Нас выгоняют задолго до кульминационного момента. Черт их побери.
Около полуночи мы возвращаемся в автобус и все еще смеемся, обсуждая, секс-шоу, когда из своей комнаты выходит Клер. Должно быть, мы разбудили ее. Со зверским выражением лица она отодвигает дверь и хмуро смотрит на нас.
Я пытаюсь поспать.
Сверху на ней надета тонкая майка, а ближе к югу трусики «танга». Но ей наплевать, что не нее уставились четыре пары глаз.
У кого-то плохое настроение. Я смеюсь, потому что даже она не сможет испортить сегодняшний вечер.
Клер прищуривается и злобно выдыхает: «Ну и как вам травка?»
Я улыбаюсь.
Великолепно, черт возьми.
Я впервые улыбнулся ей.
Она это заметила. Неожиданно ее гнев куда-то испаряется, а губы раздвигаются в улыбке. Соблазнительной. Единственной, которая есть в ее арсенале. Проще сказать, что улыбка Клер это ничто иное, как предложение.
Великолепно, мурлычет она, хватаясь за мою футболку и втягивая в свою комнату.
Ты кого-нибудь трахал?
Я смеюсь.
Что?
Она стягивает мою футболку через голову.
Я сказала, ты кого-нибудь трахал? Проституток?
Чувствую себя немного заторможенным.
А, нет. Мы только смотрели. Это считается?
Улыбка вновь возвращается на ее лицо, а глаза по-собственнически смотрят на меня.
Хорошо. А теперь ты готов повеселиться?
Веселье всегда включает в себя наркотики и секс.
Да, черт возьми.
Она роется в прикроватном столике, вытаскивает пластиковый пакет, наполненный разноцветными таблетками, и достает две одинаковые капсулы. Засунув одну в рот, она вручает вторую мне.
Что это?
Обычно я ни о чем ее не спрашиваю.
Разве это важно? Игриво подначивает она меня.
Наверное, нет, отвечаю я. Это действительно неважно.
Она уже стянула майку и теперь переступает через трусики.
Таблетка усилит твои ощущения от того, что будет происходить в этой постели.
Ты такого еще не испытывал.
Я запихиваю ее в рот и проглатываю.
Звучит отлично, чувиха.
Ты только что назвал меня чувиха? Я не чувиха. Она смотрит на свою грудь. Это же очевидно. Клер оскорбилась, но недостаточно, чтобы перестать раздевать меня.
Я никогда не называл ее чувиха. Для меня это слово означает выражение привязанности. Обычно я приберегаю его для самых близких друзей. Она таковой не является, и я не испытываю к ней ни толики нежности. Как жаль, что невозможно взять свои слова обратно. У меня такое чувство, что я только что поделился с ней чем-то личным, сокровенным.
Я не имел этого в виду.
Так-то лучше. Успокоилась она.
Если бы Клер только знала, что «я не имел этого в виду» это скорее оскорбление, чем извинение, то она бы разозлилась.
Наркотики начинают затуманивать мой разум. Мне становится наплевать на все, кроме нее и этой постели.
Секс с Клер всегда был жестким. Это единственный способ, который ей нравится. Она в каком-то роде гребаная мазохистка. Иногда, это классно, а иногданет. Но сегодня все по-другому. Как-то мягче и как будто в замедленной съемке. Этакий «ванильный» секс по сравнению с тем, чем мы обычно занимаемся. Сегодня я не тороплюсь. Целую. Касаюсь. Делаю ей приятно. Как и она мне.
Когда все заканчивается, Клер не хочет, чтобы я уходил. И я остаюсь.
Тогда я еще не знал, что это было ошибкой. Кульминационный момент множества ошибок.
***
Спустя несколько часов просыпаюсь с таким звоном в голове, как будто внутри нее на полную громкость играет гребаный оркестр. Потягиваюсь, и это отзывается болью во всем теле. А потом я чувствую теплое тело рядом с собой.
Его не должно тут быть.
Пожалуйста, пусть это окажется какая-нибудь незнакомка. Но я знаю, что это не так. И знаю, что здорово облажался. Приоткрыв глаз, конечно же, вижу Клер.
Черт. Громко говорю я.
Ее глаза все еще закрыты.
Что? произносит она полусонным голосом.
Ничего.
Я выползаю из кровати и ищу штаны, которые обнаруживаются возле двери.
Плавки найду позже, сейчас я хочу одногоубраться подальше отсюда.
Клер наблюдает за мной. Не могу понять, как она может улыбаться, если принимала то же дерьмо, что и я.
Вчерашняя ночь была такой «горячей», говорит она. Ты можешь быть милым, если захочешь. Когда позволяешь себе опустить щиты.
Черт. Черт. Все становится только хуже. Пытаюсь прокрутить нечеткие воспоминания, но мое последнеекак мы ложимся в кровать. Они как будто не связаны ни с чем физическим и ощущаются больше как фантазия. Мои воспоминания никак не относятся к Клер. Они туманные и смутные, но в то же время теплые и наполнены нежностью. Как будто я был в месте, где чувствовал себя в безопасности. Там, откуда не хотел уходить. Там, где я любил и был любим.
Ее голос выводит меня из задумчивости.
Со мной никто раньше не занимался любовью.
Она выглядит так, как будто выиграла приз. У меня скручивает живот, я знаю, что она права. Не могу этого объяснить, но я не трахал, а любил ее. Я запутался. Мне срочно нужно убраться отсюда.
Я уже отодвинул дверь и практически вышел, когда следующие слова объясняют все.
Прошлой ночью ты называл меня Опти. Что это значит?
К горлу моментально подступает тошнота, а глаза режет от скапливающихся слез. Ее рот оскверняет это имя. Нет ничего хуже, чем слышать, как Клер произносит ее имя. Я моментально разворачиваюсь и нависаю над ней, тыча пальцем в лицо.
Никогда не произноси этого имени снова! кричу я.
Выражение триумфа сползает с ее лица, и она шокировано смотрит на меня.
Франко выпрыгивает из кровати, хватает меня за руку и вытаскивает из комнаты. Потом усаживает за стол возле водительского места и вручает сигарету и зажигалку.
Эд, сделай, пожалуйста, остановку. Гасу нужно выйти и охладиться, говорит он водителю.
У меня так трясутся руки, что едва получается прикурить. Эд останавливается на обочине, я натягиваю кеды и куртку и выхожу на заснеженную дорогу. Франко присоединяется, когда я уже практически докуриваю первую сигарету.
Что случилось, тупица?
Он сосредоточенно смотрит на меня, нахмурив брови и сжав губы. Его обычное выражение, когда происходит что-нибудь плохое.
Я пожимаю плечами и делаю еще одну затяжку. Но она не успокаивает меня. В голове продолжает пульсировать, сердце бьется как сумасшедшее, а тело трясется.
Ты в курсе нашего утреннего разговора? Стены настолько тонкие, что если он не спал, то, определенно слышал.
Франко кивает головой.
И ночного тоже.
Я присаживаюсь на корточки и закрываю лицо руками. Я не смущен, нет. Я потерян. Тру глаза и ладони почему-то оказываются мокрыми. Прикуриваю еще одну сигарету. Я бы лучше отрезал себе руку, чем услышал ответ на этот вопрос, но все же заставляю себя задать его: «Что я такого сказал ей прошлой ночью?»
Ты не помнишь? Это даже не вопрос, он знает, что это так. Просто пытается увильнуть от ответа.
Я качаю головой.
Франко чешет лысую голову, не желая отвечать. Но я знаю, что, в конце концов, расскажет, потому что именно так поступают друзья. Они говорят все, даже если ты не хочешь этого слышать.
Я не буду вдаваться в детали, нокогда вы занимались сексом, ты называл ее Опти. Ты сказал, что любишь ее, чувак.
Я разворачиваюсь и кричу во все легкие. Такое ощущение, что голова раскололась надвое. Боль невыносимая, но от этого мне только больше и дольше хочется орать.
Выдохнувшись, я пытаюсь отдышаться, но неожиданно меня начинает рвать. Вся вчерашняя еда оказывается на снегу и кедах. Желудок быстро пустеет, но тело все равно пытается исторгнуть хоть что-то. Лишь когда это прекращается, я понимаю, что плачу, стоя на коленях в снегу и рвоте. Я плачу так же, как в момент ее смерти. Как будто наступил конец моего гребаного света. Франко опускается рядом и кладет руку мне на спину.
Мне больно, чувак, задыхаясь, говорю я. Я скучаю по ней. Я так скучаю по ней.
Я знаю. В его словах нет осуждения.
Хорошо, что рядом находится именно Франко. Он знает, как разговаривать со мной. Больше никому я бы не смог сказать этих слов. Даже Ма.
Я не знаю, как быть Гасом без нее, чувак. Я чувствую себя потерянным.
Знаю.