Контрабас звучит заигрывающе, а клавиши под пальцами музыканта за узким видавшим виды пианино выдают шаловливую импровизацию, когда я с бокальчиком красного сухого устраиваюсь в углу стойки. Этот бар на Белинского совсем не меняется: всё те же зелёные стены, всё та же тяжёлая деревянная барная мебель и огромные вытянутые окна, за которыми по улице пробегают ночные гуляки. Такие же одиночки, как и я.
Хныкающие звуки саксофона с каждым новым моим глотком становятся всё веселее. И всё-таки чувствую себя в своей стихии, в своём городе. Боже, мне так этого не хватало. Да-да! В Москве так стремительно, в Нижнемслишком неспешно, а тутсамое оно. Ритм Северной столицы странным образом со-настроен с моим собственным.
Ловлю заинтересованные взгляды мужчин. Странные, ведь я оделась совсем по-простому: джинсы, толстовка, волосы забраны в хвостик, никакого намёка на интимность и утончённость, но, видать, здесь особая публика.
Притоптываю ногой в такт и допиваю вино. Надо бы повторить, думаю, и тут же передо мной на стойку опускается наполненный до краёв бокал, будто бы кто-то ждал знака от меня.
Поворачиваю голову и утыкаюсь взглядом в чтеца моих мыслей. В Германа. Отшатываюсь так, что чуть не падаю с высокого барного стула. Неподдельное удивление мелькает на моём лице, и глаза Островского опасно и довольно вспыхивают.
Я ненавижу, когда меня застают врасплох, теперь ещё более ненавижу, если это Герман.
Преследуешь? коротко бросаю без всяких приветствий, снова находя равновесие.
Он наклоняется ближе, и до меня долетает его запахтягучий, мужской. Аромат его кожи, перемешанный с дорогим парфюмом. Мне хочется вдохнуть поглубже, но я сдерживаюсь, лишь смотрю на его щёку, где уже проступает дневная щетина.
Мозг работает на полную, просчитывая все его и мои ходы. Общение с Германом сродни игре в шахматы, я не знаю, какой будет его следующий ход. Сегодня пятница, и, если он не спешит домой, значит, действительно торопиться особо некуда.
А зачем тебе знать: есть ли у Германа кто-то, к кому стоит спешить? тут же нарисовывается закономерный вопрос.
Кто виноват, что нам нравятся одни и те же места? вопросительно вскидывая брови, интересуется он.
Никто, милый. Только если общее прошлое.
Я жму плечом, как мне кажется, вполне себе небрежно. Затем опускаю взгляд на барную стойку.
Спасибо, но не надо, отодвигаю вино.
Не дури, давай уже без привычной принципиальности, он возвращает бокал на место, в его голосе лёгкое раздражение, будто я маленький ребёнок, который не желает слушаться. Я хочу тебя угостить.
Ладно, спасибо, слегка отступаю, а затем отворачиваюсь, чтобы не искушаться и не продолжать разговор, хотя по спине начинают бегать опасные мурашки.
Нервные окончания так остро реагируют на близость Германа, что вызывают у меня сплошное недовольство. Внутреннее «я» в приказном тоне твердит: обернись, обернись, ну обернись же!
Как переезд? Удачно? дыхание Островского касается моих волос.
Это что ж: он, значит, ближе подвинулся?
Если бы не ты, я бы и не переезжала.
Если бы не я повторяет он медленно, будто пробуя слова на вкус, Варя, а начало было таким многообещающим.
Возможно, это вечер и расслабляющая обстановка бара так на него действуют, а, возможно, он, как и я, какое-то время предавался горько-сладким воспоминаниям. Кто знает?
Я оборачиваюсь и то, что вижу, совсем мне не нравится. Только сейчас замечаю, что Герман одет повседневно, и от того столичного «босса» в нём мало что прослеживается. Джинсы, тонкий чёрный свитер с треугольным вырезом, кожаная куртка поверх создают совсем другой образ.
Даже интонация его голоса изменилась: мягкая и заигрывающая, что возвращает нас во времена, когда мы познакомились, и он был моим
Так. Стоп. Очень неправильное направление мыслей. Он теперь мой босс, а то что было преждепрошло, похоронено и забыто.
Знаешь, у меня нет привычки тусоваться с начальством, может, ты отсядешь? эти слова вырываются так необдуманно и слегка внезапно даже для меня самой.
Язык побежал вперёд головы, не совсем удачно, ведь с этим мужчиной надо аккуратнее подбирать слова, а я тут откровенно грублю.
Герман же, ничуть не обидевшись, накрывает лицо ладонью и хохочет, поглядывая на меня.
И не подумаю, тем более, тут всегда дефицит посадочных мест, ты же знаешь.
Это его «ты же знаешь» действует на меня раздражающе. Знаю, конечно, но предпочла бы не знать. Вернее, не разделять с ним общие воспоминания.
Хмурюсь, соскакиваю со стула, иду в зал. Ладно, тебе лень переместиться, тогда это сделаю я. Но Герман прав, тут яблоку негде упасть, и свободных стульев нет. Замираю на другой стороне бара напротив сцены, в пританцовывающей толпе.
Контрабасист заводит «Город над вольной Невой» в джазовой обработке, и все начинают подпевать. Это такой местный мини-гимн, что ли.
Ничего не меняется, даже репертуар, Островский всё же настигает меня, держится позади, и я сдаюсь.
Куда я бегу? Зачем? К тому же это глупо и по-детски. Просто вспомнилось прошлое, вот я и расклеилась, но я ведь не такая, я сильная, смелая, гордая, и никогда не пасую перед трудностями. Пожалуй, стоит это себе почаще напоминать.
Герман стоит прямо за моей спиной. Его ладони ложатся мне на плечи, защищая от неизбежных толчков в толпе. Через неё то и дело, словно волнорезы, снуют люди. А я ничего не замечаю и ни о чём не думаю, кроме горячих рук Германа, оберегающих меня.
Я делаю глубокий вдох и прислоняюсь к его плечу. Ладно, к чёрту, пора расслабиться. Сейчас я не могу держать оборону. А он чего хочет? Может, случайно в «Шляпе» оказался?
Ага, так же случайно, как купил фирму, в которой ты работаешь Вот, мысли снова бегут по кругу.
Если это какой-то извращённый способ мести, я не хочу быть его целью. Интересно, простого «прости, я переборщила тогда» будет достаточно? Что-то сомневаюсь
Варь, выдыхает он мне в ухо, я здесь давно не был, а ты?
Мы начинаем перекидываться незначительными фразами о музыке, об атмосфере, которая совсем не изменилась, кажется, болтаем даже об октябрьской погоде. Ох, и на опасную дорожку мы ступили. Ладно, пусть будет только сегодняшний вечер. Потом я подумаю, как поступать дальше, как с ним себя вести, какой тактики придерживаться.
В конце концов, через пару часов мы собираемся по домам, выходим на улицу и бредём по Белинского до перекрёстка с Литейным. В голове немного шумит от выпитого вина, но прохладный октябрьский воздух приводит меня в чувства. Не знаю, куда Герману надо, но мне вперёд, поэтому я быстро бросаю «пока» и спешу к мигающему светофору. Не хочу этих долгих неловких прощаний.
Островский быстренько ловит меня за руку.
А как же прощальный поцелуй?
Меня прошибает, это сказано так вот с теми самыми интонациями Германа из самолёта, того самого парня, с которым я познакомилась в отпуске. Это совсем не похоже на Германа-босса, и я боюсь, как бы у меня не случился диссонанс.
Лучше не стоит, бормочу я, пытаясь высвободить зажатый в его пальцах локоть.
Герман на секунду замирает, но затем усмехается и наклоняется ещё ниже. Его зелёные омуты маячат совсем рядом с моим лицом. Взгляд невольно опускается к губам. Я помню их мягкость и вкус, и деликатность, и ласку. С трудом мотаю головой, сбрасывая лёгкое оцепенение.
Не надо, упорствую и слегка толкаю его в грудь рукой.
А затем разворачиваюсь и ухожу, пока есть силы.
Давай провожу, долетает до меня.
Не надо, коротко бросаю через плечо.
Тем более, не надо, уточняю уже про себя.
09
Первый рабочий понедельник, как ледяной душ. Закрадываются мысли, что тот Герман из «Шляпы» мне то ли привиделся, то ли приснился. В офисе меня встречает совершенно другой Островский.
Зайдите ко мне, Варвара, бросает он, проходя мимо отдела кадров, куда я заглянула, следуя предписаниям в каком-то дурацком маршрутном листе, кем-то оставленном для меня на ресепшене.
А куда идти-то, Герман Маркович? бросаю я ему в спину, но он уже вышел из кабинета и меня не слышит.
Я вам сейчас всё объясню, успокаивает меня местный кадровик Анастасия, девушка чуть за тридцать с толстой косой каштановых волос.