* * *
Существует вероятность посещения герцогини. Она отсутствовала довольно долго и с минуты на минуту вспомнит про свою вещь. Не будь в замке гостей, я бы уже давно лежал голый, исполняя свой верноподданнический долг. Задыхался бы от усердия. Но она, к счастью, занята. До утра я избавлен от домогательств. А если повезет, то и до следующей ночи.
Я сгребаю со стола рисунки дочери и рассматриваю их один за другим. Вот эта линия у нее получилась ровной. Она держит карандаш все уверенней, он более не блуждает и не дрожит. Ей удалось сохранить угол и нажим. Пора учить ее грамоте. Раздобуду грифельную доску и кусочек мела. Угольным карандашом она уж слишком пачкает руки. Я улыбаюсь, вспоминая, как она, озорничая, приложила ладошку к своей щеке, запечатлев черную пятерню. Совершила это не по детской неосторожности, в радостном неведении, а с хорошо рассчитанным умыслом: посмотреть, как я расценю ее выходку. Похвалю или отругаю. Если отругаю, то черная ладонь на щеке приобретет сладкий запретный привкус и в очень скором времени появится вновь. А если похвалю? Но я избрал третий путьнасмешливое непротивление. Другими словами, подставил собственную щеку. Мария самозабвенно полюбовалась сотворенным действием, быстро остыла к нему и пять минут спустя позволила умыть перепачканную мордашку. Больше она к этой забаве не возвращалась. Зачем повторять игру, если она так быстро кончилась? Есть тысячи других игр. А к этой она всегда может вернуться. Плод сладкий, но не запретный.
Я все еще рассматриваю рисунки, когда до меня доносится шорох. Как будто провели рукой по стене. А затем тихий щелчок. Боже милостивый, неужели я ошибся в своих расчетах? Даже блестящее общество бессильно отвлечь ее от взыскания долга. Она идет за процентами. Я откладываю рисунки. Ей опять может показаться, что я чрезмерно на них сосредоточен. Как тогда, с деревянными поделками. Что это с ней? Она медлит? Судя по неуверенным шагам в полутемной спальне, она забыла дорогу. Или она вновь пьяна? Спотыкается и путается в собственных юбках. Нет, она, скорее, крадется. Ступает на цыпочках. Надеется застать кого-нибудь? Я мысленно усмехаюсь. Уж не Жюльмет ли? Если на то пошло, то ей бы следовало опасаться Анастази. Она так легкомысленно позволяет придворной даме приближаться ко мне, говорить со мной, даже касаться моей руки, что я не раз ломал себе голову над этим попустительством.
Анастази сегодня не придет. Она должна быть при госпоже и участвовать в развернувшемся спектакле. К тому же было бы рискованно опередить хозяйку. Тогда кто же это?
Шаги приближаются. Я поспешно встаю, откладываю рисунки. Я должен быть перед дверью, ждать, как верный покорный подданный. И моя поза должна выражать совершенную почтительность, готовность этого подданного упасть на колени по первому знаку. Иногда она это требует, желая видеть меня коленопреклоненным, подобно трубадуру. Тогда складывается желанная иллюзия. Она знает, что это ложь, но даже ей необходима игра, шарада. Маска для неприглядной правды. Мне предписано следить за ее руками и ждать особого знака. Но знака еще нет, я в напряженном ожидании. Смотрю в пол. Глаз поднимать нельзя. И как войдетсразу поклон. Поспешный, старательный, чтобы с оттенком нетерпения и робкой преданности. Тогда меня ждет одобрение. Или сразу на колени, не дожидаясь знака, и губами коснуться края ее платья. Да, пожалуй, так и следует поступить. Ее так долго не было. Бог знает, в каком она настроении. Удался ли ее замысел или потерпел фиаско? Каким бы ни был исход, пожинать плоды буду я. Но за эти года я многому научился, дурному и необходимому. Я замутил душу и сердце, ибо желание выжить сводит на нет все потуги добродетели.
Я успеваю принять решение за те оставшиеся ей шаги, что отделяют ее от двери. Когда створка начинает двигаться и шум трущихся меж собой крахмальных юбок нарастает, я опускаюсь на одно колено, подражая изящному раболепию герольдов, и почтительно замираю. Знаю, что выгляжу нелепо, и от презрения к самому себе подергивается уголок рта, но решения не меняю. Все это только часть сделки, путь греха и унижений.
Вот она уже на пороге. Я ее не вижу, потому что смотрю вниз. Занимаю взгляд деревянным узором паркета. Меня предупреждает шелест шелка и тонкий незнакомый аромат. Прежде она не пользовалась этими духами. Но я не удивлен. Что с того? Она могла сменить парфюмера. Прежде она пользовалась услугами некого флорентийца Тальони. Теперь ей мог прийтись по вкусу выходец из Неаполя. Ловлю край ее платья и подношу к губам. Она желает, чтобы ей служили именно так, с подавленной страстью, в готовности и послушании.
Ваше высочество, произношу я очень тихо, но так, чтобы она слышала.
Касаясь ткани губами, я от усердия закрываю глаза, чтобы выглядеть как можно убедительней. Прячусь во тьму от переизбытка смущения и стыда. Когда же после судорожного вдоха возвращаюсь, меня удивляет цвет. Шелк, зажатый в моей руке, совершенно удивительного цветаон зеленый! Такой насыщенный и густой, что сравним по яркости с майской зеленью. Герцогиня в зеленом? Я видел ее в сером, в темно-синем, время от времени в белом, но чаще герцогиня рядится в черное. Как-то она обмолвилась, что это траур по ее несостоявшейся коронации. Но зеленый! Герцогиня прежде никогда не носила зеленый. Что это? Она сменила не только парфюмера, но и портниху?
Я польщена вашим приветствием, произносит мягкий женский голос. Но, увы, я принцесса только наполовину.
Голос мне незнаком. Я не сразу осознаю этот факт. В моем сознании что-то замедляется, ломается. Я медленно поднимаю голову и вижу женщину.
Яркие зеленые глаза, выразительное лицо, пламенеющая копна волос.
Я не знаю эту женщину. Я вижу ее впервые.
Тут все снова приходит в движение. Я быстро поднимаюсь и делаю шаг назад.
К кто вы?
Она не улыбается, но глаза ее искрятся лукавством. Ей лет двадцать пять, невысокого роста. Держится прямо.
Простите, я, кажется, ошиблась дверью.
Я делаю судорожный вдох, но не произношу ни слова. Горло внезапно твердеет, будто в него залили свинец. Только губы шевелятся. Без звука я произношу тот же вопрос:
Кто вы?
У нее на лице тень недоумения.
Мне удается протолкнуть свинцовый ком, справиться с горлом и выдавить:
Но как вы здесь?..
Она понимает, переводит полуслоги в слова.
Сожалею, что оказалась здесь неожиданно и без всякого приглашения. Я здесь по воле случая и собственного легкомыслия. Деревянная панель за ковром была неплотно задвинута. И я заметила свет Да что с вами? Вы смотрите на меня, будто я привидение!
В ее голосе почти обида.
Она делает шаг ко мне, но я подаюсь назад. Будто она и в самом деле призрак, пугающий, несущий беды.
Что вам здесь нужно? вырывается у меня.
Ничего.
Теперь уже она в совершенном недоумении.
А дверь? Кто показал вам дверь?
Никто. Я же вам объяснила
Но я не хочу слышать ее объяснений. Я не хочу знать, кто она. Я не хочу знать, как она сюда попала. Я хочу, чтобы она исчезла.
Уходите. Уходите немедленно! Голос мой звучит резко и хрипло.
Я не забочусь о вежливости. Мне все равно, что она подумает. Я не хочу знать, кто она. И зачем пришла. Я хочу, чтобы она исчезла. Чтобы все кончилось Скорей бы все кончилось.
У нее розовеют щеки. Краска ползет, разливается по ее молодому, задорному лицу. И она сразу становится старше и серьезней.
Как вам будет угодно, произносит она холодно. И поворачивается к двери. Ее плечи и спину покрывает копна медно-рыжих волос в крупных завитках. Когда она движется, эти волосы чуть шевелятся и ловят отблески свечей, словно жидкое золото.
Я чувствую легкую слабость, как после потрясения или опасности, которых избежал почти чудом. А это происшествие, эта незнакомка и есть опасность. Чтобы унять дрожь, я делаю глубокий вдох. Глядя в темный проем, откуда она так нежданно появилась, ожидаю, что щелкнет замок, возвещая мое избавление. Но замок молчит. Я слышу только шелест шелка и скольжение руки по ткани. Она ищет дверь. В спальне темно, и ей приходится действовать на ощупь. Я чувствую легкий укол. Мне бы следовало помочь ей, отнести свечу. Но двинуться с места я не в силах. Переступить порог спальни означает вновь оказаться в опасности. Какого рода опасности, я не знаю, но уверен, что опасность есть. Все, что в моей нынешней жизни выходит за рамки привычного, опробованного, выстраданного, таит в себе опасность. В случайности я не верю.