоку положить этот, как ей тогда казалось, загадочный Монблан к своим ножкам, вскоре увязла в древней игре в «крестики-нолики». Где Мишка точно предугадывал ее следующий ход и закрывал свободное поле.
К концу третьего курса она частенько оставалась ночевать в комнате Мишки, когда Шульц сваливал в родную деревню пополнить запас провизии. Мишка же быстро потерял интерес. Он разглядел за яркой привлекательной обложкой незатейливую историю с предсказуемым сюжетом. Маринка была чуть ироничной и далеко не глупой барышней. Она беззастенчиво собирала мед восхищения слетавшихся на ее яркость самцов. Увлечение сменилось уважением, оттененным ярким вкусом сексуального удовольствия. Они были скорее друзьями, чем парой, но афишировать это не собирались, стараясь сохранить друг от друга легкое разочарование. Как ни странно, это их еще сильнее сблизило, и Мишка неожиданно для себя приоткрылся, подпуская Мандаринку ближе к сердцевине.
Ты зачем так красишься?он с любопытством наблюдал за таинством макияжа, бездумно перебирая косметичку девушки.Делаешь из себя порнодиву, потом фыркаешь на недоумков, у которых начинает работать только спинной мозг.
Я женщина,Мандаринка, близоруко прищурившись, оценивала макияж в зеркале.А значит, полна противоречий.
Женщина. Мишка, подперев подбородок, пристально, как в первый раз, рассматривал Маринку. Она и в самом деле женщина, с удивлением констатировал он. Не девчонка, не баба и уж тем более не телка. Она хорошо знала себе цену, выставляя напоказ яркую привлекательность, оставляя про запас оружие куда более мощное, чем оболочка: шарм, чувство юмора и ум. Не растрачивалась на пустяки.
Я люблю нравиться,она развернулась к нему, интуитивно выбирая лучший ракурс и с удовольствием отмечая Мишкину заинтересованность.Меня это делает сильнее и спокойнее. Что говорят об этом твои умные книги?Марина тронула пальцем середину нижней губы, оставляя на ней влажное пятнышко блеска.
«Женщины совсем не хотят быть понятыми»,процитировал Мишка.Совсем,покачал он головой: оказывается, незатейливый рассказ с предсказуемым сюжетомне рассказ вовсе, а древняя притча, упаковавшая вековую мудрость в пару простых фраз, которые он едва начал осознавать.
Кто это сказал?поинтересовалась Марина.
Ремарк.
Он, должно быть, любил красивых женщин,она повернулась к зеркалу и оценивающе присмотрелась к отражению.Я готова.
Весь вечер Мишка присматривался к Мандаринке, ловил ее легкие жесты и отмечал, кому и как она улыбается. Все это скрипты, с удивлением понимал он. Это ж просто специализированный язык жестов для расширения ее возможностей. Он не понимал, где же и когда Мандаринка была настоящей. И все вокруг знали этот язык «программирования». Откуда? Почему он, перечитавший сотни книг, любивший до самозабвения математику, оставался слеп и глуп и мыкался среди людей, ощущая себя пришельцем, не зная и не умея подхватить брошенную ему подачу. Чувствовать себя дураком было невыносимо.
«Правила можно выучить»,пробормотал он про себя.
Верка, пристроившись на стуле, неловко положила руку на стол.
С кем же ты живешь?она неторопливо обводила глазами комнату в студенческом общежитии.
Мишка считывал ее жесты, понимая без слов, что она чувствует. Скованность, неловкость, страх и немного гордость.
Мам,улыбнулся он, не потому что был рад ее видеть, а потому что пока вслепую пробовал прописать новую программу их взаимоотношений.Чаю будешь? Устала, наверное?
Верка тут же встрепенулась, взгляд стал мягче, и она суетливо закопалась в сумке, извлекая «домашнее».
Мишка довольно кивнул. Все правильно. Нужная интонация, слово и улыбка нивелировали напряженную неловкость, повисшую между ними. Стало легче и Верке, и ему.
Женька со мной просился. Но я не решилась,вопросительно примолкла она.
Женька Мишка на мгновение смутился, вдруг понимая, что ни разу за все время не вспомнил о младшем брате. Это было не правильно.
Я бы ему город показал,Мишка склонил голову, будто бы уже выстраивая планы будущего визита брата с легким ожидаемым сожалением.
Так я его отправлю, на каникулах, да сына?робко предложила Верка.
Сына Мишка внутренне сжался, наткнувшись на теплое слово, которое, пожалуй, впервые слышал от Верки.
Отправь,Мишка вовсе не хотел видеть и возиться с мелким, но эта игра увлекала, и он с удовольствием примерял новую оболочку.
Глаза Верки подозрительно заблестели, а жесты стали увереннее и шире. Мишка краем глаза ловил ее осторожные взгляды, понимая Верку как давно прочитанную, но порядком подзабытую книгу. Рада. Довольна. Хорошо.
Мать не задержалась, спешила на последний автобус. Он усадил ее, помахал рукой и развернулся. Улыбка моментально сползла с его лица. Мишка анализировал. Он копался в себе, с опаской выворачивая многолетние залежи собственной души. Вот эта незатейливая игра в поддавки превратила визит матери, обществом которой он тяготился очень давно, в приятную вещь. Он отчетливо представлял, как она умиротворенно покачивается в тесном пространстве автобуса, не замечая дороги, перебирает пословесно их разговор и улыбается. Он же чувствовал спокойствие и силу, понимая, что все это нисколько не пробило толстенную броню его личного мира, напротив, словно дурацкая обережка, отвела взгляд, но поток благодарной радости, которым лучилась Верка, приятно грел. «Они жеМишка рассеянно оглядел улицу, застревая взглядом на фигурках людей,могут быть источником приятных ощущений,кое-как подобрал он определение тому, что чувствовал внутри.Просто нужно правильное программное обеспечение»,подбросило ему подсознание знакомый термин.
Мишка не отрываясь смотрел на Ромео. В театр его потащила Мандаринка, не потому что хотелось, а просто потому что это было вызывающе, заметно и выделяло ее на общем фоне однокурсников, пределом которых были клубы, киношка и прочая тусовка. Театр. Звучало, как нечто инородное. Отблеск другой, более качественной жизни.
«Даны ль уста святым и пилигримам?»вопрошал Ромео, удерживая за руку Джульетту.
Мишка напряженно следил за мимикой актера, подмечая его «распахнутый» взгляд, его невольное, будто против воли тянущееся движение вперед. Он не верил ему. Не понимал, почему этот незатейливый набор инструкций называют великой историей любви. Ромео хотел Джульетту и напористо, но осторожно обкладывал девушку топорными алгоритмами.
«Дадля молитвы, добрый пилигрим».
Джульетта тоже не верила Ромео, но вынужденно обрабатывала полученные данные, понимая, что увлеченный азартом охотник оценит ту добычу, что, казалось бы, вот-вот попадет в его руки, но ускользает, оставляя ощущение, что нужно приложить чуть больше усилий, чуть больше настойчивости.
«Святая! Так позволь устам моим прильнуть к твоимне будь неумолима».
Мишка поморщился: Ромео, видимо, совсем дурак, раз собрался грубой лестью ковыряться в хитром механизме женской души. С Мандаринкой этот фокус не прошел бы.
«Не двигаясь, святые внемлют нам»,Джульетта сделала Ромео скидку, разрешив поцеловать ее.
Мишка проигнорировал Шекспира еще в школе, он органически не принимал кипящую мнимую страсть за чистую монету, еще тогда уловив, что вся эта хрупкая нежная поволока скрывает все ту же простую физиологию. Да и теперь его мнение не изменилось. Но пару актерских чит-кодов он все же запомнил.
Мандаринка, притихшая, пропитанная величественной атмосферой театра, шагала рядом. Мишка переплел ее пальцы со своими и слегка сжал, чувствуя себя немного актером. Мандаринка остановилась. Мишка «распахнул» взгляд и обернулся к ней. Он не дурак, и разбивать словами атмосферу и Мандаринкины домыслы не будет. Потупив глаза, он согрел своим дыханием пальцы девушки.
Мишв тоне Мандаринки появилось что-то новое.
Мишка легко коснулся губами ее пальчиков, очень четко осознавая, что выиграл.
«Иллюзиявысшее наслаждение»,всплыла чужая мысль, кристаллизуя анализом произошедшее. «Дай человеку это наслаждение и станешь необходим»,добавил Мишка уже от себя.
3
Ян ломал систему координат. Гармоничные колебания синусоиды отношений, заданные решенным уравнением, натыкались на преграду и выгибалась под нелепым углом. Мишка вглядывался в лицо парня, пытаясь понять или хотя бы услышать отголосок мыслей, что клубились под этой выбеленной шевелюрой, но эфир оставался пустым. Ян раздражал и завораживал.
На очередном добровольно-принудительном мероприятии в универе, после плановой лекции про молодежь и наркотики, изнывающих от скуки студентов погнали в актовый зал, где в качестве бонуса навязали еще полтора часа выбрака местного шоу-бизнеса. То ли лектор, маявшийся от скуки не хуже студентов, раньше свернул намеченный доклад, то ли культмассовый сектор облажался самостоятельно, но когда студенческий вал затопил зал, по сцене еще тянули кабеля, таскали микрофоны и усилки. Студенты тонкими ручейками потекли к выходам, пытаясь прорвать преподавательскую плотину и вырваться на волю. Преподаватели стояли намертво, студенты давили наглой массой, по залу забродил задиристо-злой ропот возмущения. Со сцены раздался звук вертолетной вертушки, заставивший обернуться. Высокий худой парень в драных джинсах выдал: