Купленная. Бонус-эпилогЕвгения Владон
Начинается посадка на рейс номер 268 Иберийские авиалинии в Барселону. Всех пассажиров просим пройти на рейс к выходу 42.
Мелодичный голос с идеально отработанной дикцией диспетчера-женщины, в который уже раз за последние полчаса выдернул меня из очередной прострации. Правда, вспоминать, где я и что тут делаю не пришлось. Подобные провалы в памяти, слава богу, закончились еще недели три назад. Чего не скажешь о зависаниях сознанием в параллельных измерениях так называемых убежищ для покалеченного рассудка. По крайней мере, мне не нужно было напоминать, кто я такой и способен ли самостоятельно, в одиночку пройти через зеленый коридор таможенного контроля.
Короткий, скорее, по заезженной инерции взгляд на циферблат наручных часов и снова "от нечего делать" открываю загранпаспорт с вложенным внутрь авиабилетом. И это не сколько попытка отвлечься от полного безделья, а всего лишь приобретенный (ненадолго) за последнее время условный рефлекс. По ходу, мне и было куда проще рассматривать свое паспортное фото в уменьшенном размере, чем смотреться в то же зеркало. Разница, как никак, существенная. Все равно, что рассматриваешь кого-то другого, абсолютно незнакомого тебе человека, разве что чем-то на тебя похожего. Но уж точно не цветом волос и густой, почти черной бородой на пол-лица. Покажи мне кто-нибудь этот снимок с месяц назад, никогда бы не поверил, что это я, если бы как следует не присмотрелся. Даже сейчас, ныряя то и дело апатичным взглядом на первую страницу загранпаспорта, не сразу въезжаю, чья это фотография и кто такой Вячеслав Юрьевич Гриневич. Вспоминаю где-то через несколько секунд, чтобы повторить данный ритуал по очередному, не помню уже какому, кругу спустя несколько минут затянутого в целую вечность вынужденного ожидания.
Иногда, время от времени, по той же инерции приходится тянуться глазами к замеченным мною ранее представителям внутренней охраны аэропорта, стараясь при этом не поворачивать следом за направлением взора головы или как-то показывать свой "одержимый" к ним интерес. Тут уж, хочешь не хочешь, а разыгрывать взятую на себя роль нужно на все сто и до последнего.
Я всего лишь один из сотен пассажиров, ожидающих свой рейс в одном из залов ожидания аэропорта. Один из немногих, кто решил вначале зимы из заснеженной столицы великой России-матушки перепрыгнуть в летона другое полушарие планеты. Почти как Алиса, упавшая в кроличью нору. Только в моем случае все происходит взаправду. Я не сплю. И ничего из случившегося со мной до этой минуты не являлось сном. Единственное, мне просто не дали заснуть в свое время. Да. Тем самым благодатным вечным сном. Хотя, теперь и кажется, что все происходящееничто иное, как бред больного. Причем насильственный. Поскольку ничего из того, что я сейчас делаю не является моей личной инициативой или разработанным моим гением планом побега. Я делаю все это не по своей воле. Не скажу, что через нехочу, но Похоже я еще не скоро вспомню, что это такоечто-то хотеть или о чем-то мечтать. Или, наоборот, чему-то противиться и противостоять. Я слишком далек от всего этого, пусть тело иногда и посылает какие-то прописанные на подкорке врожденные или условные рефлексы. Все равно я реагирую на них не так, как раньше.
Уже прошел почти целый месяц, а мне до сих пор на все посрать, если не считать редких в определенные дни моменты. Тогда да Тогда окружающий мир снова трещит по швам и кромсает меня на части почти "забытой" болью. Тогда я почти ощущаю себя живым, но, скорее, на острие очередной выворачивающей наизнанку агонии.
Вот такая, мать ее, ирония. Вспоминать кто я и становиться собой прежним только на грани смерти. Иначе никак. Оживать только для того, чтобы снова "умереть".
Кажется, я опять провалился в прострацию, поскольку не сразу осознал, что передо мной раза два или три прошлась одна и та же женщина. Ни дать, ни взять, Софи Лорен из семидесятых, в расклешенном зеленом пальто из тех же годов, с повязанным на определенный манер на голове платком и большими, почти на пол лица солнцезащитными очками. Причем заметил я ее только тогда, когда она решила подать "голос". А еще точнее, прокашляться в кулачок, остановившись где-то в двух от меня шагах. После чего, добившись своего, вернее, моего к ее персоне внимания, возобновила свой прерванный путь и пошла на выход из зала ожидания в сторону ближайшего кафе-ресторана.
Сдержать ошалелую усмешку не удалось, хотя я не особо-то и пытался, чуть качнув головой, будто отмахиваясь от дурацкого наваждения. Хотя, никакими глюками здесь определенно не пахло.
Выждал совсем немного, не больше минуты. После чего поднялся на ноги, подхватил одной рукой за телескопическую ручку свою единственную ручную кладьпухлый чемоданчик на колесиках, а второйзимнее полупальто, в котором сюда добрался, чуть ли не за час до начала посадки на свой рейс.
Может стоило выбрать более безопасное место? И, желательно, не за несколько минут до моего отлета.
Я нашел ее у барной стойки, одиноко сидящую где-то по центру общего ряда из пустых стульев, причем на самом дальнем расстоянии от кем-то занятого в обеденной зоне ресторана столика. Плюс играющая заглушающим фоном в музыкальных колонках кафетерия эстрадная музыка восьмидесятых и абсолютно безучастный ко всему происходящему бармен в противоположном конце длинного стола. Почти стопроцентная сценка из шпионского триллера голливудского пошиба.
И упустить такую редкую возможностьпобывать немножко девушкой Бонда? Хотя ты прав она даже не обернулась и не взглянула на меня, пока я пытался примостить свой зад на неудобную сидушку соседнего к ней стула. Продолжала делать вид будто интересуется содержимым заказанного ею ранее Ирландского кофе и вроде как не замечая ничего из происходящего вокруг. Мата Хари из меня так себе.
Я же просил понапрасну не рисковать, и мы уже вроде как до этого раза пять или шесть успели попрощаться.
Ты же не станешь ставить матери в вину ее материнские инстинкты и чувства? Как и вполне обоснованное желание проводить взглядом улетающий самолет с ее единственным сыном. Кто его знает, когда мы еще увидимся.
Думаю, меньше, чем через неделю, когда ты рванешь за мной следом все по тому же зову материнского сердца.
Маргарита Петровна Стрельникова наконец-то соизволила повернуться ко мне своим аристократическим анфасом, заметно состарившимся еще с месяц назад лет на десять. Но все равно не сумевшего утратить своей былой красоты, когда-то сведшей с ума далеко не одну дюжину представителей так называемого сильного пола.
И хорошо, что хоть очки сняла, иначе бы я это сделал за нее сам.
Если бы это было так просто, то я бы не стала этого откладывать на целую неделю.
Разве для тебя что-то может быть сложным? конечно, я безмерно рад ее видеть и готов был досидеться здесь с ней до самой последней минуты перед отлетом. По сути, она единственный человек, с кем еще хоть как-то была связана моя жизнь, и благодаря кому я все еще дышал и даже иногда что-то чувствовал. Например, как сейчас.
Ты слишком переоцениваешь мои возможности. Если бы я действительно многое могла Мы бы сидели сейчас все вместе где-нибудь в более приятном месте.
Ты и так сделала очень много. Для простых смертных даже это нечто из разряда фантастики.
Если бы еще пять минут назад мне сказали, что я буду с жадностью рассматривать лицо собственной матери, будто это самые последние секунды нашей последней в этой жизни встречи, никогда бы в такое не поверил. Принял бы за стеб или открытое издевательство надо мной убогим.
Может для кого-то и много, а для меняничто, как жалкие потуги починить то, что уже никогда не починишь.
Вот и ее наконец-то заметно развезло на материнские эмоции. Тоже вцепилась в мое лицо жадным взглядом и уже без наигранного шифрования на публику, сжала мою ладонь своими сухими, прохладными ладошками, разве что не притянула к своей щеке. А ведь точно порывалась это сделать.
Ты не господь бог, поэтому не забивай себе голову. Прими и отпусти, как есть.
Наверное, ты прав. И, скорей всего, так и сделаю, но только после тебя.
Я выдохнул будто болезненным спазмом из полупустых легких надрывный смешок, на время отвернувшись в сторону и попутно нырнув сознанием в ближайшую черную дыру параллельной прострации. Ненадолго. Всего на пару секунд. Надо было срочно отдышаться. Тем более, ресторан аэропортане самое подходящее место, чтобы давать волю своей все еще кровоточащей памяти воскрешать слишком тяжелые для меня воспоминания. И чувства тоже. Может поэтому я и просил мать не приезжать сюда. А то мало ли. Если ей и удалось откупиться от круглосуточной за ней слежки, то где гарантия, что я сам не вычудю что-нибудь нежданное в самый неподходящий для этого момент.