Паша!..
Что?.. Что, милая?.. он едва мог говорить, еще не придя в себя после оргазма, но нежно и ласково гладил по голове и плечам, снова и снова зарывался пальцами в роскошные волосы.
Пашенька любимый мне так хорошо с тобой ты даже не представляешь
Мммм обещаю, что скоро тебе станет еще лучше когда мы приедем ко мне и там Павел склонился к ней и принялся нашептывать на ухо самые соблазнительные фантазии, самые откровенные и бесстыдные свои замыслы о ней и, притянув в жадные объятия, зацеловал снова, как в самый первый раз
Несколько минут спустя, приведя себя в относительный порядок, они уже ехали в сторону Центра. Быстро проскочив Большой Каменный мост, Павел свернул на Моховую и почти сразу вырулил на Новый Арбат, сияющий яркими огнями столичной ночной жизни; за зданием СЭВ повернул на Конюшковскую, миновал зоопарк и меньше чем через пять минут подрулил к своему дому на Большой Грузинской.
Глава 12. В берлоге Бердянского
Пока машина на бешеной скорости неслась по темным холодным улицам, сквозь пляску снежных хлопьев и потоки бледного фонарного света, хмель почти полностью выветрился из сознания Марии. Трезвея, она ощутила смутную тревогу, и все явственней слышала укоряющий внутренний голос, так похожий на голос матери:
«Ну и куда ты собралась, милочка? Зачем? Ты что, не понимаешь, что теперь он хозяин положения?»
Пока Павел парковал машину в просторном дворе, засаженном деревьями и примыкающем к мрачноватой семиэтажной «сталинке», Мария украдкой смотрела на него и пыталась соотнести его облик прекрасный и любимый до последней черточки с тяжелым, пугающим словом «хозяин».
Да, Бердянский был властным, настойчивым, умел добиваться, чего хотел, и легко приходил в ярость, когда наталкивался на сопротивление своим желаниям и капризам. Когда чуть больше недели назад она отказалась ехать к нему ночевать, он почти кричал на нее а сейчас привез как похитил, воспользовался тем, что она выпила и мало что соображала, потому так легко на все согласилась.
«Вот именно Легко согласилась!» хмыкнул внутренний голос. «Теперь он понял, что одержал верх, что ты доступна в любой момент а доступное ценится дешево и быстро наскучивает тем более, такому Казанове, как он!»
Сердце тоскливо заныло, тело пронизало холодом, и Мария попыталась возразить то ли матери, то ли призракам собственных сомнений и разочарований:
«Одержал верх?.. Ценится дешево?.. А разве у меня с Павлом соревнования или торги?.. Я ничего не хочу знать о будущем но сейчас хочу быть с ним!»
«Дурочка, тебе же самой потом будет больно! Адски больно! Ты уже забыла, как полмесяца лежала трупом после того, как Хулио оставил тебя с носом?..»
Нет, Мария не забыла. Разве такое возможно забыть? В те жуткие, беспросветные февральские дни ее жизнь остановилась, и диван, на котором она неподвижно лежала часами, с головой завернувшись в плед и спрятав лицо в подушку, мало чем отличался от гроба но она все-таки встала. Встала и продолжила жить, хотя каждый глоток воздуха отзывался невыносимой болью, и каждый осколок ее разбитого сердца был как отдельное маленькое сердце, которое тоже ныло и болело.
Но вот ведь какая странность: если бы она осталась с Хулио, если бы не пережила личную «ядерную зиму» после разрыва, каждый день живя с болью, как Русалочка, идущая по ножам, она никогда бы не встретила Пашку И если бы Козлевский со скандалом не выпер ее из труппы «Музеона», если бы не травля, умело организованная Мадам, заставившая ее прятаться, и надолго закрывшая путь на сцену она не ринулась бы шерстить вакансии уборщиц и официанток, и тоже не встретила бы Пашу и вряд ли бы узнала, что он кумир театральной Москвы и самая яркая «сверхновая» в созвездии ТМДиК имени Мамонтова это тот самый «П. Бердянский» с цирковой афиши в Ялте. Тот самый воздушный эквилибрист, в черном и серебряном, легко и свободно паривший между небом и землей, что потряс когда-то не только воображение, но и душу и так страшно сорвавшийся с трапеции у нее на глазах.
Вспомнив об этом, она на секунду испытала те же самые ужас и горе, и обеими руками вцепилась в Павла, так, что он выронил ключи, и принялась вслепую ощупывать его, желая убедиться, что он здоров и цел, что он здесь, рядом и кошмар остался далеко позади.
Машка, погоди, давай дойдем до квартиры хотя бы! усмехнулся Павел, приняв ее тревогу за новый порыв страсти, подобрал связку и, набрав код на замке, запиравшем подъезд, галантно пропустил ее вперед:
Прошу, мадемуазель!
Она, устыдившись своей несдержанности, опустила глаза и молча прошла вперед
«А еще не забудь, что он видел и таскал тебя пьяной!» удовлетворенно заметила внутренняя мама. Возразить на это было нечего: действительно видел и таскал.
В подъезде с высоченным потолком и хорошо сохранившейся лепниной в стиле советского ампира такой же, как и в доме Андрея их встретил вахтер, он же консьерж, седовласый старикан в темно-синем кителе и фуражке с околышем, похожим на милицейский. Бердянский шутовским жестом взял под козырек:
Здравия желаю, товарищ капитан! Разрешите проследовать к месту жительства!
Вольно, рядовой, шагай уже, не мешай кино смотреть проворчал смотритель подъезда, в чьей комнатке и правда стоял телевизор, показывающий третью серию «Места встречи изменить нельзя».
Стоило Павлу остановиться и заговорить с вахтером, Мария тоже замерла рядом с ним, борясь с желанием спрятать лицо в шарф: ей казалось, что старик смотрит на нее с явным неодобрением.
«Ну еще бы ты хоть примерно представляешь, сколько таких вот дур он сюда перетаскал и еще перетаскает?»
Иди к лифту, Маш, я сейчас догоню Павел задал ей направление, а сам сунулся поближе к вахтеру и совсем иным тоном, без всякого шутовства, спросил:
Петрович, а ты сегодня никого сюда по мою душу не пропускал?
Нет, не пропускал, всех твоих малолеток отправил по домам, уроки делать все так же ворчливо ответил старикан и, кивнув в сторону незнакомой ему девушки, на всякий случай уточнил:
Этой-то восемнадцать есть?
А что, не похоже? опять созорничал Бердянский, и вдруг понял, что понятия не имеет, сколько Машке полных лет. Двадцать два?.. Двадцать пять?.. Надо бы уточнить для приличия
Да черт разберет их нынче, почем мне-то знать? Ты вот мне и скажи
Не волнуйся, Петрович, все в рамках УК и ГК, так что пусть спит спокойно дорогой ЧК! сымпровизировал Бердянский и, поспешив догнать Марию в лифтовом холле, доверительно сообщил ей:
Домик этот непростой. Тут квартиры получали в основном чекисты заслуженные, да энкавэдэшники, еще при Сталине так что в подъезде просто церберы караулят, ни одна мышь мимо не проскочит, будет за хвост поймана и с пристрастием допрошена, откуда, куда и зачем Но постоянным посетителям могут и пропуск выписать
Ты поэтому здесь и снял квартиру чтобы поклонницы не доставали?
Почему снял? У родного дядьки выменял, отдал ему свою трешку на Беговой, в доме на ходулях. Ну а он мне по-родственному уступил свою шикарную двушку Удобно, что до театрика нашего тут можно в случае чего за полчаса пешедралом добраться, а на тачке так вообще минут семь ну десять, если Садовое забито
«Ууууу, Маняша, а твой Бердянский, оказывается, мажор! Дядя у него из сталинских соколов, и квартира у него, получается, своя, и уже не первая Надо брать!» на сей раз внутренний голос был подозрительно похож на Ленчика, и Мария не сдержала кривой усмешки Ситуация ее не то чтобы коробила, но она не понимала, с чего это Павел распинается в таких подробностях, как будто собирается сдать ей комнату в своей квартире или жить с ней вместе.
«Да уж, размечталась! Ты видела, как на тебя этот дедок смотрел?..»
Ясно значит, ты счастливый собственник жилой площади.
А ты что же, нет? Павел пропустил Марию в кабину подошедшего лифта, закрыл решетку и деревянные створки, нажал на кнопку и уточнил:
На Старомонетном это не твоя квартира разве?