Отвали, слышу перед тем, как ее голос сменяет серия коротких гудков.
Зараза.
Ударяю по рулю рукой, прикрыв на секунду глаза.
Я завожусь, как никогда в жизни. В крови всплески толи адреналина, толи тестостерона.
Выйдя в метель, хлопаю дверью и бегу к дому. Швыряю на полку ключи и рывком убираю в шкаф куртку. Телефон швыряю туда же, на полку. От греха подальше.
В доме тихо, как в лесу. И темно также. Из кухни в коридор просачивается мигание гирлянд, в остальном у нас будто электричество вырубило.
Сидящий за барной стойкой отец мрачно вертит в руке свой телефон, не особо заинтересованно глядя в телек, по которому повтор трансляции хоккейного матча. На нем все та же рубашка и брюки, а на стойке перед нимбокал коньяку.
Сажусь рядом, зло забрасывая в рот оливку прямо из банки.
Я не фанат Деда Мороза, но такого унылого Нового года с рождения не припомню.
Глава 18
Я такое носила? улыбаюсь, рассматривая оглушительнорозовые ползунки с белыми пуговицами.
Глажу их пальцами и щупаю, они такие милые.
У меня будет сестра. Ребёнок. Новорождённый. Уже совсем скоро. Это так волнует. Вчера я трогала мамин живот, и он ходил ходуном, а она плакала.
Нет трогает она ползунки, тогда такого не было.
И что я носила? спрашиваю весело, тыча пальцем в небесно-белые.
Ну задумывается она на секунду, а потом смотрит на меня так, что у меня живот крутит, в основном, что придётся
Мам, хватаю ее за руку, поднося ту к губам. Теперь уже не важно заверяю ее.
Она кивает, но только для вида. Она со мной не согласна. Но если бы она не родила меня тогда, я бы не существовала. Пусть у меня не было ползунков! У меня была ее любовь. Всегда. И у меня не было отца «мецената», а у нашей букашки есть!
Смотрю на склоненную мамину голову и закипаю.
Розовые, белые, вот те с клубниками, объявляю скучающему консультанту, и эти синие тоже. И с цветочками.
Алена, строго говорит мама, у нас от Нади ползунков некуда девать.
Может и так.
Но у дочери Нади отец не «меценат». Ни мама, ни Барков до сих пор не подали на развод, хотя уже вторая неделя пошла.
И он, и его сын молчат уже два дня.
Какое-то зловещее молчание.
Кульбит в моем животе дергает нервы. Я ничего такого не жду. Я вообще думаю, что Никита Игоревич обкурился! И ещё я боюсь, что он станет на меня давить. Или манипулировать. Таким, как он, можно все.
Он спросил, боюсь ли я его.
Я боюсь.
Чего мне ждать? Что он начнёт портить мне жизнь? Что ему надо?!
Я не стану с ним связываться. Он сложный. Тяжёлый. Грубый. Богатый.
Даже сквозь розовые мечты понимаю, что он мне не пара. Я никуда с ним не пойду. И, тем более, не поеду. Он не для меня. Я это поняла, остальноеребячество. Просто глупость и какая-то паранормальная влюбленность. Просто у него лицо такое. Красивое и не красивое одновременно. И он большой. И к черту его!
Почему так щекочет в груди? К черту его!
Кто вообще может его вытерпеть? Только какая-нибудь дура.
Мама чешет щеку, глядя на то, как наши покупки фасуют по бумажным фирменным пакетам.
Сейчас она прибавляет в весе каждый день. И в щеках тоже. Это очень ей идет. И она достойна всех этих ползунков. Тем более, что у нее есть волшебная золотая карта. Думаю, Баркову-старшему плевать на ее покупки, для него это просто смс в телефоне. А для нас это осмысленный шопинг. Я вижу, как маме хочется рассмотреть все эти вещички дома. Одной. Так же, как я видела ее потребность в том, чтобы он просто, черт его дери, потрогал ее живот в то утро.
«С Новым годом!», пишу Аньке, устав ждать от нее хоть чего-то. «Спасибо за ответ!»
Я не уверена, что людям нормально вот так пропадать. Это не нормально. Эй? Может кто-нибудь думает так же? Почему кроме меня никто вообще о ней не думает. Даже ее дед, которого я поздравила с праздником вчера. Он был бодрым и веселым.
Я злюсь на всех подряд. Сама себе противна. И опять проверяю телефон, становясь противной себе вдвойне, потому что жду какого-нибудь сообщения, и совсем не от Аньки.
Выйдя из ТЦ садимся в такси, нагруженные покупками.
В доме Барковых осталась люлька и целая оборудованная комната. Я знаю, что маме это не дает покоя. Она обставляла ее с такой энергией, будто первый раз начала ходить. Это было осенью. А потом она начала опять уходить в себя. Как сейчас.
Мам опять беру ее руку в свою.
Ммм? выдыхает она, глядя в окно.
Мамочка, пытаюсь найти нужные слова, но мне кошмарно неудобно! Ты же не одна нашу букашку сделала..
Нет грустно смеется она, а потом всхлипывает.
Мам, тяну с болью в сердце. Как так вышло?
Она же была его секретаршей! И она секретарша с пятнадцатилетним стажем, и пока не попала в его контору, проблем у нее не было. И она не девочка! Какого черта ему от нее понадобилось?
Ее подбородок дрожит. Чертит пальцем на стекле белиберду, а потом говорит:
Он очень нежный, когда захочет. Но он очень занят, тихо смеется, закрыв мокрые глаза. Он отвратительно питался. Кофе. Кофе. Кофе. Я два месяца это терпела, а потом сказала, что кофе закончился.
Тут она смеется в открытую.
Он спросил, «Че?». Дурацкая манера скрябает она стекло. Че. Через, блин, плечо
Смотрю на нее удивленно.
Она упрямо сжимает губы и складывает на груди руки.
Я сказала, что в его возрасте распитие кофе литрами натощакидиотизм.
Что ты сказала?
ИДИОТИЗМ, повторяет она.
Я имела ввиду про возраст
И?..
Он сказал, тогда принеси поесть.
Молчу и не двигаюсь. Лицо моей мамы все еще упрямое.
Он смотрел на меня. С первого дня. И я тоже смотрела. Я не знаю, как так вышло. Я такая дура.
Она гладит свой живот, а потом обнимает его.
Я не знаю почему ни я, ни мои букашки никому не нужны шепчет, а потом в ужасе вскрикивает. О, я сморозила чушь! Дочь! Ты мне нужна, и маленькая тоже! Прости, я глупость сморозила
Мама! обнимаю ее шею и покрываю поцелуями мокрые щеки. Тихо! Гипертонус! Ты с ума сошла?
Я не просила жениться тараторит она. Он сам. Он сам предложил Я не знаю, как у нас это вышло. Я вообще не думала, что могу вот так просто забеременеть я вообще растерялась Ален, почему я такая дурная? Зачем я так в него влюбилась? Мне с ним так хорошо было, так надежно просто он такой
Какой? шепчу, чтобы ее поддержать.
Она молчит так долго, что уже не жду от нее ответа, а потом с горьким смехом шепчет:
Мой.
Глава 19
Никита
Кухня-студия, обводит рукой риэлтор большую гостиную с примыкающей кухней. Общий санузел на первом этаже и два на втором. Лестница широкая
Слежу за направлением его ладони, засунув свои в карманы.
Передо мной квартира 120 квадратов в центр города с ремонтом и полным набором мебели.
Бросив на диван пуховик, усаживаюсь сам, отказавшись от осмотра второго этажа.
У меня у самого точно такая же квартира. Я прекрасно знаю, что там на втором этаже. Моя квартира на два этажа ниже в этом же самом доме, правда я там уже не знаю сколько не появлялся. Как-то странно оставлять отца одного в доме. Нет, он конечно не маленький, но у него сейчас что-то типа отпуска. Все его партнеры рассосались по Австрийским Альпам или чалятся дома с семьями.
Мы не в первый раз остаёмся «одни». Вообще-то ничего особенного конкретно в этих праздниках нет, кроме того, что мы сами не в Альпах, а на пару торчим в городе.
Разблокировав телефон, пишу Дубцову: «Че там? Все готово?»
Пока он отвечает, почти успеваю вздремнуть. Мог бы успеть и чаю выпить. Это слегка раздражает. Я вообще не люблю от кого-то зависеть или на кого-то полагаться, но тут пришлось.
«Да», сообщает Дубцов.
Закатив глаза, печатаю: «Подробнее можно?»
«Завтра 20.30, клуб Барабуля, второй этаж, седьмой столик. Достаточно подробно?».
«Благодарю», пишу я ему.
«Не благодари», печатает он в ответ.
Вот это вряд ли. Такое бескорыстие их семейке не свойственно. Когда-то его мать помогла моему отцу пристроить меня в лучшую городскую гимназию. Он ей за это вагон цемента отгрузил, но я там долго не продержался. На первом же уроке по математике поправил училку, которая одной отличнице засчитала решение задачи у доски и влепила пятёрку, а задача была решена с ошибкой, математичка естественно об этом знала.