О да, обязательно со звоном.
Герман пропускает меня вперёд, когда мы выходим из здания, и более ровным тоном поясняет:
Ты едешь по своим прямым должностным обязанностям, как руководитель отдела. Прости, что сразу не предупредил. Встреча организовалось слишком внезапно. Вчера уже поздно было созваниваться. Я как раз по дороге собирался всё тебе пояснить. В общем, тебе сейчас главное поприсутствовать и понять, чего от нас требуется. Говорить в основном буду я.
Если думаешь, что меня обрадует такой расклад, глубоко ошибаешься. Я не из молчаливых.
Мои руки сами собой складываются на груди в защитную позу.
Варвара, я лишь хотел тебя подстраховать, прекрасно понимаю, что о таких мероприятиях предупреждают заранее.
Хорошо, давай, вводи меня в курс дела, чуть остываю, не обнаружив никаких подтекстов в его словах. Я готова слушать.
Мы забираемсяв прямом смысле слова забираемсяв «танк» Германа.
Нравится смотреть на всех свысока? усмехаюсь я, пристёгивая ремень безопасности.
В смысле? он реально не понял или делает вид, что не понял.
Машина быстро заводится и Герман без промедления трогается с места.
А, не обращай внимания. Давай лучше к делу.
Ехать нам недалеко, но мы медленно ползём в пробке, поэтому у Островского достаточно времени, чтобы более-менее подробно мне всё рассказать. Я задаю вопросы, прошу рассказать подробнее, спрашиваю его мнение, делюсь своим. Удивительно, но это выходит так органично, что я на какое-то время забываю, что передо мной Герман. Забываю о своей болезненной реакции на него. Забываю о подозрительности.
Забываюсь настолько, что когда мы паркуемся на Большой Конюшенной, я выхожу из машины как-то неудачно. Ступаю на крышку люка, и тонкий каблук шпилек встаёт аккурат в небольшое круглое отверстие, уезжая вниз наполовину.
Ой! восклицаю, взмахивая руками.
Я бы упала, если бы не подоспевший Герман. Он ловит меня на полпути к земле.
Ай, блин!
Слезы мигом брызжут из глаз, потому что острая боль в лодыжке на секунду затмевает разум.
Варь? Ты как? раздаётся над ухом.
Утыкаюсь носом Герману в плечо, а пальцами впиваюсь в ткань пальто.
Я Я глотаю воздух, не в силах продолжать от острой боли, но вздох за вздохом становится легче. Моя нога. Мои туфли.
Сейчас.
Герман впихивает меня обратно в машину, усаживая на пассажирское сиденье. Правая нога сама собой выскальзывает из застрявшей туфельки.
Сейчас пройдёт, обещает он.
Герман массирует мою ступню очень нежно и деликатно. Обхватывает подъем горячей ладонью, растирает кожу и пытается слегка покрутить стопой, проверяя, больно мне ещё или нет. Если бы не знала, что он финансист, заподозрила бы в нём склонность к спортивной медицине.
Так нормально? Или болит? в его голосе беспокойство и участие.
Смотрю на его склонённую голову, тёмные волосы легли волной от влажной мороси, висящей в октябрьском воздухе.
Н-нормально, заикаюсь я уже даже не от боли. Потому что она под волшебными манипуляциями Германа отступает.
Близость и прикосновения Островского туманят разум. Впервые мы так близко. Он присел, осматривая меня, и я смотрю на него сверху вниз. Эти прикосновение не похожи на касания руки или плеча, более интимные, более интенсивные.
Ты все ещё плачешь, замечает он, свободной рукой смахивая покатившуюся слезу с моей щеки.
Это нечаянно и уже не от боли. Чувствую себя глупо, если честно. Спасибо, что не дал мне упасть.
Зря благодаришь, ворчит он, это ведь я так неудачно припарковался.
У твоего «крузака» высокая подножка. Слышала, что мужчины меряются автомобилями. У кого больше, тот и круче, всё в таком духе. Да? Ну, судя по размерам этой машины, можно сделать кое-какие выводы. Ну и я могла бы посмотреть под ноги, когда вылезала. Ещё есть желание взаимно посыпать голову пеплом в знак раскаяния? вот так: то ли напала, то ли сгладила, ума не приложу, почему рядом с Германом так сложно прикусить язык вовремя?
Островский усмехается и убирает от меня руки. Поток чудодейственных прикосновений, увы, окончен.
Давай посмотрим, что там с твоей обувью.
Прищурившись, наблюдаю, как он аккуратно выкручивает шпильку из дырки в люке. Только чуда не происходит. Каблук поломан к чертям, а я расстроена. День неудач какой-то, начиная с погоды.
М-да забираю обувь из его рук. Тут нужен конкретный ремонт.
Или новая пара, веселеет Герман и обводит бульвар взглядом. Пошли в магазин зайдём. До встречи ещё есть время. А кофе придётся перенести на другой раз.
Последнюю фразу он произносит с такими ласкающими интонациями, что я не знаю, куда мне посмотреть, чтобы не на него, а то ещё краснеть начну.
Да я даже не знаю, как-то мнусь. Может, ты без меня, а?
Куда? В магазин? Нет, прости, обувь очень индивидуальная штука.
Да не, на встречу.
Кажется, я превращаюсь в настоящую девочку: одна поломка, и я сбита с толку. Но не могу же я как в той известной рекламе открутить оба каблука и пройтись с широкой улыбкой по улице. А так у меня будет время вызвать такси, сгонять домой и вернуться с небольшим опозданием.
Тут тоже без вариантов. Нет.
Кое-как на поломанной туфле поддавшись уговорам Островского, я ковыляю в магазин.
Стоит нам подойди ближе, как мои пальцы на его локте сжимаются. Герман притормаживает, вопросительно смотря на меня.
Ну куда ты меня ведёшь? недовольно ворчу я.
Внутрь.
Это же ДЛТ!
Фраза эта звучит, как обвинительный приговор.
И что дальше?
Он опять тянет меня к входу, не слушая никаких возражений. Мы заходим в ДЛТ, где помимо нас, считай, нет народа. Да и те, кто праздно шатается по магазину, скорее похожи на экскурсантов, чем на покупателей.
Слушай, может, не надо? Я как-нибудь сама перекантуюсь.
Это ещё почему? Не надо?
Здесь это Цены как номера телефонов, повторяю заезженную шутку. Не думаю, что поломанный каблук стоит того, чтобы покупать новую пару именно здесь.
Следующие слова Германа дают понять, что платить за туфли намерен он сам.
Ты думаешь, меня цены тут пугают?
Нет, не думаю, что пугают. Не после того, как ты купил фирму у Возова. Кстати, напомни, а зачем ты её купил?
Мой вопрос остаётся без ответа. Я получаю лишь тяжёлый молчаливый взгляд. Наконец, мы доходим до обувного отдела, и я очень стараюсь не думать о ценниках, вот честно.
Я тебе потом все верну.
Ты серьёзно?
В общем-то да.
Мы сверлим друг друга взглядами, у Германа на щеке появляется опять эта его завлекательная ямочка, от которой я, оказывается, таю.
Считай, это подарок.
С барского плеча? Хм? Прищуриваюсь, смотря на него.
В честь чего? До нового года далеко, до моего дня рождения тоже.
Не в честь чего, а в качестве. В качестве извинения.
Я думаю, что извиняться ему все же не в чем, но качаю головой и неожиданно сбалтываю.
Кажется, у тебя вошло в привычку покупать мне обувь.
Герман вскидывает взгляд, и оба мы знаем, о чем сейчас думаем. О том дне в Рио на рынке хиппи, и о шлепках. Они, кстати, до сих пор пылятся в моем шкафу, ждут следующего лета, когда я опять не решусь их надеть. А выкинуть как-то рука не поднимается. Да и удобные они, чего уж врать.
Пойдём, сметает он любые мои возражения одним коротким словом и тянет за руку за собой.
13
Когда утром открываю глаза, вижу чёрные туфли на высоких каблуках. Классические, идеальные, подходящие практически под любой наряд. Они стоят на столике возле окна. Видимо, я вчера была совсем не в себе, что примостила обувь на столешнице, а не под ней.
Эти туфли словно немое доказательство моей неосмотрительности. Опасно ступать на новый уровень взаимоотношений. Боссы не покупают обувь своим подчинённым. А подчинённые не принимают таких личных подарков, как предметы одежды, от своих руководителей.
Я будто нарушила негласное правило. Вернее, два. Два правила. Второене сближаться с Германом ни при каких обстоятельствах. Эти четыре дня бок о бок, кажется, показали, что мы вполне сносно можем общаться, оставаясь в рамках деловых отношений.
Только вот моё несостоявшееся падение спутало все карты. Он прикоснулся ко мне. Утешал меня. Заботился. И я растаяла, как обычная девчонка.