Невыносимо
Пиво было холодным, чуть терпким, с явным оттенком меда, именно таким, как Джошуа любил. Но хотелось водки. Махнуть пару стопок для смелости и рассказать обо всем. Обезвредить алкоголем страх откровенности, сбить фокус восприятия реальности, размыть его, так чтобы черты Стива поплыли, истончились до нужного силуэта. Джошуа сделал последний глоток и пристроил бутылку у ножки кровати.
У тебя кто-то появился?Стив вытянулся во весь рост и закинул руки за голову, философски изучая потолок.
Джошуа невольно передернулся от прокатившихся по спине мурашек.
Какого хрена?Стив был спокоен, как море перед штормом. Удушающе-напряженное спокойствие.
Джошуа стянул одеяло и мягким комом сгреб его к себе, словно пытаясь заткнуть пустоту, которая вдруг образовалась в животе. «Это ужас,понял Джошуа,он меня сожрал».
Понимаешь
Все. Объяснения застопорились внутри, так и не подобрав приличной формы.
У меня сейчас очень серьезная стадия эксперимента.
Ложь во спасение? Чье?
Псих. Ты сдвинулся на своей работе. Мне иногда вас жаль. Вас всех. Вы как придатки у своих образцов. Это только кажется, что вы контролируете ситуацию. Недобоги. Вы можете регулировать даже их эмоции, но без них вы не существуете. Вас нет.
Ты один из нас,Джошуа мял и разглаживал одеяло.
Не дождешься. Для меня это всего лишь цифры и химическая реакция. Я переступаю вечером порог рабочего кабинета и живу. Вы этот порог уже не переступаете. Мне кажется, что даже в постели нас трое.
Мне лучше уйти.
Куда? Куда ты можешь уйти, Джошуа?
Джошуа поднялся с постели и сгреб одежду.
Чем ты недоволен?он резко развернулся к Стиву. Ты получил свой бонус. Ты теперь гений. Пусть фальшивый, но кого это волнует?хотелось уязвить. Хотелось впиться клещом в язык Стива и впрыснуть дозу яда, так чтобы он онемел.
Ты думаешь, мне это нужно?Стивен одним слитным движением перекатился и встал на колени.
Джошуа, будто очнувшись, окинул вдруг всю картину целиком. Обнаженный Стив посреди так и не разворошенной постели. Он вдруг нутром почувствовал развилку. Один шаг к кровати, и все можно поправить. Один маленький шаг, и рядом с ним будет парень. Живой, горячий, не идеальный. Такой, как нужен для жизни. Последний шанс зацепиться, выкарабкаться и всплыть.
Джошуаголос Стивена просел от сдерживаемых эмоций.Прошу тебя
Джошуа стиснул в кулаке тонкую ткань рубашки. В кармане под пальцами перекатывалось что-то неопознанное. Он на автомате выудил браслет, сплетенный из ярких полимеров. Абсолютно гипоаллергенных. Маленький эластичный ободок, будто нарочно сделанный для тонкого запястья Эли. Самообман? Где та черта, которая может разделить мир на черное и белое? Почему это все как абстракция с картин Эли? Без формы, без границы, без образа. Где правда? Кого обмануть? Как обмануть? Кого спасать?
ДжошуаСтивен тяжело осел, глядя на закрывающуюся дверь.
***
Девушка была ухоженной, с легким налетом богемности.
У каждого из нас есть пиковые моменты в жизни. Эмоциональный взрыв, если хотите, именно тогда рождаются вещи, вышагивающие за грань отпущенного таланта. К сожалению, это имеет побочный эффект. Художник очень быстро перегорает. И тут перед нами встает острый вопрос бытия. Что есть ценность? Жизнь человека или его талант? Стоит ли искусство своих жертв? Каждый из нас должен сам ответить на этот вопрос. Перед вами серия картин Стивена Фрая. Двадцать четыре полотна, которые художник создал буквально за год. Говорят, тогда у него случился бурный роман с его коллегой по работе. Существует много различных домыслов о том, кто это был. Одни говорят, что возлюбленный художникасошедший с ума ученый, другиечто гений, имя которого до сих пор под грифом секретности в корпорации, где работал Фрай. Предлагаю ознакомиться с экспозицией, начиная с этого полотна
Девушка увела за собой небольшую группу, неодобрительно и укоризненно покосившись на косуху одного из экскурсантов, который с горькой складкой усмешки застыл перед картиной. Немолодой человек, засунув руки глубоко в карманы вытертых джинсов, созерцал яркую россыпь хаотичных пятен, от которых кружилась голова. Перед ним кинолентой выжженных нервов бежало полузабытым фильмом прошлое.
ДжошуаСтив покосился на вцепившиеся до побелевших косточек в отвороты униформы пальцы Стало страшно. Он смотрел на скрюченно-когтистый захват и представлял, как они сжимаются на его шее в безумной попытке получить невозможное.Джошуа,сглотнул он вязкую слюну, заглядывая в лихорадочные, покрасневшие от бессонницы глаза ученого,я прошу тебя Остановись.
Что ты хочешь?в голосе Джошуа сплелись воедино готовность пасть до нижайшего предела и угроза.Картины? Новые картины? Хочешь? Я могу его заставить Слава, Стив Имя в веках Навсегда. Меня? Хочешь меня? Ты только скажи,пальцы разжались и стали неловко стягивать одежду, путаясь в элементарном порядке.
Это было страшно, до глухоты, до немоты. Все это напряженное до белого шокового разряда сумасшествие, маниакально плескавшееся в глазах бывшего любовника. Все это желание кивнуть ему и одним махом оборвать хрупкую жизнь, попавшую в водоворот чужого безумия. Все это собственные подлые мысли, жирные черви славолюбия, разъедающие его душу уже несколько месяцев. Все это
Я прошу тебя прошу. Он мне нужен, понимаешь? Я умираю Умираю, когда он не смотрит на меня.
Я сделаю Джошуа. Сделаю.
Стивен тяжело отпустился и уставился невидящим взглядом на сетку корреляции, которая бешеными скачками будто перечеркивала всю их жизнь. Недобоги
Он совсем чуть-чуть, на сотую долю процента, исказил привычную формулу, ту самую, которая позволяла держать Эли в непрекращающемся чужом кошмаре. Химическую формулу любви, которая заставляла любить искренне, нежно, до самопожертвования, пока действует наркотик. Формулу, которая на сотую долю процента отличалась от обычного яда. Сотый процент. Маленькая погрешность после запятой, которая убьет. Освободит? Очистит совесть? Не поможет, но спасет?
Стивен окинул взглядом светлое помещение и поморщился от боли то ли в колене, то ли в душе. Возраст берет свое. Когда-то он бросил все и попытался переплюнуть чужой присвоенный талант. Он проиграл. Ненужная любовь. Фальшивый маленький осколок чужой истории, ставший краеугольным камнем целого течения в живописи. Кривая ухмылка бытия.
Стивен, прихрамывая, поплелся к двери с броской табличкой «Выход». Что такое любовь? Цепь химических реакций? Гормоны? Наркотик? Джошуа сошел с ума, когда Эли погиб от передозировки «любовного коктейля»смеси допамина с другими гормонами. Или он сошел с ума раньше, когда решил добиться от Эли ответного чувства? Недобоги Знающие все о своих созданиях. Все до последней клетки, но не умеющие понять себя.
Качели
Ветер метался по опустевшей детской площадке. Он капризно выдувал песок на новенькое искусственное покрытие, имитирующее зеленую траву. Раздраженно дергал ветви деревьев, обрывая с них листву, и пинал качели, которые тоскливо скрипели, укачивая пустоту. Вадим, вцепившись в подоконник, слушал эту заунывную песню одиночества. В груди выло, тоскливо металось разорванное в клочки сердце.
Он словно под гипнозом провожал больным взглядом яркий пластик. Туда-сюда Туда-сюда Вадим прислонился лбом к прозрачному холоду стекла. Когда-то у него был пропуск в этот мир заповедного детского счастья.
Вадим Он обязательно поймет со временем.
Вадим внутренне сжался в непробиваемый, покрытый броней комок. Сейчас он ненавидел того, кто пытался утешить его.
Вадь
Не трогай меня.
Вадим мысленно повторил все, что сказал его сын. «Ненавижу. Пидар. Ненавижу тебя»
Он пальцами обрисовал равнодушный пластик окна, вкладывая в движение всю нежность, горько кипевшую на дне души, не растраченную и теперь уже и не нужную Он не мог пережить брезгливой, болезненной ненависти, которая поселилась в глазах его сына. Не мог
Чем?глухой голос пробился сквозь горловой спазм.Отсосешь мне? Потом пойдешь и объяснишь моему сыну, что это нормально? Расскажешь ему о толерантности? Научишь не стыдиться и не бояться того, что его отец гребаный пидар? Найдешь какие-то оправдания, почему я живу с мужиком вместо того, чтобы жить с его матерью и с ним?
Он бросал слова, с беспощадной точностью пробивая по самым больным, критичным точкам. Он видел, как лицо любимого еще этой ночью человека превращается в бледную маску.
Вадьсловно утопающий за соломинку хватался за его имя тот, ради которого хотелось жить когда-то.
Не слишком ли дорого за условное счастье?отвернулся от него Вадим.
Дорожный "роман"
Приплясывая от пробивающего ознобом мелкого нудного дождя, Семен Семеныч чиркнул колесиком зажигалки и попытался в очередной раз раскурить сигарету. Колесико, виновато вжикнув, высекло едва заметную искру. И все. Семен Семеныч уныло глянул на закрытые окна киоска и перебрался в желтоватый круг фонаряиллюзия тепла все лучше, чем промозглое одинокое раннее утро на очередной станции.
Чертова работа!нахохлился Семен Семеныч двадцати двух лет отроду, тощий, белобрысый и промокший. Он печально обозрел блестевшие в скупом освещении рельсы, проводил взглядом убегающие вдаль шпалы и запечалился. Не потому что было о чем печалиться, просто было в этой картинке что-то эпическое, да еще под дождь, самое время вкусить меланхолии. Но переключившийся светофор тут же развеял нарождающуюся невнятную тоску, и Семен Семеныч, совсем в соответствии со своим возрастом, бодро запрыгал по перрону, словно это могло как-то ускорить ход поезда.
В купе чинно пили чай. Семен Семеныч воровато окинул взглядом тесно заставленный едой столик, и его желудок беспардонно известил попутчиков о своем печальном состоянии. Семен, покраснев, собрался уже ретироваться на верхнюю полку, но был пойман, то ли отчитан, то ли обласкан и помещен немедленно за столик. Где был тщательно допрошен, обмерян взглядами и накормлен двумя сухонькими старушками, доставшимися Семену в качестве попутчиц. Чай с малиновым вареньем да с дорожными деликатесами как-то живо напомнили про бессонную ночь на вокзале. Верхняя полка поманила белоснежным ушком подушки и мягким валиком свернутого одеяла. Сопротивляться даже в благодарность за еду не было сил. Плавный ход поезда и перестук колес на стыках, наверное, самая сладкая колыбельная.
Сон вспугнул монотонный говорок офени:
Детективы, фантастика, журналы, сканворды.
Семен Семеныч, вытянув шею, с любопытством уставился на корешки дешевеньких книг. Ехать еще сутки, было бы кстати скоротать время за каким-нибудь чтивом, но корешки радовали розовыми, голубенькими, бежевыми обложками в розах и сердцах.
А где детективы или фантастика?взмолился он.
Офеня жестом карточного шулера вытянул из плотно утрамбованной стопки несколько книг и веером раскинул их перед парнем. Семен Семеныч тут же заалел под взглядом попутчиц, ибо обложки детективов не оставляли и грамма сомнения в своем неприличном содержании. Выбрав менее «обнаженную» обложку и прихватив еще пару журналов, он затаился на верхней полке.
Детектив грешил явным скудословием, но зато изобиловал постельными сценами. Через каждые две страницы героиня то сладостно плавилась, то, нахально раскинув ноги, отдавалась, то, воинственно оседлав, скакала на очередном любовнике. Эта нахалка совсем не церемонилась с вынужденным воздержанием Семен Семеныча, да еще на фоне весеннего обострения. Она припечатала его животом к полке и заставила осторожно ерзать, заливаясь румянцем по самую маковку. Из-за этой бестии Семен Семеныч вынужден был отказаться от приглашения к вечернему чаепитию и лишился возможности вообще спуститься с полки даже по нужде.
Семен Семеныч наконец оторвался от очередной постельной баталии и решил переключиться на журналы, чтобы хоть как-то утихомирить восставшее естество. Но эта чертова девка наглым образом изгибалась на хищно блестевшем капоте Камаро, терлась крутым бедром о разогретый бок серебристого Мерса, манила на бежевую кожу надменного БМВ. Семен Семеныч признал поражение и, закрыв журнал, уткнулся в подушку, сжимая зубы, чтобы не застонать от желания положить руку на пах и уже как-то разрядить напряженную там ситуацию. Он считал мелькающие за окном столбы электропередач, смотрел до рези в глазах на уходящую в бесконечную даль степь, и, казалось бы, стало по чуть-чуть отпускать, когда дверь купе отъехала, явив взору чуть припухшую физиономию проводника.
Я к вам девушку пересажу из соседнего, там мужики подгуляли?
Конечно, конечно,захлопотали обрадованные старушки.
И на порог шагнула она.
Та самая, из книги, что терзала Семен Семеныча неотступно и жестоко вот уже несколько часов, вынуждая его постыдно вжиматься неудовлетворенным желанием в тонкий матрас. Семушка почти застонал и еще глубже зарылся лицом в подушку. Она же обустроилась у столика и влилась своим глубоким, с интимно-грудными нотками, голосом в плавную беседу старушек. Жестокая! Она как магнит притягивала взгляд Семена к пикантно приоткрытой ложбинке. Заставляла залипать на тонкой полосочке белого шрама, описывающий плавный полукруг на шикарно-щедрой груди. Демонстрировала изгиб нежной шеи, дразнила ласкающим ухо, почти французским округлым «р». Мучила, томила, срывала судорожное дыхание, подкидывала невозможно горячие картинки воспаленному воображению. Семушка отвернулся к стенке и прижался разгоряченным лбом к пластиковой поверхности, проклиная офеню, книги и свое живое воображение. Неясное движение за спиной подсказало Семену, что девушка перебралась на полку и готовилась ко сну. Вскоре свет в купе потух, давая возможность Семушке выдохнуть и перевернуться на другой бок. Он тут же залип на невозможно эротичном гитарном изгибе фигуры напротив. Пришлось тут же переворачиваться на уже отлежанный живот и в очередной раз вжиматься естеством в равнодушный матрас.
Сон пришел жаркий, горячий, возбуждающе откровенный. Семен Семеныч выныривал из него с томительно требующим любви телом и опять проваливался в его ненасытные объятия.
Семушка проснулся от того, что его кто-то мягко касался. Он замер, не в силах провести границу между сном и явью, не веря в это. Рука осторожно, но настойчиво теребила его за плечо. Он повернул голову и задохнулся от теплого аромата сонной женщины рядом, перед его глазами была та самая ложбинка и невозможно притягательные губы. Мозг Семушки моментально взорвался заметавшимися мыслями. «Боже! Неужели?»вопил он, лишая Семен Семеныча возможности даже вдохнуть.