Поэтому, усилием призвав себя к рациональности, склонив голову и улыбнувшись, заключила:
Вот это тебя накрыло, Матвей Игоревич.
Ланг усмехнулся, долгие секунды глядя мне в глаза, но искомого там не находил. Был бы трезвым
Потянула за стоп-кран, экстренно останавливая ускорившийся поезд мыслей, прежде чем он приведет к катастрофе.
Матвей, тем временем, глубоко вдохнув, осушил бокал и протяжно выдохнул, глядя в стол.
Жестокая вы женщина, Екатерина Андреевна. Ирония слабая, не дозированная, и его мысли явно были далеки от того, чтобы попытаться вывести диалог в другую плоскость, потому что он только что получил отказ. И не собирался скрывать, что почувствовал, я тебе сейчас скажу еще одну вещь потому что я пьян и обдолбан, так бы я ни в жизнь не признал, что человек, сказавший те слова, был прав. Улыбнулся отстраненно. Устало вздохнул и, прицокнув языком, произнес, так вот, мне как то сказали, что однажды я все-таки полюблю. И это будет больно. Хмыкнул, отодвигая стакан, и потянувшись за бутылкой. Сделав большой глоток, на выдохе негромко, не ошиблись.
Глядя в теплую ночь за приоткрытым окном и вслушиваясь в стрекот сверчков, чувствовала, как по рациональности был нанесен еще один мощный удар, но оборона все-таки выдержала.
Та девушка, что тебе это сказала, была в тебя влюблена и ты прошелся по ней катком. Так?
Матвей достаточно долго не отвечал. Я перевела на него взгляд. Лицо непроницаемо, смотрит мимо меня. Наконец, сдавшись, в который раз за этот вечер удивил:
Это был мой вечно разочаровывающийся во мне отец. Минут пять молчавший после того как я признался, что зависим, приблизил ладонь к лицу и потер глаза, слегка поморщившись, а потом его помощник прислал мне билет на самолет и уведомление о том что предстоящий рехаб оплачен и меня там очень ждут. Это страшноразочаровывать. Особенно страшно и очень больно, когда это человек, которого ты любишь. Поэтому я не хочу разочаровывать тебя. Мне хватило.
И вот что мне с ним делать?.. Правильно, выгонять. А как себя заставить?..
Потянулась к своему бокалу и, сделав небольшой глоток, не слишком старательно изображая философа, высокопарно возвестила:
Жизнь это череда разочарований
Звучит удручающе. Тихо рассмеялся, неприкрыто любуясь мной, с запинкой завершающей:
с паузами на счастье. Ланг, ты бесишься, когда тебя перебивают, потому что это только твоя привилегия, что ли?
Моя попытка перевести диалог в любимое саркастичное русло не была поддержана сразу. Легкая тревога воцарилась внутри, и порождена она была совсем не затягивающейся паузой, даже не тем, что напротив меня наркоман под приходом. Тревога была от того, что эхо его слов слишком отчетливо слышалось там, где я предпочитала видеть пустоту. Глядя в сторону, поморщилась, сжала челюсть и, опустив ноги на пол, откинулась на кресле, в упор посмотрев на Матвея. Отчего-то слабо усмехнувшегося, а через секунду лениво улыбнувшегося и со знакомой наглостью заявившего:
Я хочу тебя поцеловать.
Снова почти уже привычно уставившись на мои губы так, когда у него на лбу написано, что там дальше он хочет сделать после поцелуя.
А я хочу на Марс слетать. Ох уж эти несбыточные мечты.
И смотрела я на него, как мы привыклискептически и так, как будто он меня этим замучал уже, но мне казалось, что он вполне почувствовал мое облегчение и благодарность, когда его величество достало с антресолей свое амплуа, по которому, надо признать, я успела соскучиться.
Значит, когда с рехаба вернусь, будто делая мне большое одолжение, поцелую тебя так, что на небеса взлетишь, а там до Марса рукой подать. Мечты должны сбываться.
Ты в рехаб ни один раз съездишь еще. Махнула рукой на фыркнувшего него, но как говорят коучи успешного успеха: все в твоих руках.
Они ж врут. Неотвратимый фатум все же есть, я думаю. Матвей красиво и неторопливо потянулся за столом. Выпрямляясь, откинув голову назад, сделал, полукруговое движение, одновременно разводя локти в сторону и разминая плечи. Боже, какие же это плечи В голове вновь начался прямой эфир разврата, но на этот раз с периодическими нотками нежности под аккомпанемент недавно отзвучавших слов, запустивших нити блаженного токсина в разум.
Я смотрю, ты настроен на выздоровление. Отвела взгляд, впервые осознавая, что за этот адский день вообще сама мысль пить на пустой желудокне очень хорошая идея. Пустить Ланга, явно осознавая, что он не просто посплетничать пришелтак я сама себе приговор выносила. И сидеть, осознавать, что лучшее, что можно сделатьвыгнать его и при этом дальше сидеть, так это почти расписаться в приговоре. Мы же оба знаем, к чему все перейдет. И этой змей продолжал крутить передо мной яблоком:
Кать, задумчиво глядя на меня, Матвей откинулся в кресле, а если бы я не принимал, у нас бы вышло? Я имею в виду, что я-то уверен, а что думаешь ты?
Скорее всего да, вышло бы. Вышло и пошло на хер.
Матвей, тебе пора. Твердо произнесла, качнув головой.
Ланг фыркнул, глядя в мои глаза. И заставил почти простонать, когда не возражая, не убеждая, не настаивая, вообще не говоря ни слова, кивнул и поднялся. Натянул ветровку, и, подхватив бутылку, на ходу вызывая такси, направился к выходу. У меня за эти секунды трижды возникало желание его задержать. Просто податься вперед, коснуться его руки, сжать на ней пальцы и пусть все горит синим пламенем. Останавливало только отчетливое понимание, что Матвей не из тех людей, которые скажут, мол, нет, ты что, я же обещал, что просто поговорим. Да и сейчас он не настаивает только потому что думает, что пиздюлей за это отхватит наверняка, сколько раз проверял уже. Слава богу, что он так думает, я в себе вообще была не уверена.
Когда он прошел мимо и обоняния достиг слабый шлейф парфюма, я задержала дыхание и махом допив свой бокал, протяжно выдохнула, устаканивая мысли и отправилась провожать.
Пока Матвей обувался, ему пришло уведомление, что карета будет подана господину через несколько минут. Я расхохоталась над его кислой миной, когда он оповестил, что его царской заднице придется садиться в Киа Кьюорис, но выяснять, почему приложение определило эту машину в запрошенный им «бизнес», он не стал.
Поцелуешь на прощание? не слишком старательно изобразил недовольство, с осуждением глядя на недвижную меня, предусмотрительно стоящую в зоне недосягаемости, что, даже не обнимешь? Яскевич, в обмен обещаюсь не пить на нашей свадьбе.
Закатила глаза и, махая руками, будто отгоняла голубей, направилась к Матвею, уже открывающему дверь.
Иди давай, фантазер, начала выталкивать из квартиры его, который снисходительно посмеиваясь, в шутку боролся, но квартиру все же покидал.
Однако радовалась я рано. Пропустила момент, когда он как-то хитро блокировал мои руки крестом на моей же груди и одним кратким и даже не особо сильным рывком вытащил меня за собой через порог.
Ты что творишь? Тут же пол грязный! возмутился внезапно проснувшийся во мне Мойдодыр, беспокойно смотрящий на мои стопы в белых следках стоящие на носочках на плитке общеквартирной площадки.
Проблема была тотчас решенаеще один рывок и я стою уже на кроссовках фыркнувшего Ланга, прижатая к его груди и ощущая его ладони на талии. Запоздало дошло, что возмущаюсь не тому. Очень запоздало. Да почти не дошло. Нет, разумеется, я попыталась. Вскинула голову, посверлила взглядом, даже рот открыла и потребовала вести себя адекватно. На всякий случай не уточняя, у кого я требую, ибо такая близость его тела будоражила нечеловечески. Заводило всё. Его сумасводящий запах, его снисходительная насмешка в серых омутах глаз, дурманящее тепло его рук, придерживающих и касающихся. Когда он на расстоянии, держать себя проще, легче, непринужденнее, а когда бороться надо и с ним и с собой, причем не физически
Просто обниму на прощание, даже не стараясь, чтобы это звучало правдоподобно, объявил он, переставляя руки на моей спине, чтобы привлечь к себе теснее. Императивно и беспрекословно, при этом так естественно и будто привычно.
Тут же в голову боксерским ударом прилетело вино, фактически отправив нейроны головного мозга в нокаут, и в тумане оцепенения ощущались только щекотящие нервы разряды под кожей, питаемые его запахом, его нахальной близостью, которой неоднократно так хотелось этим сумасбродным вечером.