Произносит:
Нужна. Больше, чем мне хотелось бы.
А потом отворачивает голову, опускает на подушку, закрывает глаза. Чувствует шевеление за спиной. Знает, что Аня приподнимает на локте, что тянется к его лопатке, позволяет себе пробежаться по кожесначала подушечкамимягко, а потом уже с нажимом, оставляя белые следы И третий разеще сильней
Ань
Реагирует на предостережение, снова откидывается на подушку, смотрит в потолок, улыбается, поворачивает голову, прижимается к плечу, целует его же, шепчет:
Ты просто влюбился в меня. Представляешь? Влюбился Немножечко
И сама, кажется, считает это удивительным. Но молчать не может. Да и ответа не ждет. Это ведь онаответственная за чувства. Но когда слышит тихое, серьезное:
Немножечко, так немножечко. Спи.
Не верит ушам. Выдыхает распирающее счастье в плечоИ наконец-то засыпает.
Глава 6
Корней уперся рукой о кафель, подставляя под струи горячей воды затылок. Закрыл глаза, дышал, просыпался
Было сложно. Но вариантов ноль. На девять важная встреча. Дальшекуча дел. Его привычный, даже любимый, аврал. Да только
Ночная выходка Ани чуть сбила. И настрой, и настроение.
Она-то заснула сразу, а Корней куковал практически до рассвета. Она крутилась, как юла. Спала тревожно, но хотя бы спала. А он нет. Хотел и думал. Думал и хотел.
Ранимую и раненную. С огромными проблемами в самооценке и в поиске себя. Для которой родные желали, как лучше, а получилось Что пятнадцать лет ждет возвращения идиотки-матери. Хотя разве только идиотки? Сволочи.
Но убеждать в этом Аню Корней даже не пытался. Просто слушал, мысленно шалел, но оставлял все при себе. Потому что бессмысленно.
Не сдержался бы, бросься Аня защищать женщину, которая их с бабушкой так просто выбросила на улицу. Которая, несомненно, не погнушалась бы и на новую квартиру претендовать, случись что-то с Зинаидой. Которая Слова доброго не стоила. Не говоря уж о слезах.
Но у Ани они сидели глубокослезы и чувство своей ненужности. Это и раньше пробивалось в словах и поступках, а вчера вечером стало совсем очевидным. И понятным. И Почему-то сделало больно уже ему.
Внезапно. Ее «пятнадцать» отозвались где-то в области сердца. «Пятнадцать», в которыхнастоящая трагедия. И пусть сам Корней понять ее не смог быдругой склад ума и характера, но в искренности Ани не сомневался.
Он вообще в ее искренности не сомневался никогда. Не ждал подвоха. Был всегда спокоен И всегда же напряжен.
Потому что, кажется, немножечко
И, кажется, с каждым днем все больше.
Сам себя не узнавал, но как-то так случилось, что понимал. С ней нельзя так, как привыкбыстро и обоюдно приятно. Ненапряжно. Мимоходом. Между делом. Когда вспомнишь. Когда захочется.
Она замороченная. И ей действительно важно привыкнуть. Важно, чтобы постепенно.
Она полагается на все сто. Доверяет. И это доверие нельзя предавать. Словавзвешивать. Поступкипросчитывать наперед. Но не в привычной для него системе координат, а в той, которой пользуется она. Для него новой. Местами категорически непонятной.
Не поняла бы, что просьба не дурить и вернуться в свою комнатуэто просто о том, что так ему будет спокойней, а не попытка указать место Не восприняла бы шутку: «минетами вернешь. По двойному курсу» в ответ на свое застенчивое «спасибо» А рвалась ведь. Рвалась.
И не только шутка рвалась. Рвались инстинкты и желания. Но данное когда-то слово все равно дороже.
Поэтому дурная бессонная ночь и злое неудовлетворенное утро.
Очередное. Сегодня усугубленное.
Вжав вертикальный рычаг смесителя, Корней тряхнул головой, позволяя горячим каплям с волос и тела разлететься по кафелю стен и стеклу запотевшей перегородки. Оттолкнулся, вышел, коснулся мокрыми ногами сухой напольной плитки, подошел к раковине, достал банное полотенце, промокнул тело, закрепил на бедрах, потянулся к зубной щетке. Чистил зубы, брился, постепенно приходя в себя. Приходя, но понимая Долго так не продлится. Месяц без сексане критично. Бывало и дольше. В конце концов, не два года. Решить проблему можно. Но не когда она приходит по ночам. Не когда вечно перед глазами. И неважнозакрыты они или открыты.
Он ведь ни на грамм не врал, не приукрашивал, не преувеличивал, когда бросал: «ни спать не смогу, ни работать». Так оно и было. Еще тогда было, а сейчас Мог быотмахнулся. Не играл бы в эти идиотские «попытки». Которые действительно считал заведомо провальными. Но раньше просто считал, а теперь злился, что скорее всего так и будет. И что он сам об этом думает слишком часто. И слишком напряженно. И что уже пытается хотя бы продлить.
С каждым днем становилось все неприятней при мысли о том, как легко ей сделать больно. Наивной до невозможности. Ласковой до нее же. Искренней и открытой. Глубокой и загадочной. Гибкой, но не без стержня. Редко настаивающей, но, когда делает этопонятно, что не из вредности. Действительно важно. И, что поразительно, прислушаться для него в такие моментыне проблема.
Это все пугало. Но бороться с этим Корней уже не пытался. Учился жить. Привыкал. Смирялся, что отношение к ней нельзя обозначить просто чередой бессистемных эмоций. Свести к химии. Тут уже о чувствах. Возможно, все началось с жалости. Возможно, со стремления опекать. Он точно не сказал бы, но точно знал исходзатянуло. В «дурочку маленькую».
Покончив с банными процедурами, мужчина вышел из ванной. По дороге до кровати поднял отброшенную ночью Анину пижаму, опустил на край. Дальшеодеяло, которое ни он, ни она так и не удосужились поднять.
Корней расправил его, набросил на Аню. Голую. Свернувшуюся клубочком ровно посередине кровати. Спящую.
Она не проснулась, когда он поднимался за пару минут до будильника. Только вздохнула тяжко, выпуская его руку, но тут же подложила ладони под ухо, улыбнулась Задышала ровно.
И сейчас тоже дышала. И тоже будто улыбалась. Стало интересно, что снится Но не будить же
Взяв с тумбы телефон, Корней проверил время, снова глянул на Аню. Она говорила, что сегодня первая. Значит, пора бы вставать, да только
Слишком сладко спит сейчас. И слишком плохо спала всю ночь.
Поэтому не подошел, не коснулся плеча. А все так жепо возможности бесшумно, приблизился к комоду, достал боксеры. Сначала надел, потом только снял полотенце, оглянулся Хмыкнул. Никогда так не делал, а тут не хотелось смущать, если вдруг проснется в самый «удачный» момент. Дальшек шкафу. Положить на кровать свежий костюм, рубашку, снять с держателя нужный галстук Кивнуть, начать одеваться
Брюки, рубашка. Пуговицы. Галстук. Запонки. Ремень Так, чтобы не шуметь пряжкой. И все это глядя на нее. Все так же спящую. Все такую же красивую.
Ведь все с этого началосьс тупого мужского желания. С ее молодости, свежести, неосознанной соблазнительности. С верхнего шара наивности. Который изначально просто придавал ей шарма. А теперь свидетельствовал о глубинной чистоте ее сущности. Восторженной девушки, которой не свойственна корысть, наглость, самоуверенная глупость. Которая никогда не станет ляпать языком. Которая все стерпит, не потеряв лицо. Сильная, даже в своей слабости, и смелая. Зайка. Вырвавшая волку сердце. А он ведь даже и не знал толком, что то самое сердце есть. Жил как-то Спокойно.
Без ее завтраков.
Без улыбок.
Без горячих благодарностей на ухо.
Без глаз, которые только учатся стрелять игриво. На нем учатся. Но чаще все так же встревожены. Испуганы. Еще не умеющие маскировать чувства. Фонтанирующие ими.
Без губ, которые Аня то сжимает в линию, то закусывает, то улыбается, то тянется К нему.
Без слез. Особенно без них.
Без тела.
Без души.
Без мыслей.
Без проблем, как оказалось.
Потому что теперь онаглавная проблема. Заморочка. Немного мания.
И если раньше еще казалось, что дело все же в сексе, точнее его отсутствиичтобы с ней. Что нужно попробовать и успокоиться. Там же ничего не отличается, в конце концов. То теперь Ему снова становилось страшно. Потому что дураком-то не был, и в любовь действительно не верил для себя. Но отрицать очевидное не мог. На нее всё реагировало, она всем отзывалась. И телом, и умом. И в груди тоже. Мучила. И мучилась. И что с ней делатьнепонятно. Впрочем, как и с собой.