Дочитав письмо до конца, Эмильенна пришла в полное замешательство. Первым ее чувством была ужасная злость на Ламерти, открывшего ее родным их знакомство и заронившего в их души вполне оправданные подозрения. Конечно, дядя ни в чем ее не упрекал, но мысль, что беспринципный якобинец оказывает услуги родне своей любовницы, не могла не посетить его. И как ей теперь оправдаться?! Что бы она ни написала в свое оправдание, нет уверенности, что ответ хотя бы дойдет до Парижа. Им-то письмо пришло почтой, а не с нарочным подозрительного вида.
Девушка судорожно схватила перо и бумагу и начала сочинять ответ. Но что бы она ни писала, все получалось либо слишком неопределенно, либо лживо. О том же, чтобы написать родным правду не могло быть и речи. Один за другим скомканные листки почтовой бумаги летели в камин, пока Эмили не забросила это безнадежное занятие.
Отчаявшись оправдаться в глазах родни, бедняжка разрыдалась. Но после получаса слез на смену злости и незаслуженному чувству вины, постепенно пришло осознание того, что письмо Ламерти к ее родным было отнюдь не попыткой погубить в их глазах репутацию племянницы. Девушка представила отчаяние дяди с тетей, которые обрели свободу и вернулись в родной дом (опять же, благодаря тому, кого она вот уже больше часа осыпает проклятиями), но при этом не имеют никаких вестей о девушке, которую растили и воспитывали как дочь. Поскольку родной их сынФрансуа уехал учиться во Флоренцию два года назад, то беспокоиться Лонтиньяки могли только об Эмильенне. Надо полагать, что они должны испытывать благодарность человеку, сообщившему, что их драгоценная девочка жива и невредима, кроме того указавшему, где она находится. А если к этому прибавить, что именно этот человек спас ее и доставил в Англию, то, стоит признать, что молитвы о нем, возносимые тетей Агнессой, читаются отнюдь не зря.
И еще из послания Ламерти дядя узнал, что вновь является хозяином в собственном доме! Не говоря уже о том, чего стоила сама по себе пересылка писем. Сложно даже представить, как смог Арман устроить оказию, с которой письмо из Англии было доставлено в Париж, а ответ Лонтиняковв Лондон. Сколько же нужно было заплатить этому подозрительному человеку, чтобы он решился два раза пересечь пролив между воюющими странами!
И все это было сделано ради нее! Допустить, что покой четы Лонтиньк, сам по себе, имеет хоть какую-нибудь ценность для Ламерти, Эмильенна не могла. Нет, он позаботился о ее родных, чтобы она могла быть спокойнее и счастливее. Позаботился теперь, когда она отвергла его любовь и предложение руки и сердца, когда они расстались навсегда, а, следовательно, он не мог ждать с ее стороны никакой благодарности или уступок. То есть Арман де Ламерти впервые в жизни сделал доброе дело (даже несколько добрых дел) совершенно бескорыстно! А что это может означать как не то, что он любит ее! Любит по-настоящему, а не просто повинуясь эгоистическому желанию завоевать.
Это открытие перевернуло устоявшийся мир девушки с ног на голову, и отнюдь не успокоило ее, а, напротив, расстроило еще больше. Если узнав о любви Ричарда, она испытала запоздалое торжество, то осознание того, что Арман любит ее, породило лишь смятение и отчаяние. Мысли о том, что она совершила ошибку, отвергнув любовь Ламерти, были пока смутными и еле уловимыми, но понимание того, что исправить уже ничего нельзя, напротив, предстало с убийственной ясностью.
Итак, Эмили продолжала плакать, и причиной тому была уже не злость, а запоздалое раскаяние. Дав волю слезам, девушка не заметила, как открылась дверь и в комнату вошел Ричард. Молодые люди частенько позволяли себе заходить друг к другу без стука, но до этого дня такая привычка не вызвала ни одной неловкой ситуации. И вот теперь Дик Стилби застал даму своего сердца рыдающей над письмом, пришедшим из Парижа.
Эмили, что с тобой? он в тревоге склонился над девушкой. Разве твой дядюшка не написал нам, что он в полном порядке? Он умолчал о чем-то?
Нет, с дядей и тетей все хорошо, Эмильенна поспешно отодвинула листок, исписанный рукой дяди Этьена так, чтобы Ричард даже случайно не смог прочесть ни строчки.
Отчего же ты плачешь?
Не обращай внимания, я сейчас успокоюсь. Пожалуйста, не рассказывай матушке, девушка торопливо вытирала слезы и старалась придать своему лицу менее печальное выражение. Но вышло это у нее так плохо, что Дик, не выдержав, обнял ее и прижал к себе, нежно гладя рукой по голове, как ребенка.
Вот так же когда-то она плакала в развалинах Монтррерского аббатства, а Арман, успокаивая, гладил ее по волосам. Почему же она не может не вспоминать об этом? И почему сейчас, в объятиях Ричарда, ей так тепло и спокойно, а тогда сердце билось чаще, и голова кружилась от чего-то смутного и дурманящего?
Все это глупости! Голова кружилась от действия снотворного, которое Арман подсыпал ей в питье, и сердце билось по той же причине. Пора выкинуть эти воспоминания из головы, никакого добра от них не будетодна боль!
Эмили, ты не расскажешь мне, что случилось? голос Стилби, звучавший встревоженно и печально, оторвал девушку от размышлений. Я не могу требовать от тебя откровенности, но мне казалось, что наша дружба дает мне некоторое право.
Я расскажу, Дик, все расскажу, пообещала она. Только не сейчас, позже.
Она и в самом деле расскажет. Почему бы и нет? Он имеет право знать, и не только как друг, но, в первую очередь, как влюбленный. Если его любовь не выдержит правды о приключениях избранницы в обществе другого мужчины, то не стоит прилагать усилий, чтобы разжечь в своем сердце огонь ответного чувства. Если же он любит по-настоящему, то примет ее, невзирая на сомнительное прошлое. В любом случае она не может скрывать от него правду. Но сил, чтобы рассказать все прямо сейчас девушка в себе не находила.
Глава пятьдесят вторая.
Ноябрь в Лондоне был дождливым и тоскливым, да и настроение у Эмили было под стать погоде за окном. Дяде Этьену девушка так и не ответила, оправдывая себя тем, что письмо вряд ли дойдет. После очередной «выходки» Ламерти, Эмильенне страстно захотелось его увидеть, она одновременно жаждала осыпать его упреками и выразить благодарность. Она была готова терпеть его холодность, выслушивать его насмешки, злиться и ехидничать в ответ, лишь бы только быть рядом, видеть его и говорить с ним. Так много нужно было понять, спросить, объяснить. Девушка постоянно вела мысленные диалоги с незримым собеседником, доказывая что-то то ли ему, то ли себе самой.
Но все это никак не могло изменить того факта, что Ламерти не вернуть. Сначала Эмили почему-то казалось, что, устроив ее переписку с дядей, Арман, которому все-таки не свойственно бескорыстие, рано или поздно объявится, чтобы пожать плоды своего очередного благодеяния, как он любил делать. Но ничего подобного. Дни шли за днями, складывались в недели, а Ламерти, чье появление у дома Стилби, она так часто и так ясно рисовала в своем воображении, так и остался миражом. Если бы у Эмильенны было хоть малейшее представление, где можно его отыскать, то девушка, поступившись гордостью, скорее всего предприняла бы попытку встретиться и поговорить, но не ездить же с этой целью по всему Лондону. Да и кто сказал, что он в Лондоне? Может, он в Саффолке, а может, вообще в другой стране.
Оставалось однов который раз выкинуть его из мыслей, из памяти, из сердца. Когда они в последний раз расстались это удалось ей на удивление легко, поскольку новые впечатления и дружба с Ричардом вытеснили из сознания не только образ Армана, но и все предшествующие события. Теперь же, когда Ламерти вновь напомнил о себе, ей нужно поменьше пребывать в праздности и наедине с собой, чтобы разум и чувства постоянно были чем-то заняты.
Стараясь поступать таким образом, она, однако, не слишком преуспела, хотя возможностей отвлечься было более, чем достаточно. Просто чем бы Эмили не занималасьчитала, сидела в опере или принимала вместе с миссис Стилби гостеймысли ее то и дело возвращались в нежелательное русло. Текст книжных страниц или переживания героев на сцене, как назло, постоянно оказывались созвучны воспоминаниям или размышлениям Эмильенны, во всем ей виделись скрытые намеки на Армана и их совместные приключения.