Страж, как его, вероятно, следовало называть, отдёрнул меня, застывшего в фантазиях, и потащил дальше. Теперь он был виден мне во всей красе. Высокий, стройный и темноволосый, он был облачён в военную форму. Каменное лицо, вкупе с серыми глазами, смотрящими будто сквозь тебя, обескураживало и делало беззащитным.
Он заволок меня на последний этаж и втолкнул в широкий зал. Тотчас же я был ослеплён блеском нескончаемых нагромождений из драгоценных металлов. Я устремил свой затуманенный взор перед собой, и когда глаза понемногу привыкли к яркому свету в помещении, я разглядел, что в центре находилось побитое и искажённое временем седалище, на котором красовался смазливый паренёк с потрёпанной короной и всем причитающимся. Светлые волосы, тёмные карие глаза, нежная кожа и упитанное лицо вырисовывали его образ. С глупой улыбкой на лице и слегка приоткрытым ртом он застыл, выслушивая какую-то нелепицу от одного из его приближённых. Некоторое время я глядел на него. Меня заинтриговали эмоции, пробегавшие, словно молния, по его лицу. Быстро сменяя одна другую, они вызывали во мне опасение. «С этим парнем что-то не так. Он явно не в себе», подумал я тогда. А пугало меня во всём этом то обстоятельство, что его улыбка в считанные мгновения сменялась то надменной, презрительной гримасой, то опечаленной миной, то жестокой насмешкой, и все эти эмоции бороздили на его лице, стирая одна другую так быстро, что нельзя было уловить, что же на самом деле чувствовал этот безумец. Ещё сложнее было предполагать, какие мысли могли крутиться в его больном и капризном разуме.
Пронаблюдав несколько таких кругов смены его настроения, я утомился и перевёл своё внимание на окруживших его людей. То были полные, вычурно выряженные, толстобрюхие господа с блудливо-тупым выражением лиц и маленькими, хитренькими глазками, так и бегавшими из стороны в сторону, ни на миг не задерживаясь на одном месте. Молниеносно пробежали эти глазки и по мне. Вместе с убогими мужчинами стояли не менее противные, с ног до головы разукрашенные леди. Сразу бросалось в глаза, как увлечённо они что-то обсуждали. Каждая пыталась, в ущерб остальным, как можно правдоподобнее искривить своё лицо в гримасе удивления или досады, чтобы пролить свет на волнение, вызванное в ней очередной сплетней. Недалеко ушли и мужчины, которые всё норовили сразить друг друга какой-нибудь дилетантской чушью и наигранным остроумием. А какие лица они при этом делали! То была неописуемая игра жестов и намёков, подковёрные страсти во плоти! Они напрягали брови и двигали ими, прикрывая то один глаз, то другой, хмурились, кивали, размахивали своими пухлыми ручонками, пытаясь подчеркнуть особый смысл вещей совершенно бессмысленных.
Таков был контингент. Ну и конечно же, глыбы в военной одежде, охранявшие всю эту свору, также были там. У особой строгости их лиц могли быть две причины, и обе они казались мне весьма правдоподобными. Первая заключалась в том, что они, по большему счёту, являлись циркачами, достойными всей остальной публики. Уж очень много кичливости выражали их лица. Вторая вероятная причина объясняла всё не хуже первой. Скорее всего, в стражи набирали самых отсталых. Этим живым автоматам и впрямь нечего было выражать, кроме тупой суровости камня, которому по природе чуждо всё человеческое. Но говорить они всё же умели, тут было не поспорить. Может и не все были способны на это, ?» «Закрой свой рот, молниеносно отрезал стражник. Инэптасу можно задать вопрос, только если он того пожелает». «Не беда, притерпится, нахмурившись, но всё с той же усмешкой сказал Инэптас. А теперь за работу!» Я снова был схвачен и уведён.
2
На этот раз переход был мной почти не замечен, и, быстро кончившись, лабиринты коридоров выпустили меня наружу, на чистый воздух, а страж тотчас скрылся за захлопнувшейся дверью. Принявшись осматриваться, я обнаружил перед собой огромную палубу, заваленную кучей нагромождённых друг на друга коробок и людей. Со стороны всё это напоминало беспрерывное кишение муравьёв или, скорее, измождённых, вымученных чрезмерным копошением червей. Скучное зрелище тотчас оттолкнуло меня, и, ища взглядом спасения, я поднял голову и был потрясён увиденным. Я замер в восхищении, оказавшись поглощённым безграничной голубой далью. Волнение перебило дыхание и спутало мысли. «Поразительно, что как далеко бы ты ни всматривался в эту красоту, ей всё же не будет конца» подумал я и устремил затем свой взгляд вниз, влекомый желанием увидеть не менее прекрасную синюю ширь. К моему большому огорчению, море лишь слегка показывалось за снующим скоплением разнородного хлама. «Ах, если бы не это судно и его борт, они всё портят!» с печалью в сердце проговорил я про себя.
Так как страж оставил меня одного, я решил воспользоваться выкинутым судьбой на мою долю случаем и зашагал вперёд, охваченный жаждой подойти поближе к краю, чтобы получше разглядеть море. Влекомый миром, не успел я сделать и шага, как некто окликнул меня: «Молодой человек! Куда это вы собрались?» Не зная, что делать в подобном положении, я замер. «Может, это он вовсе не мне? Ну право, почему нельзя оставить меня в покое! Нужно было скорее уходить в ту же минуту, когда я оказался предоставлен сам себе! Видимо, теперь придётся расплачиваться за свою бестолковость» «Да-да, юноша, это я вам. Обернитесь и обнаружите меня прямо позади вас», наверняка распознав мою реакцию, прибавил он. Повернувшись, я увидел шагах в одиннадцати от себя мужчину среднего возраста, среднего роста, и если бы можно было описать лицо словом «средний», то именно так я бы и поступил. Прямой как палка, он был воткнут в землю, и ветер, колыхавший меня из стороны в сторону, не оказывал на него никакого заметного влияния. Будто не существовало вовсе ветра, и Корабль не покачивало то туда, » сетовал я про себя
Так как больше ничего не оставалось, я зашагал в его сторону. Подойдя, я тут же попал под целый шквал вопросов, загонявших не иначе как в тупик.
Куда это вы направлялись? быстро спросил он.
Куда направлялся? Я хотел посмотреть на море, только и всего, растерянно ответил я и увидел, как его лицо налилось недоумением.
Зачем же это? Что толку на него смотреть? с явным подозрением и негодованием донимал он.
Не знаю, я я думаю, оно очень красивое, и потому хотел взглянуть, прерывисто ответил я, не в силах подобрать нужных слов.
Вы вздумали смеяться надо мной, молодой человек?! захлёбываясь возмущением, прокричал он.
Нет-нет, что вы! Я ведь простоЕдва успел я начать говорить, как он перебил и продолжил вопить:
Думаете, можно вот так вот надо мной подшучивать?! Я, знаете ли, главный на этой палубе, а вы, между прочим, мой подчинённый! Вы выпрорычал он сквозь зубы. Имя! Ваше имя! Я даже не знаю, как к вам обращаться! Вы! Как вас зовут, чёрт возьми?!
Я не знаю нерешительно пролепетал я.
Учитесь чётко отвечать на поставленные вопросы, молодой человек! А звать я вас буду промолвил он и, сделав задумчивое лицо, умолк. Размышлял он долго, что и неудивительно для человека, который только и умеет раздавать приказы да находить причины для возмущения. Через некоторое время лицо его изменилось, наполнившись каким-то бойким самодовольством, и он отчеканил: Звать вас будут Сигниф. Да! Сигниф! Ну так что же, Сигниф, будем работать?
ЭммЕго быстрая, громкая и строгая речь окончательно сбила меня с толку. Запутавшись в мыслях и не найдя, что ответить, я стоял как вкопанный, и ждал его реакции.
Правильно, молодой человек, делаете, что молчите. И это, конечно же, потому что вы понимаете, что данный вопрос не требует вашего ответа и решать здесь буду только я, а я говорю вам, что вы должны живо приняться за работу! Один из моих ребят введёт вас в курс дела. Так, дайте-ка подумать.Он сгустил брови и снова принялся раскидывать своим небольшим умом. Тут вдруг неожиданно он прокричал: Сервус! Сервус! А ну мигом сюда! Куда делся этот болван?
«Я здесь!» послышалось тотчас откуда-то издалека.
Уже через пару мгновений перед нами стоял высокий и чрезвычайно худой мужчина. Всё его тело говорило о какой-то таинственной болезненности. Костлявые руки длинились почти до самых колен, которые, в свою очередь, были слегка вогнуты внутрь и будто притягивались друг к другу, пытаясь сблизиться. Одетый в лохмотья, он производил ужасное впечатление. Хуже всего дело обстояло с лицом. Из-за изрядной исхудалости щёки впали, да и в общем кожа очень плотно облегала череп, невольно порождая мысль о том, что её натянули. Тёмные длинные волосы спадали вниз густыми прядями, между которыми проступала лысина, кое-где виднелась седина. Но что поражало больше всего, так это эмоции, бороздившие его лик. Я отличил среди них страх и волнение, но более отчётливо выделялся некий энтузиазм преданного пса, ожидающего, пока хозяин кинет ему кость.