Наполовину ангел, наполовину дьявол.
По большей части дьявол, как и весь остальной мир.
С зачесанными назад волосами песочного цвета, высоким ростом и худощавым телосложением, он был похож на придурка-продавцатакого человека, которому вы не доверили бы рулон туалетной бумаги. Я смотрел на огонь, не обращая внимания на Грэхэма, нашего слугу, который вошел с серебряным подносом и подал каждому из нас портвейн.
Спасибо, Грэхэм. Пожалуйста, отдохни остаток ночи. Я сама помою посуду. Мама с теплой улыбкой сжала его руку.
Всегда так вежливо благодарит за помощь.
Между нами повисло неловкое молчание. Я поднес портвейн к губам, но пить не стал.
Как тебе одинокая жизнь, Гарри? Мама разрядила напряженность светской беседой.
Три года назад он женился на хорватском манекенщике, но брак пошел прахом после того, как тот изменил Гарри, забрал половину его имущества и сбежал со звездой подтанцовки у какой-то поп-звезды.
Гарри резко повернул голову в сторону мамы.
О, знаешь. Играю на поле.
Надеюсь, на этот раз с брачным контрактом в целости и сохранности, пробормотал я.
Папа фыркнул. Мы обменялись усмешками вполголоса.
Вон. Мама усмехнулась.
Ты не должна была этого слышать.
Ты не должен был этого говорить.
Папа перестал проявлять какой-либо интерес к разговору и начал открыто отвечать на электронные письма на своем телефоне.
Гарри постучал пальцем по колену и поиграл галстуком.
Ленора опустошена тем, что не прошла стажировку.
Я ухмыльнулся в свой бокал. Удивительно, как она до сих пор не понялапочему она не прошла, в отличие от меня. Она не казалась мне совершенно глупой. Возможно, немного медлительной.
И очень раздражающей.
Я услышал это от ее отца прямо перед приездом. Он просто раздавлен. Очень надеюсь, что она согласится стать твоей ассистенткой, продолжил Гарри.
Мои глаза метнулись вверх.
Было бы глупостью, если бы она не сделала этого, выпалил я первые настоящие слова, адресованные именно ему.
Его грудь заметно дрогнула под накрахмаленной, светло-голубой рубашкой. Он выдохнул с облегчением, как будто ждал от меня какого-то участия, чтобы доказать родителям, что мы в хороших отношениях.
Она гордая девушка.
Гордость всего лишь синоним глупости. Она оставляет место для ошибок, возразил я.
Мы все совершаем ошибки, сказал он.
Я вежливо улыбнулся.
Говори за себя.
Наступила тишина, прежде чем он продолжил.
Она считала, что заслужила это место. И, по мнению Альмы, так оно и было. Фэрхерст откинулся на спинку кресла и уставился на меня.
Он пытался вывести меня из себя? Наедине, и только себе самому, я мог признаться, что Ленора на самом деле не была совсем уж бездарной. Ее искусство было немного сумасшедшим, что, очевидно, говорило о моей неуравновешенности. Множество черепов, монстров, драконов, младенцев, ползающих на паучьих лапках, и мертвых лошадей создали ее маленькие руки. Ее разум был увлекательным местом, если не учитывать одну вещь, которую она там хранилаособое воспоминание обо мне, которое я хотел стереть.
Кого, твою мать, это волнует? Вы с Эдгаром не согласились. Я зевнул.
И у Эдгара, и у Гарри была причина отдать меня на стажировку. Это не имело ничего общего с моим невероятным талантом.
В каком-то смысле я жалел Ленору. У нее не было недостатка в таланте, навыках или дисциплине. Чего ей не хватало, так это смелости, лжи и хитрого ума.
Правильно. Гарри потер подбородок. Он бы выбрал ее, если бы мог.
И Эдгар тоже.
Обсуждать, кто не прошел стажировку, и рассказывать о ее реакции на своего оппонентапустая трата времени и манер, многозначительно сказал мой отец, скрестив ноги в своем имперском кресле и отложив телефон в сторону.
Простите. Должно быть, это прозвучало неуместно. Ленорамоя племянница, и она мне очень дорога. Гарри посмотрел на моего отца.
Сырое мясо. Не стоит бросать его в сторону мальчика и ожидать, что он не полакомится им.
Я не мальчик, огрызнулся я.
Тогда перестань вести себя как ребенок, невозмутимо произнес мой отец.
Я знал, в чем дело. Вечеринки. Минет. Последствия.
Это были просто разговоры, а я думал, что на меня направили пушку и сейчас выстрелят.
Моя жизнь тебя не касается. Я почувствовал, как мои ноздри раздуваются, а ногти скребут по креслу.
Что за бессмысленные слова. Ты мой сын. Твоя жизнь только мое дело. Голос отца звучал равнодушно и беспристрастно.
Мама похлопала папу по руке.
Пора сбавить тон.
Он взял ее руку и поцеловал тыльную сторону, оставляя эту тему.
Мы развлекали Гарри еще двадцать минут, пока он не свалил. Ему хотелось, чтобы я проводил его до двери вместе с матерью, но у меня были другие планы, например, такие, как выковырять миндалины из своего горла кухонным ножом. Уже достаточно того, что мне придется терпеть его рядом с собой в течение шести месяцев.
Через несколько минут после того, как за Фэрхерстом закрылась дверь, мама появилась у дверей моей спальни, прислонилась к косяку и по-особенному посмотрела на меня. Хотя я жил в экзистенциальном вакууме и рассматривал рот девушки как бесплатное парковочное место для моего члена, мама наверняка знала, как смягчить меня одним лишь взглядом.
Я был рад, что ни одна девушка никогда не сравнится с ней. Это упрощало жизнь.
Сделай фото. Это продлится дольше.
Фэрхерст привел меня в паршивое настроение. Я не был уверен, было ли дело в самом его существовании, или в том факте, что он сказал, что Ленора может не согласиться на роль помощника стажера, возможно, и то, и другое. Я лежал на своей кровати, уставившись в потолок, удивляясь, почему украл старые компакт-диски, которые увидел на ее столе однажды вечером, когда ее не было дома, а Эдгар находился в душе.
Только я знал почему. Они были прямо там, будто, мать вашу, просили себя взять.
Blur. The Stone Roses. The Cure. Joy Division.
Мой грузовик был старше королевы, и в нем был проигрыватель компакт-дисков. Это имело смысл. К тому же это служило Леноре оправданием за то, что она была чудачкой, которая все еще пользовалась плеером.
Я просто не считал ее вкус отвратительным, и это меня беспокоило. Я также скачал все фильмы из ее iPad: «Зомби по имени Шон», «Заводной апельсин», «Монти Пайтон и Священный Грааль» и, к сожалению, «Искупление», которое оказалось таким девчачьим фильмом, что даже Кира Найтли, прижатая к книжным полкам, не смогла спасти его для меня.
Но то, что ее вкус не был ужасным, не означало, что все остальное в ней было терпимым.
Ты вел себя там странно. Мама оттолкнулась от дверного косяка и вошла внутрь, присев на край моей кровати. Я снял армейские ботинки, схватил бутылку воды с прикроватной тумбочки и запихнул ее в рот.
Новость, мама, я самый странный засранец на свете.
Вообще-то, второй. Она сморщила нос в улыбке, напоминая мне, что папа занимал первое место. Так в чем же дело? Тебе не нравится Фэрхерст? Я думала, вы всегда ладили.
Я почувствовал, как у меня дернулся мускул на челюсти, но улыбнулся, чтобы унять его. Та картина, которую она повесила перед моей комнатой в рекордно короткие срокидаже не через несколько часов после того, как она ее купила, вызвала у меня желание сжечь этот чертов дом дотла.
Что в нем может не нравиться? Он прекрасный художник и сукин сын с хорошими связями. Не могу дождаться его мнения о моей работе.
О чем твоя работа? спросила она.
Я покачал головой. Она была довольно хороша для мамы, но делиться было не в моем правилах.
Хорошая попытка.
Ты очень непрост для своего же блага. Она вздохнула.
Легко, когда тебя окружают подростки и недалекие качки.
Она всмотрелась в мое лицо, пытаясь понять меня, прежде чем кивнуть и добавить что-то о том, как она договорилась, чтобы мою работу отправили из дома Эдгара в Англию в следующем месяце и я мог продолжить там трудиться над ней.
Они заслуживали большего, чем такой неблагодарный и угрюмый ублюдок, как я.
Две вещи, которые мужчина не может выбрать, определяют его: семья и рост.
Мы с мамой поговорили о магазине, в основном о ее галерее, и только когда она была полностью уверена, что я счастлив (насколько может быть таким засранец, как я), она наконец удалилась в свою спальню.