Опять эта Галя вероятно, Махно сейчас с ней время позднее, анархистский праздник давно затих, все разбрелись кто куда ну так и где же быть мужу, как не возле жены?.. Наверное, минувшей ночью он тоже пошел к своей Гале, пошел прямо от нее, случайной любовницы, а с ней даже не переспал поимел, как съел миску вареников в придорожной корчме.
Вареники вдруг показались тошнотворными, как и вся остальная снедь на столе, чересчур богатом для двух женщин, Саша положила спичку и отодвинула миску.
Ты шо это? насторожилась Дуня.
Ничего.
Та я уж бачу, шо «ничого»! Ой, а чого глаза-то у нас на мокром месте?.. Дааа, присушил тебя наш батька атаман, как есть присушил!
Присушил. Это было точное слово, до сердечной боли точное. Присушил именно так она себя и чувствовала. Вспомнился вдруг колдун из «Страшной мести», которого она боялась в детстве, и несчастная Катерина, чья жизнь закончилась так плохо; Саша воспротивилась в который уже раз и словам Дуняши, и собственному сердцу, и телу, что бесстыдно томилось в сладкой тоске:
Это не из-за него!.. Отстань ты уже со своим атаманом, Бога ради, на вашем Несторе Ивановиче свет клином не сошелся!
Чегось-чегось гутарите, Ляксандра Николаевна? бухнул вдруг с порога веселый и громкий, хмельной голос. На кому це свит клином не сошевся?
В хату без приглашения завалился Щусь, неизвестно откуда взявшийся подкрался, как вороватый кот на мягких лапах, да и прянул на зазевавшихся мышей. Вместо папахи на нем была бескозырка с надписью «Иоанн Златоуст», гусарский мундир распахнут на груди, из-под него торчала тельняшка, в руках Федос держал гитару и белую коробочку, перевязанную розовой лентой.
Дуняша встала ему навстречу, вроде как недовольная, но Саша-то видела, что насмешливая болтушка мигом преобразилась в ласковую кошку, только что не замурлыкала:
Аййй, Федос, вот тоби только и не хватало на мою голову! Нешто звалы тебя?..
А то не? Товарищ Щусь как вольный анархыст везде у себя дома, и везде ему рады! оскалился «красунчик» и метнул взглядом на затаившуюся Сашу. Сразу захотелось поглубже закутаться в шаль, прикрыть шею и грудь, отвернуться, чтобы не пялился
Чой-то у тя там? Дуня потянулась к перевязанной коробочке, он сразу не отдал, поднял над головой:
Та ось гостинчика принес, цукерки французские, а мож, немецкие, пес их разберет!.. Товарищи анархысты, прибывшие с Катеринославу, презентовали на вечерю
Услышав про Екатеринослав, Саша встрепенулась, в душе воскресла надежда как знать, вдруг она сумеет вытянуть у Щуся какие-нибудь полезные сведения, может, он назовет ей «товарищей из Екатеринослава», и получится через них передать весточку сестре?
Федос по-прежнему казался ей опасным Дуня справедливо назвала его «дурным» но все же не таким опасным, как трезвенница Галина Андреевна; к этому парню, шумному, развязному, скорому на все поступки, можно и нужно было поискать подход. Да и положение Щусь занимал видное, командовал собственным отрядом, а значит, распоряжался лошадьми, и мог дать людей в сопровождение. Не зря же Сева рекомендовал его как «правую руку Махно», и нетонко намекал, что с Федосом нужно считаться, и лучше даже дружить Ох, только бы не перехитрить саму себя, не получить от такой «дружбы» куда больше, чем нужно.
Дуня тем временем отняла у Щуся коробку сменяла на смачный поцелуй, и, вырвавшись из объятий, с красными щеками, хихикая, побежала за самоваром:
А ось мы зараз чайку изопьем, да с цукерками хранцузскими!..
Федос плюхнулся на лавку напротив Саши, вроде бы не глядя на нее, начал настраивать гитару, что-то мурлыкал себе под нос, а потом резко ударил по струнам и запел:
Анархыя-мама сынов своих любит,
Анархыя-мама не продаст!
Свинцовым огнем врага приголубит,
Анархыя-мама -за нас! и дальше в таком духе, куплетов пять-шесть. Голос у него был прекрасный, приятного тембра, но очень уж громкий, так что и не пел товарищ Щусь, а, как сказал бы Сашин учитель музыки горланил
Она вежливо терпела, не морщила нос, даже пару раз одобрительно улыбнулась, словно ей нравился бравурный военный марш в таком необычном исполнении. Федос умолк, переводя дыхание, ухватил из миски вареник, макнул в сметану, засунул в рот, прижмурился от удовольствия:
Уххх, смачно! облизал пальцы, и снова взялся за гитару.
На сей раз из-под его пальцев полилось что-то более мелодичное и печальное, мгновенно отозвавшееся в сердце Саши острой тоской и воспоминанием ночь, темнота, табак и горячая степь, свирепые синие глаза, ласковые руки а уж когда Федос затянул:
Ой, чей-то кинь стоит,
Що сива гривонька.
Сподобалась менi,
Сподобалась менi
Тая дiвчинонька узнала и песню, что звучала вчера под окном горницы.
«Присушил»
Дуня принесла чай, разлила, присела рядом с Щусем, подперев голову рукой и вроде даже пригорюнившись, слушала про коня, дивчину и доброго молодца.
Когда он допел и длинно, нежно, со значением взглянул на Сашу, та смогла только похлопать ладонью о ладонь, изображая аплодисменты Он фыркнул недовольно, потряс головой, как жеребец:
Та вы чегой, Ляксандра Николавна, думати, я тут пред вами как в тиятре або в кабаке выступаю?.. Куплетист, да? Промежду прочим, я людына вильна, и спиваю токмо для щастя и радости, как птица поет! Уразумела, панночка?..
Простите меня, товарищ Щусь, я вовсе не хотела вас обидеть. У вас прекрасный голос и репертуар.
Чегось? Федос повеселел, когда она похвалила его голос, но слово «репертуар» было незнакомым, и он снова насупил брови.
Вы поете хорошие песни.
Для тебя, миж иншим, и спиваю, панночка! А ты сидишь, эвона, точно жабу проглотила!
Дуня ткнула его в бок:
Оставь ты барышню, Федос, ей-Богу! Вишь, она и так сама не своя и что-то прошептала на ухо, хихикнула, Щусь же глупо и сально ухмыльнулся:
Эвона как чого ж видразу не сказала про таку справу? Я б тады краще частивки заспивав! и снова ударил по струнам:
Эх, яблочко
Да ты моченое-
Едет батька Махно,
Знамя черное!
Ох, яблочко
Да на тарелочке,
Не ухлопали б меня
В перестрелочке!
Анархыст молодой,
Зачем женишься?
Придет батька Махно-
Куда денешься?
Щеки Саши запылали, как маков цвет, она уткнулась в свой стакан с чаем, как еврей в Тору, Щусь же, перемигнувшись с Дуняшей, продолжал, как ни в чем не бывало:
Эх, яблочко,
Сбоку зелено,
Мне таким как ты
Давать не велено!
Оборвал сам себя, шумно глотнул чаю, бросил в рот «цукерку», сжевал и подмигнул:
Не велено, так ведь, панночка?.. Або сама не хошь?..
До Саши наконец-то дошло, что все эти гастроли в ее честь затеяны неспроста, и Дуня с Щусем, отлично спевшиеся и понимавшие друг друга с полуслова, просто издеваются над ней то ли со скуки, то ли просто выживают ее из комнаты, чтобы остаться наедине. Недоумевая, почему Дуня не сказала сразу, что у нее просто-напросто любовное свидание она и сама была рада-радешенька убраться подальше от «вольного анархыста» Саша встала из-за стола, поблагодарила «за ужин и прекрасно проведенное время», и пожелала обоим спокойной ночи. Пожелала от души.
Сна у нее не было ни в одном глазу, но темная тишина и мягкая подушка вчерашней спальни казались сейчас куда более желанным пристанищем, чем импровизированная «гостиная» и музыкальный салон с романсами и частушками
Первый день в Гуляй Поле дался ей нелегко, и нужно было обо всем подумать что-то придумать, решить и, может быть, тогда получится заснуть, и не прислушиваться отчаянно к каждому шороху за окном, гадая он или не он? и не чувствовать тупой горячей иглы, застрявшей в сердце, и сладкой ноющей боли внизу живота.
***
Войдя в горницу, Саша затворила за собой дверь и заложила засов к счастью, он был. В полной темноте (ставни на окнах были закрыты снаружи) повернулась, чтобы ощупью пробраться к столу и зажечь лампу, и тут же почуяла, что не одна. Смешанный запах табака, пороха, горячей степи и острого мужского желания она уже не могла его спутать ни с каким другим.