«Нужно пойти поесть, сам себе напомнил Гранд. Но сначала, с дороги, в душ!»
Когда, наконец, он добрел, опираясь на палку, до столовой, расположившейся в дальнем конце коридора, то двери оказались запертыми. Гранд для острастки дернул пару раз за белую металлопластиковую ручку и, налегая на палку сильнее обычного, отправился на ресепшен.
«Что же я сразу не догадался попросить принести обед в номер? натужно вздохнул он и обалдело уставился на пустую стойку администратора. На ресепшене никого не наблюдалось. Совсем никого!
Твою мать, пробурчал себе под нос Пит. Вы еще не знаете, с кем связались.
Он подождал с минуту, решив устроить администратору выволочку, но бесполезно, никто так и не появился. Лишь дворник-сторож Иваныч расхаживал по коридору, лениво взирая на скандального гостя.
Как бы мне пообедать? раздраженно поморщился Гранд. Столовая закрыта, администратора на месте нет.
А вы пройдите по бульвару, мотнул головой Иваныч. Заведений кругом полно. На любой вкус.
А здешняя столовая? уточнил Гранд, все еще надеясь по-быстрому перекусить и завалиться спать.
Откроется на ужин, тут же сообщил сторож. В шесть часов подходите.
Ага, пробурчал недовольно Грандилевский и побрел к дверям. Осторожно спустился по коричневым гранитным ступенькам, пересек двор, засаженный фруктовыми деревьями, и вышел на главную улицу поселка. А там, на бульваре, кипела жизнь. Тысячи мелких киосков торговали сувенирами и пляжными принадлежностями, а из многочисленных шалманов шел коромыслом дым: жарили рыбу, пончики, чебуреки и прочую шаурму.
Грандилевский мысленно поморщился. Хоть и травма, но приходилось соблюдать режим.
«Все булки-чебуреки побоку, тоскливо подумал Пит и, невдалеке от моря, нашел пафосный ресторан с белыми, как паруса развевающимися занавесками, синими стенами и чудесным видом на море.
Шашлык, салат, кофе, велел он официанту, а сам устроился поудобней в плетеном ротанговом кресле, надвинул на глаза купленную за углом бейсболку и тупо уставился на плескавшееся невдалеке море.
«Вот странно, про себя усмехнулся Грандилевский. Видел я и другие моря и океаны. Так почему же только при виде Черного сердце стучит так радостно и душа ликует «Море-море!»? Если разобраться, Пит вгляделся вдаль, где в небе парил парашют с красным куполом. Это счастье от вида моря корнями уходит в детство, когда ехал в лагерь и со второй полки высматривал голубую гладь. Когда выспрашивал у отца, почему море назвали Черным, если вода в нем синяя? Когда мама Грандилевский осекся, а мысли потекли в другую сторону. Когда вообще я понял, что мама пропала? в который раз мысленно дал себе по лбу Пит. Он вспомнил, как виделись в последний раз на дне рождения Ритки, и там же в пух и прах разругались. Он уехал на сборы, потом вернулся в Мадрид и думать забыл о ссоре. Пару раз звонил матери и даже шутил как ни в чем не бывало. А потом во время матча с Жироной на него налетела торпеда по имени Марк Муньеса. Семьдесят два килограмма живого веса, будто баран начихал, но Марк толкнул как-то в бок, а Пит неправильно поставил ступню, а трава газона оказалась чуть более влажной, чем обычно. И в результате всех этих мелочей Гранд свалился на поле и уже не смог подняться. Открытый перелом плюс еще и трещина. Как итог замурованная в гипс конечность и вой по всем телевизионным каналам и СМИ. Грандилевский точно знал, что мама смотрит матч и обязательно сначала позвонит агенту и тренеру, а потом и сама примчится первым же рейсом.
И она действительно звонила, но вот приехать не смогла. Естественно, из Москвы примчалась Ритка младшая обожаемая сестра, и он сам, одурманенный обезболивающим и наркозом, только через месяц поинтересовался, где, собственно, мать, и чем она так занята. Следующие четыре недели они общались по телефону.
Мать меня не видит, и хорошо, криво усмехнулся он в зеркало, когда смог встать. Худой, бледный, с синюшной ногой и отвратительным настроением. Пит вспомнил, как мотал нервы врачам и медсестрам. Особенно доставалось массажистам и физиотерапевтам.
Вам бы в гестапо служить, рычал он на английском, когда ему в воде разрабатывали больную ногу.
Доктора слушали и обижались.
А потом приехала бывшая жена. Обдала запахом селективного парфюма, потерлась сиськами о широкую грудь Грандилевского и, закурив на балконе сигарету, печально протянула:
Я звонила Анне Васильевне. Она трубку не берет. Заехала лично. Так все заперто наглухо. Соседи говорят, будто она с каким-то мужиком сошлась и укатила на моря
Чушь какая-то, скривился Гранд. Что ты несешь, Майя?
А потом и сам понял, что мама нигде не появлялась, и с тех самых морей так и не вернулась. Пришлось, превозмогая боль, из Мадрида тащиться в Москву и подключать знакомых следаков. Но и с их помощью удалось определить только местоположение маминого телефона. И вот тут пасьянс сошелся. Последним местом, откуда выходила на связь Анна Васильевна Грандилевская, оказалась безымянная гостиница в приморском поселке, записанная на имя некой Алисы Георгиевны Захаровой.
Припомнив ноги в коротеньких шортиках и высокую грудь Алисы, Гранд раздраженно хмыкнул, чем заслужил недовольный взгляд официанта, раскладывающего на столе приборы.
Вы один, или кто-то еще подойдет? вкрадчиво поинтересовался невысокий пузатый человек, постоянно вытирающий пот со лба.
Я сам, рыкнул Пит и холодно бросил. Где мой заказ?
Сейчас-сейчас, подобострастно заверил его официант и тут же приволок кофе.
Вроде, кофе в конце подают, нет? пробурчал Грандилевский.
А вы не указали, прошамкал мужичок и побежал навстречу двум красоткам в шляпах и с пляжными сумками.
А Гранд шумно хлебнул из маленькой чашки и снова воззрился на море.
Естественно, ему удалось потянуть за тонкую ниточку, ведущую к матери.
«Где она и с кем? бились в голове вопросы. Если за пару недель я ее не найду, придется обращаться в полицию. И тогда точно поднимется шум. Слетятся журналисты всех мастей, специально обученные люди начнут донимать вопросами».
«Мать вашу за ногу, вздохнул про себя Гранд и снова вернулся к размышлениям. Алиса Георгиевна Захарова в девичестве носила фамилию Меркулова и, какое совпадение, приходилась родной дочерью некоему Жоре-Медведю, несколько лет назад проходившему по делу об убийстве отца Пита. Медведя тогда оправдали. Железобетонное алиби. Когда застрелили Андрея Грандилевского, он трахался в отеле с какой-то бабой. Она и персонал дали показания. Но что-то не складывалось воедино, не хватало какой-то мелкой детали, и Питу тогда показалось, что Жора-Медведь купил с потрохами и ментов, и прислугу отеля и чудесным образом вышел сухим из воды.
«Нужно запросить дело, подумалось ему невзначай, и снова разобраться в причинах. Кроме Медведя, никому отец не мешал. Да и то, какие-то старые разборки, уходившие корнями в девяностые! Отец с матерью к тому времени уже развелись, и папа тусовался с какой-то молодой стервой на год старше Ритки. Ляна, твою мать! Она нашла отца и вызвала полицию. А полицейские уже сами оповестили родственников».
Пит вспомнил, как звонил матери, как отпаивал Ритку успокоительными средствами, а потом в морге опознавал знакомое тело.
«Врагу не пожелаешь, пробурчал он про себя и тут же ощутил ту же горечь во рту, как и в тот момент, когда выдавливал три злосчастных слова «Да, это он». И вот теперь Медведь снова показался на горизонте. Опосредованно, конечно. Но гребанная медвежья морда снова замаячила где-то за кулисами. Пит вспомнил, как впервые узнав о Меркулове и его дочке, затрясся от бешенства. И даже сейчас не находил себе места.
«Ептиль, мама, в который раз пробурчал он про себя. Какого гребаного лешего тебя понесло в стан врагов? Что ты знала или чем угрожала? Почему не позвала на помощь меня?» мысленно простонал он, только сейчас вспомнив, что на Риткином дне рождения мать завела разговор о предполагаемом убийце отца, но сам Гранд и Маргарита резко пресекли эту тему. Пятнадцать лет прошло, а до сих пор мороз по коже.
«Неужели девяностые еще не закончились?» мысленно содрогнулся Пит. Без всякого аппетита он вместил в себя суховатый шашлык, заел его салатом из стекших овощей и отправился к себе в номер, надеясь после отдыха начать поиски.