В самом деле? И о чем идет речь?
Я не собираюсь расставаться с этими вещами, поэтому говорить о них нет смысла. Ах да! Совсем недавно я приобрел здесь, в Париже, две вещицы: гребень из слоновой кости и детскую перчатку, которая принадлежала дофину. Мы, нормандцы,добавил он с истинным лицемерием,любим вспоминать, что он был нашим герцогом. Я не теряю надежды найти кое-что получше. У человека, который мне их продал, есть завещание королевы.
Холодная сдержанность Кроуфорда растаяла, как снег под солнцем. В его глазах вспыхнул огонь.
У кого это завещание? Я хочу это знать! За то, чтобы им обладать, я готов отдать целое состояние.
Спокойно, сударь! Вы принимаете меня за вашего маклера? Я ввел вас в курс дела только для того, чтобы вы поняли, что имеете дело с серьезным человеком. И я достаточно богат, чтобы заплатить ту цену, которую мне назовут.
Сначала следует убедиться в подлинности завещания. Кстати, это относится и к вашим последним приобретениям,сказал Кроуфорд, снова насупившись.В наше время все средства хороши, чтобы получить деньги, и есть такие умельцы...
У меня их подлинность не вызывает никаких сомнений. Желаете, чтобы я показал вам мои покупки?
Они при вас?
Полагаю, вы шутите? Но,с улыбкой добавил Гийом,я принесу их вам, если пожелаете. Я пробуду здесь еще несколько дней. Хотите, я приду завтра?
Последняя фраза, произнесенная так быстро, не позволила шотландцу сказать, что лучше он сам придет к Тремэну. Ему оставалось только согласиться. И он проделал это с учтивостью, которой от него нельзя было ожидать:
Я буду счастлив! Итак, до завтра! Хотите прийти в это же время?
Его жест уже приглашал незваного гостя к дверям. Хотя Гийому и хотелось задержаться, ему пришлось подчиниться. Этот дом, в котором не было слышно ни малейшего шороха, даже скрипа паркета или звона посуды, вызывал у него тревогу и одновременно раздражал. Инстинкт подсказывал Тремэну, что дом хранит тайну и ему здесь не рады. Страсть шотландца должна была быть очень сильной, раз он согласился принять Гийома еще раз! Но при новой встрече Гийом решил узнать немного больше: он пойдет ва-банк.
Тремэн хотел остаться вечером у себя в номере и поразмышлять, подготовиться к будущим событиям. Но, отказавшись от ужина, он не смог усидеть на месте. Его словно магнитом тянуло к дому шотландца. Он должен был туда вернуться.
Гийом отпустил наемный экипаж, когда вернулся в гостиницу, поэтому теперь он сел в фиакр и приказал везти себя на улицу Варенн, охотно признавая, что ведет себя как идиот. Ночью стены особняка, его «укрепления» были еще более немы, чем днем. Поблизости не оказалось даже припозднившейся кошки...
Тремэн оставался там некоторое время, слушал, смотрел. На улице по-прежнему не было ни души, ни единого прохожего. А в особняке ни малейшего движения...
И вдруг Гийом вспомнил слова Гимара: позади этой резиденции принца раскинулся самый большой частный парк Парижа. Но он должен был где-то заканчиваться. Интересно было бы на него взглянуть. Он подозвал своего кучера, дал ему золотую монету, при виде которой у старика округлились глаза, и спросил, указывая на особняк Матиньона:
Вы знаете, по какой улице проходит задняя граница этого парка, если предположить, что он где-то заканчивается?
Разумеется, ваша милость! По улице Бабилон. Вы хотите посмотреть?
Почему бы и нет?
Но смотреть там было не на что. Стены, снова стены. Разумеется, в них была дверь, но, хотя она и была меньше парадной, выглядела не менее крепкой.
Это вход для слуг, я полагаю?
Нет, особняк отсюда слишком далеко. За стенами расположен летний домик, который называли Малым Трианоном господина де Матиньона. Удобное место и... тайное, чтобы принимать дам!
Откуда вы об этом знаете?удивился Тремэн, потрясенный осведомленностью кучера, внешность которого никак не позволяла предположить, что он посещал дворец. Если только грабил его в веселые времена санкюлотов. Но, оказалось, перед ним стоял вовсе не революционер.
О, все очень просто. Мой покойный отец был выездным лакеем у принца Монако. А сам я начинал поваренком в кухне дворца. Мне это не понравилось, и я отправился на поиски лучшей доли. Но дом я хорошо знаю.
Гийом задал ему еще несколько вопросов и вернулся в гостиницу. Он твердо решил проникнуть в парк следующей ночью в самые темные часы перед рассветом, если его не удовлетворит второй визит к Кроуфорду...
* * *
На рандеву Тремэн прибыл вовремя, и церемониал встречи повторился, как в прошлый раз. Дом был точно таким, каким он его оставил: мрачным и тихим. Тот же самый лакей провел его на второй этаж, тот же индус склонился в поклоне и открыл перед ними ту же самую дверь. Только прием шотландца оказался чуть более сердечным.
Мне жаль, что я причинил вам неудобства. Было бы намного проще... и учтивее мне самому заехать к вам.
Говорить о священных предметах в вульгарном номере гостиницы? Мне кажется, мы проявили бы к ним неуважение. Здесь... они... в семье.
Как верно подмечено! Прошу вас, садитесь.
Сам Кроуфорд устроился на стуле рядом с креслом гостя. Не говоря ни слова, тот достал из кармана две маленькие коробочки, обтянутые черным бархатом, и открыл первую, демонстрируя гребешок из слоновой кости, украшенный монограммой из серебряной нити. Если у Гийома были хотя бы малейшие сомнения по поводу этой покупки, то они рассеялись при виде трясущихся рук Кроуфорда, покрытых старческими пятнами. Шотландец благоговейно взял гребешок, будто на нем еще сохранились белокурые волосы, и долго гладил его пальцами.
Вам повезло,хрипло сказал Кроуфорд.Эта вещь подлинная. У меня у самого есть пилочка для ногтей из того же дорожного несессера. Одному Богу известно, где находится остальное! Я бы дорого отдал за то, чтобы найти остальные предметы...
А теперь взгляните на перчатку. Что скажете?
Влюбленный в королеву шотландец лишь мельком взглянул на крохотную перчатку из белого шелка, пожелтевшую от времени и, возможно, от пролитых над ней слез. Монограмма, вышитая голубыми и золотыми нитями, была едва заметна. Глаза Кроуфорда смотрели на перчатку, а пальцы по-прежнему поглаживали гребешок из слоновой кости. Он быстро отвел взгляд и снова принялся рассматривать гребешок с почти маниакальной настойчивостью.
Итак?несколько нетерпеливо Гийом напомнил ему о себе.Этот предмет настолько же подлинный?
Кроуфорда как будто вырвали из сна.
Что? Ах да... Это... совершенно подлинная вещь. Я сам видел в Версале его высочество дофина в подобных перчатках... Господин Тремэн, не согласились бы вы продать мне эту безделицу?
Гийом ожидал этого и был готов к ответу.
Я только что купил ее, господин Кроуфорд. Речь вообще не шла о том, что я вам что-либо продам. Впрочем, я собирался подарить вам перчатку. Но она, как мне кажется, вас не интересует, и это меня удивляет. Королева не один раз прикасалась к ней после того, как ее жестоко разлучили с сыном.
Это всего лишь предположение, а вот гребень она действительно часто держала в руках. Я же сказал вам, что разыскиваю все предметы из несессера. Я готов заплатить...
Довольно, сударь! Я пришел сюда не для того, чтобы что-то продавать. Но если вы настаиваете на сделке, я вам предложу мои условия. Я готов отдать вам этот гребень.
Отдать? У вас для этого нет никаких причин.
Вы полагаете? Дослушайте меня до конца. Я отдам вам гребень, если вы вернете мне мою дочь! Или хотя бы скажете мне, где я смогу ее найти.
Кроуфорд побелел, как полотно, и встал так стремительно, что ножки стула с визгом проехались по паркету.
Вашу дочь? Вы обезумели? Что я могу знать о...
Вам известно, где моя дочь, потому что вы ее видели и потому что знаете ее имя. Это мое имя! Услышав его, ваша жена едва не упала в обморок. И если эта перчатка вас не интересует, то только потому, что с ее владельцем вы видитесь так часто, как пожелаете! Я не ошибаюсь?
Гийом внезапно почувствовал, как ему в спину уперлось дуло пистолета. И в то же мгновение спокойный голос произнес со вздохом:
Ошибаетесь вы или нет, это значения не имеет, сударь! Вы совершили огромную глупость, когда сунули нос в этот дом. Несмотря на ваш благородный вид и прекрасные слова, вы всего лишь обычный шпион... А со шпионами...