Эх.
Ладно, говорит она, поднимаясь на ноги, и улыбка вспыхивает на лице Майлы, как звездный свет.
Десять минут спустя Огаст втискивается за угловой столик «Блинного дома Блинного Билли», где, похоже, каждый официант знает Нико и Майлу по имени. Их обслуживает темнокожий мужчина с бородой, широкой улыбкой и выцветшим бейджиком с именем, на котором написано «Уинфилд», прикрепленным к его красной футболке «Блинного Билли». Он даже не спрашивает, что закажут Нико и Майла, просто ставит чашку кофе и розовый лимонад.
Она понимает, что они имели в виду, когда говорили о легендарном статусе «Блинного Билли». В нем есть какая-то особенная «нью-йоркность», что-то близкое к картине Эдварда Хоппера или кафе из сериала «Сайнфелд», но с перчинкой поярче. Это угловое заведение с большими окнами, выходящими на улицу с двух сторон, протертыми столами из композитного пластика и красными виниловыми сиденьями, которые постепенно выводятся из самых оживленных зон, когда ломаются. Вдоль одной стены растянулся бар с газировкой, от пола до потолка все обвешано старыми фотографиями и обложками с бейсбольной командой «Метс».
И тут стоит мощный запах, прямая, неподдельная обонятельная развращенность, которую впитывает Огаст.
В общем, их дал Уэсу его папа, говорит Майла, объясняя, как в их квартире оказались кожаные кресла от «Имс». Подарок в честь «прекрасного соответствия семейным ожиданиям», когда он поступил в архитектурную школу в Прэтте.
Я думала, он тату-мастер.
Да, говорит Нико. Он бросил учебу после первого семестра. Небольшой нервный срыв.
Он четырнадцать часов просидел в одних трусах на пожарной лестнице, и им пришлось вызывать пожарных, Майла.
Только из-за поджога, добавляет Нико.
Господи, говорит Огаст. Как вы с ним познакомились?
Майла закатывает один из рукавов Нико выше локтя, демонстрируя подозрительно сексуальную Деву Марию на его предплечье.
Его работа. За полцены, потому что он тогда только учился.
Ого. Пальцы Огаст ерзают по липкому меню, зудя от желания все это записать. Ее самый наименее очаровательный инстинкт при встрече с новыми людьмиделать полевые заметки. От архитектуры к татуировкам. Вот это разброс, черт побери.
Он между делом украшал торты, если ты можешь в это поверить, говорит Майла. Иногда, когда у него хороший день, ты приходишь домой, и вся квартира пахнет ванилью, потому что он просто оставил на стойке десяток капкейков и ушел.
В этом красавчике-гее чего только нет, замечает Нико.
Майла смеется и поворачивается обратно к Огаст.
Итак, что тебя привело в Нью-Йорк?
Огаст терпеть не может этот вопрос. Он слишком сложный. Что могло заставить Огаст, девушку из пригорода с огромным количеством долгов по студенческому кредиту и навыками общения, как у контейнера от чипсов, переехать в Нью-Йорк без друзей и плана?
Сказать по правде, когда ты проводишь жизнь в одиночестве, тебя очень привлекает мысль о том, чтобы переехать в настолько большой город, чтобы там можно было потеряться и сделать одиночество своим выбором.
Всегда хотела попробовать, вместо этого говорит Огаст. Нью-Йорк, это не знаю, я пожила в паре городов. Я училась в Новоорлеанском колледже, потом в Мемфисском колледже, и там все казалось слишком маленьким, наверно. Я хотела место побольше. Поэтому перевелась в Бруклинский колледж.
Нико безмятежно на нее смотрит, прихлебывая кофе. Он кажется ей почти безобидным, но ей не нравится, что он смотрит на нее так, будто что-то знает.
Там было слишком легко, говорит он. Снова мягкий внимательный взгляд. Тебе хотелось загадки посложнее.
Огаст скрещивает руки на груди.
Это не совсем так.
Появляется Уинфилд с их заказом, и Майла спрашивает его:
Слушай, где Марти? Он всегда работает в это время.
Уволился, говорит Уинфилд, ставя на стол бутылочку с сиропом.
Нет.
Вернулся в Небраску.
Грустно.
Ага.
То есть, говорит Майла, склоняясь над тарелкой, вы ищете нового официанта.
Да, а что? Ты кого-то знаешь?
Ты знаком с Огаст? Она драматично показывает на Огаст, как будто она гласная буква в шоу «Колесо фортуны».
Уинфилд переводит взгляд на Огаст, и она застывает с бутылочкой в руке, из которой на ее картофельные оладьи льется острый соус.
Ты раньше обслуживала столики?
Я
Множество столиков, встревает Майла. Родилась в фартуке.
Уинфилд косится на Огаст с сомнением.
Тебе придется подать резюме. Решать будет Люси.
Он указывает подбородком в сторону бара, где суровая белокожая девушка с неестественно рыжими волосами и густо подведенными глазами смотрит на кассовый аппарат.
Если Огаст придется обманывать ее, то похоже, что она получит акриловым ногтем в глотку.
Люси меня обожает, говорит Майла.
Неправда.
Она обожает меня так же, как и любого другого.
Но не бар, который ты хочешь обчистить.
Скажи ей, что я могу поручиться за Огаст.
Вообще-то, я пытается вставить слово Огаст, но Майла наступает ей на ногу. На ней армейские ботинкиих сложно не почувствовать.
У Огаст есть ощущение, что это не совсем обычное кафе. В нем есть что-то сверкающее и яркое, что тепло и гостеприимно окутывает покосившиеся столы и снующих туда-сюда официантов. Посудомойщик проносится мимо с тазом посуды, и из стопки выпадает кружка. Уинфилд вслепую тянется назад и ловит ее в воздухе.
Это что-то схожее с волшебством. Огаст не занимается волшебством.
Ну же, Уин, говорит Майла, пока Уинфилд плавно возвращает кружку обратно в таз. Сколько мы уже коротаем тут вечера по четвергам? Три года? Я бы не стала приводить тебе кого попало.
Он закатывает глаза, но улыбается.
Принесу бланк заявки.
Я никогда в жизни не работала официанткой, говорит Огаст, пока они идут обратно в квартиру.
Ты справишься, говорит Майла. Нико, скажи ей, что она справится.
Я не экстрасенс, предсказывающий все, когда захочется.
А на прошлой неделе ты им и был, когда я захотела тайской еды, но ты почувствовал, что у базилика была «плохая энергия по отношению к нам».
Огаст слушает звуки их голосов, резонирующих друг с другом, и трех пар ног, шагающих по тротуару. Город темнеет, освещается тусклым коричневато-оранжевым цветом, почти как вечерами в Новом Орлеане, и становится таким знакомым, что ей кажется, что, может бытьможет быть, у нее есть шанс.
Поднявшись по лестнице, Майла отпирает дверь, и они скидывают обувь в одну кучу.
Нико показывает на кухонную раковину и говорит:
Добро пожаловать домой.
И Огаст только сейчас замечает рядом с краном свежие лилии, стоящие в вазе.
Домой.
Что ж. Это их дом, не ее. Это их детские фотографии на холодильнике, их запахи краски, сажи и лаванды, пропитавшие ободранные ковры, их ужины с панкейками, это все устоялось за годы до того, как Огаст оказалась в Нью-Йорке. Но за этим интересно понаблюдать. Умиротворяющая тихая жизнь, которой можно наслаждаться с другого конца комнаты.
Огаст успела пожить в десятках комнат, никогда не зная, как превратить пространство в дом, как расширить и заполнить его, как Нико, Майла или даже Уэс с его рисунками на окнах. Она совсем не знает, что для этого нужно. Двадцать три года она проживала свою жизнь, касаясь кирпича за кирпичом, ни разу не ощущая прочную связь.
Кажется глупым такое говорить, но возможно. Возможно, это оно. Возможно, новая специальность. Возможно, новая работа. Возможно, жилье, которое хочет, чтобы тут было ее место.
Возможно, человек, думает она. Но не может представить кто.
Огаст пахнет панкейками.
Запах попросту не исчезает, сколько бы раз она ни приняла душ и сколько бы мелочи ни потратила в круглосуточной прачечной. Она работает в «Билли» всего неделю, а запах уже слился с ней на молекулярном уровне.
Он точно не выветрится сегодня, после ночной смены, когда еле хватает времени на то, чтобы затащить себя наверх, набросить чистую блузку, заправить ее в юбку и броситься обратно вниз. Даже ее куртка пропахла беконом. Она ходячая влажная фантазия ночных торчков и дальнобойщиков, комбо из блинов и сосисок, дрейфующее по ветру. По крайней мере, ей удалось стащить огромную кружку кофе.