Вам повезло, что у вас была такая замечательная бабушка. Но все равно это очень грустно. В голосе Эмили звучало нескрываемое сочувствие. И отца своего вы тоже не знаете?
Нет. Я даже не уверен, что у нас с братом был один отец. Потому что уж очень мы разные. Но в любом случае
Себастьян оборвал себя на полуслове.
А что ваш дедушка? поинтересовалась у него Эмили.
Дедушка умер, когда мне было пять лет. Он был прекрасным человеком. В годы войны сражался в Северной Африке, был тяжело ранен на фронте, и последствия этого ранения потом отравляли всю его оставшуюся жизнь. Мои дедушка и бабушка обожали друг друга. А потому со смертью дедушки бедняжка Констанция в полном смысле этого слова осиротела: потеряла не только горячо любимого мужа, но и свою единственную дочь тоже. Пожалуй, лишь осознание того, что она должна поставить нас с братом на ноги, и давало ей силы жить. Совершенно потрясающая была женщина. Кремень, а не человек! Даже в свои семьдесят пять оставалась бодрой, крепкой, подвижной. А потом внезапно заболела и сгорела буквально за неделю. Не уверен, что среди нынешнего поколения есть похожие люди. Голос Себастьяна был исполнен неподдельной грусти. Что-то я, однако, разболтался. Прошу простить меня.
Не за что вам извиняться передо мной. Для меня это даже своеобразное утешениезнать, что кто-то еще рос в сходных и весьма непростых обстоятельствах. Иногда, продолжила Эмили, подавив очередной вздох, мне кажется, что иметь богатое прошлое так же плохо, как и не иметь прошлого совсем.
Согласен целиком и полностью, Себастьян энергично кивнул головой и улыбнулся. Бог мой! Если бы кто-то из посторонних сейчас услышал наш разговор, то наверняка подумал бы, что вот двое мажоров, пресыщенных всеми благами жизни, сокрушаются о самих себе, посыпая голову пеплом. Не будем забывать, что мы пока живем еще не на улице. Разве не так?
Так, согласилась с ним Эмили. Но всегда найдутся и те, кто будут думать именно так, как вы только что сказали. Во всяком случае, обо мне. И их тоже можно понять. Они же не видят того, что скрывается за слоем позолоты и мишуры. А вот и замок. Взгляните! Она махнула рукой в сторону родительского дома.
Прямо перед ними на некотором расстоянии возвышался сказочно красивый дворец, окрашенный в бледно-розовый цвет, элегантно утонченный, поражающий взгляд изяществом стиля и декора. Замок уютно примостился в долине, раскинувшейся перед ними. Себастьян восхищенно присвистнул:
Вот это да. В жизни не видел подобной красоты. Точь-в-точь как мне рассказывала о нем бабуля. И к тому же полный контраст с нашим фамильным гнездом в Йоркшире, затерявшимся среди тамошних болот и пустошей. Впрочем, суровая природа тех мест тоже придает своеобразное очарование Блэкмор-Холлу, но уже по-другому, добавил он.
Эмили свернула машину на длинную подъездную дорогу, ведущую к парадному крыльцу, затем объехала дом и припарковала машину на заднем дворе. Заглушила мотор, и они вышли на улицу.
Вы уверены, что сейчас у вас есть время устраивать для меня экскурсии? Себастьян бросил на нее вопросительный взгляд. В конце концов, я могу приехать сюда и в другой раз.
Не волнуйтесь, все в порядке, поспешила успокоить его Эмили и направилась в сопровождении Фру-Фру к крыльцу. Себастьян последовал за ней, они вошли в коридор, потом на кухню.
Эмили повела его по другим комнатам. Они медленно переходили из одной залы в другую. Себастьян то и дело, останавливался, внимательно разглядывал картины на стенах, мебель, огромное количество всяческих безделушек и прочих произведений искусства, которыми были сплошь уставлены все каминные полки, бюро и столики. Все они были покрыты толстым слоем пыли, целый кладезь недооцененных и заброшенных вещей. Они вошли в утренний будуар, и Себастьян тут же устремился к полотну, висевшему на одной из стен.
Эта картина напоминает мне полотно Матисса, датированное 1904 годом. «Роскошь, покой и наслаждение». Он написал эту картину в Сен-Тропе. Здесь та же пунктирная манера изображения предметов. Себастьян осторожно прошелся пальцами по полотну. Правда, это в чистом виде пейзаж. Скалы, море, и никаких фигур людей.
«Роскошь, покой и наслаждение», повторила Эмили название картины, но уже по-английски. Помню, как отец читал мне стихотворение Бодлера «Приглашение к путешествию».
Да, это Бодлер! воскликнул Себастьян, явно обрадованный тем, что Эмили тоже знает это стихотворение. А для Матисса оно стало источником вдохновения, и он нарисовал свою картину. Она сейчас экспонируется в Национальном музее современного искусства в Париже. Он снова взглянул на полотно, висевшее перед ним. К сожалению, здесь нигде не просматривается его подпись. Во всяком случае, я ничего не вижу. Вполне возможно, подпись скрывается под рамой. А может, он вполне сознательно не подписал свое полотно. Но стиль, художественная манера практически идентичны тому, что мы видим на других полотнах Матисса, в частности, тех, которые он создал в Сен-Тропе. А оттуда до ваших мест рукой подать. Я прав?
Мой отец был знаком с Матиссом в Париже, задумчиво бросила Эмили. Наверняка художник регулярно посещал салоны для творческой интеллигенции, которые отец устраивал, живя в столице. Он очень любил Матисса и часто говорил о нем. Но мне ничего не известно о том, посещал ли художник наш замок.
Как многие художники и писатели того времени, Матисс с началом Второй мировой перебрался на Юг, подальше от всех ужасов войны. Так что исключать такую возможность никак нельзя. О, я просто обожаю Матисса. Можно сказать, онстрасть всей моей жизни. Голос Себастьяна дрогнул от переизбытка охвативших его чувств. Можно мне снять картину со стены? Вдруг подпись находится на обороте? Иногда ведь художники дарят свои полотна в знак глубокого уважения или благодарности щедрым хозяевам или своим благодетелям. Ваш батюшка был наверняка из числа таких.
Конечно, снимайте, Эмили подошла поближе к Себастьяну, наблюдая за тем, как он, осторожно обхватив раму обеими руками, бережно снял картину, явив взору кусок невыцветших обоев на стене. Потом он так же осторожно перевернул картину тыльной стороной к себе, и они вместе с Эмили принялись изучать обратную сторону холста. Никаких подписей они там не обнаружили.
Ничего, это еще не конец света, успокоил Эмили Себастьян. Если бы Матисс подписал картину, то это лишь упростило бы процесс атрибуции, и только. Но все равно это его работа.
Вы так считаете?
С учетом того, о чем вы мне только что поведали, с учетом того, что на полотне мы видим тот же штриховой стиль, с которым Матисс экспериментировал как раз в те годы, когда писал «Роскошь, покой и наслаждение», я более чем убежден, что картина принадлежит кисти Матисса. Само собой, в обозримом будущем ее нужно будет обязательно показать экспертам для окончательного вердикта.
А если это и правда Матисс, то сколько, по-вашему, может стоить такое полотно?
Не стал бы гадать. Тем более подпись отсутствует. Да и оценочного опыта у меня пока маловато. Как известно, Матисс был очень плодовитым художником и прожил долгую жизнь, очень долгую. А вы что, хотите продать картину?
Вот еще одна проблема, которую мне тоже надо будет решать в ближайшем будущем. Эмили обреченно повела плечами.
В таком случае, Себастьян с теми же мерами предосторожности вернул полотно на прежнее место, у меня есть выход на высококвалифицированных экспертов-искусствоведов, которые с большой долей вероятности охотно согласились бы помочь вам определить аутентичность картины. Впрочем, ваш нотариус вполне может проделать это и сам, без моего участия. Благодарю вас за то, что показали мне эту картину, а заодно и позволили ознакомиться с замком, так сказать, изнутри. Прекрасный замок!
Не стоит благодарностей, сдержанно ответила Эмили, и они покинули утренний будуар.
Между прочим, заметил Себастьян, уже стоя в вестибюле, сосредоточенно почесав себе затылок, насколько я помню, бабушка еще упоминала о каком-то совершенно фантастичном собрании редких книг, которое она видела в замке. Или я что-то придумываю?
Нет, все правильно, подтвердила ему Эмили, только сейчас спохватившись, что библиотеку во время экскурсии по замку она гостю так и не показала. Библиотека здесь рядом. Пойдемте.