- Дело не в этом.
- Ты не знаешь, с кем связываешься. Я ничего не смогу сделать, и никак тебе не помогу. Если будешь стоять на своем, то получишь огромное количество проблем. Уж поверь мне, лучше не рискуй. Парень твой молодой совсем, выйдетеще тридцати не будет, родители помогут на ноги встать, найдет свое место в жизни. А ты окажешься никому не нужной. С клеймом. У нас город маленький, уже ленивый не обсуждает твое якобы изнасилование. Никогда замуж не выйдешь, подумай, кому такая нужна? Карьеру не построишь. Родителей пожалей, им уже и так людям в глаза стыдно смотреть.
Я понимаю, что чем меньше город, тем сильнее чувствуется в нем влияние тех, кто у власти. Люди наверху руководят мнением толпы. Толпаведомая, идет, куда направишь. И топчет таких, как я, плывущих против течения.
В этот же вечер я звоню Ваниным родителям и ставлю перед фактом, что если они не будут меня лучше поддерживать, то сдамся. Просто не могу. Я маленькая, слабая, против меня целый мир. Я стараюсь, но чувствую, что начинаю прогибаться.
Предсказания завуча начинают сбываться. Постепенно из подающего надежды молодого педагога с красным дипломом я превращаюсь в шлюху. Работаю преимущественно со старшеклассниками, среди которых пошел слушок, который постепенно достиг ушей их родителей. На стол завучу посыпались жалобы и просьбы дать классу другого учителя. Благонадежного. А то я пример плохой подаю детям. Я ходила по своим преподавателям в университете, собирала рекомендательные письма. Представьте себе, понадобились!
За моей спиной поначалу шушукались школьники, затем коллеги. Мужская составляющая нашего коллектива рискнула позволять в мою сторону балансирующие на грани пошлости шуточки, и руководство спускало это с улыбкой на тормозах. Я молчала. Не плакала, не ругалась. Только волосы перестала убирать в прически, за распущенными проще прятаться, они на лице теперь у меня постоянно, тонкими прядями перед глазами. Меня не увольняли, это было бы слишком очевидным прессингом, мне создавали невозможные для работы условия.
Каждый педсоветиспытание. Что бы ни сделалако всему придираются, все не так и все не то. Весь коллектив не заполнил электронный журналпроверку начали с меня, и на мне же закончили. Публично отчитали при всех. Коллеги позволяют себе брать мои журнал и планы, черкать, писать комментарии. Затем, на планерках, критикуют и ставят в отрицательный пример.
Из моего ежедневника одна за другой исчезли записи о запланированных внеклассных занятиях: от моих услуг отказывались без объяснения причин, что ощутимо полоснуло по заработку. Я по-прежнему оплачивала коммуналку и Люськины допзанятия, поэтому на личные нужды практически ничего не оставалось.
Наш адвокат выбрал следующую стратегию: будто мы с Ваней давно встречаемся, и в ночь моего двадцатитрехлетия парень нашел меня с помощью GPS в телефоне и в состоянии аффекта кинулся защищать. А выиграв один суд и засадив трио за решетку по обвинению в групповом изнасиловании, можно даже не сомневаться, что спасем и Ваню. Несмотря на бурную активность Василия, у нас по-прежнему остаются прекрасные шансы на победу. Одной надеждой и живем. Боремся.
Но даже вид нельзя сделать, что тяжело приходится. Некому поплакаться, у всех один совет: раз тебе тяжелосдавайся.
Нормально мне. Со стороны мне всегда нормально. А внутри пустошь. Внутри я давно спрыгнула с крыши и лежу на асфальте, истекаю кровью, живая еще, но никто и руку помощи не протянет. Прохожие лишь уточняют: «точно в порядке?» Да точно! Под контролем все!
Понимаю, что меня пытаются загнать в угол. А из хорошего в жизни остались лишь воспоминания о той чудесной неделе, которую мы с Ваней провели вместе. Всего лишь одна неделя это ведь ничтожно мало. Для большинства людей ее было бы недостаточно, чтобы месяцами противостоять прессингу, держась на пределе возможностей. И я стала бояться, что еще чуть-чуть - и забуду его, забуду, ради чего бьюсь. Я ведь тоже человек, иногда измученный, иногда сомневающийся. А когда тебе по сто раз на дню разные люди вдалбливают, что на самом деле все было иначе, невольно задумываешься, а как оно в действительности-то было?
Чтобы не забывать, я выкупила за хорошие деньги у соседа Ванькину ветровку, и куталась в нее. Она, увы, уже не пахла первым хозяином, стиранная-перестиранная на сто рядов после того, как он в последний раз ее надевал. Но я стащила из дома его родителей его туалетную воду и побрызгала воротник. Потом вернула на место бутылочку, конечно, так же незаметно. Теперь мне есть что обнимать во сне. Я будто снова сплю с Ваней Тем самым, который, вероятно, уже и правда меня ненавидит. Он ни разу не позвонил мне и не ответил ни на одно мое письмо.
Что же я ему писала Ничего особенного на самом деле. Очень сложно вот так взять и написать письмо человеку, который из-за тебя проходит круги ада. Тем более, что эти письма вскрывают перед тем, как отдать адресату. Ваню давно уже вернули обратно в камеру с перевязанными руками, сидит там, бедненький, хотя должен был давно в Край уехать. Из этого проклятого города.
Каждый раз буквально несколько строчек синей пастой от руки о погоде, о том, что скучаю. О своем быте, каких-то насущных проблемах. И в конце непременно: я тебя люблю больше жизни.
Если эти письма читает кроме него вся тюрьма, пусть читает. Мне стыдиться нечего.
Лежу сейчас на кровати, вспоминаю все, что случилось со мной за последние месяцы, в голове прокручиваю. Что я там в начале своего рассказа говорила? Что колючая теперь, ершистая? Теперь-то понятно, почему такой стала. Что впереди нас ждетпонятия не имею. Но вы теперь многое знаете, решить для себя можете, поддержать нас или отвернуться, как остальные, у виска покрутив.
Восьмое марта завтра, а настроения праздничного совсем нет. Тяжелые полгода. Для него, конечно, особенно, но и нам здесь на свободе с его мамой непросто. На его родителей тоже валится, поверьте - «вырастили сына-преступника». Далеко не все знакомые и даже друзья и родственники вдумываются в ситуацию и докапываются до правды. Видят картинку, что парня упекли за решетку. Раз упекли - значит, заслужил! Семья благополучная, многие порадовались, что единственный сын и неудачный. Его маме на работе уже дали понять, что если парня не оправдают, чтобы валила на все четыре стороны. Ее должность не настолько значительная, чтобы можно было переломить ход действий. А куда она пойдет в ее возрасте, привыкшая к идеальным условиям труда?
И про девку, которую якобы «спасал», теперь не просто слушок гуляет, что та еще потаскушка, в ее безнравственности никто давно не сомневается. Это я про себя сейчас. И про суд против сына Василия, который мы проиграли. С треском, ахово, фатально. Подали аппеляцию, но шансы переломить ход дела - ничтожные. Что делать? Понятия не имею.
На слушании случился сущий кошмар, я с трудом понимала, что происходит, таращилась на своего побледневшего адвоката, догадываясь, что он тоже ничего не может поделать. Защита троицы предъявила якобы подписанный мною договор трудоустройства в службе эскорта, один за другим заходили свидетели, которые вроде как пользовались моими услугами. Бармен, что угощал нас с Оксаной в День моего рождения, подтвердил, что будто бы слышал какой-то разговор, свидетельствующий в пользу того, что с троицей я пошла добровольно
Мои родители дали показания, признав, что я у них проблемная, шлюховатая и вообще, они в курсе, что я состою в службе эскорта и что моя работа частенько не ограничивается условиями контракта. Они ничуть не удивились, что я могла по собственной воле с удовольствием развлекаться с тремя парнями в парке.
Судье показывали какие-то фотографии, видеозаписи, а у меня, казалось, земля уходит из-под ног. Я не ожидала. Мы не ожидали. Мы оказались беззащитными против возмутительной, бессовестной лжи. Младшего с друзьями отпустили на свободу прямо в зале суда. А я, как и пророчил Василий, пошла по статье за дачу заведомо ложных показаний.
По сути, что у меня осталось? Полностью испорченная репутация в стотысячном городе, который, по ощущениям, сузился до размеров крохотной деревеньки, где самый дальний сосед от тебя живет через улицу. Раздутый скандал с поднятыми на поверхность неудобными подробностями, потерянная работа, грозящий в перспективе неподъемный штраф, плюс оплата судебных издержек пострадавшей стороне. Пострадавшей от моей клеветы стороне.