Ты в порядке? спросил он.
Ты все видел убито прошептала она. На меня все смотрят?
Так, ребята! шеф поднялся. Зарядки на сегодня достаточно.
Но ведь у нас еще бревно и паутинка встряла было мерзкая затейница.
Я сказал: достаточно. Идите к столу, мы сами разберемся. Оксана, убери, пожалуйста, телефон.
Ушли? тихо осведомилась она через несколько мгновений.
Ага, Марк сидел рядом на корточках, и в его глазах не было насмешки.
За это Ника будет вечно ему благодарна.
Спасибо, она вздохнула. Можете тоже идти, мне надо встать.
Я тебе помогу.
Лучше не надо. Я сама, правда. Не добивайте.
Кончай выкать! С каждым может случиться.
Да это не то, что ты думаешь, окончательно смутилась она. Мои штаны
Я все видел. Разве что дочитать не успел. Видел только «пят». Там было про пятую точку? теперь уже он не мог не улыбнуться.
Ника в ужасе провела по лицу ладонью.
Там про пятницу нечленораздельно пробормотала она.
Что-что?
Там написано «пятница-развратница»!
Веселовский расхохотался.
Вставай, маленькая развратница. Мы что-нибудь придумаем.
Она поднялась. Возможно, слишком резко. Возможно, джинсы слишком долго передавливали ее пополам, как сосиску. Но в боку закололо до темноты в глазах.
Пойдем скорее, а то ты не успеешь все попробовать, Ника собралась с силами, отряхнулась и прикрыла руками дырку на штанах.
На, возьми, он протянул ей свою кофту, и она повязала этот тончайший мягкий кашемир поверх пропитанных лесной землей джинсов.
Все-таки, оннастоящий принц. Один ее кавалер как-то отказался присесть на парковую скамью, чтобы не испачкать новые белые брюки. А она страдала, разнашивая чудовищные босоножки.
Зайди ко мне в номер, предложил Марк.
Понятно, что это был всего лишь жест любезности, но с его баритоном каждое слово приобретало дразнящую двусмысленность.
Проходя мимо веранды, Ника заметила, что Таня уже выкладывает пирожные на стол. Ничего, главноепобыстрее привести себя в порядок, и тогда Марк, наконец, вкусит то, ради чего все затевалось, ее десерты. Черт, надо было все-таки доползти до УЗИ. Завтрапервым делом в больницу. Только бы сейчас проклятый бок хоть ненадолго стих
Что-то ты опять бледная, Марк внимательно изучал ее лицо, пока они поднимались в лифте в его номер. Это я на тебя так действую?
Тебе ли не знать, как ты действуешь на женщин! отшутилась она, выходя.
Но Марк не рассмеялся, а только молча повел ее к номеру. Отпер дверь, пропустил ее внутрь.
Вероника, мягко позвал он.
Можно просто Ника, она обернулась.
Несколько мгновений он смотрел на нее своими теплыми коньячного оттенка глазами. Потом взял за руку, тихонько подтянул к себе. Она прижалась, забыв о боле в животе, о страхах и даже о дегустации. Он гипнотизировал ее, как гаммельнский крысолов, не оставляя пути к отступлению.
Марк дотронулся до ее лица, наклонился к ней. От него пахло одеколоном, лесом и чем-то неуловимо мужским, и ее ноздри расширились, втягивая воздух.
Ты не против, если я тебя поцелую? низким хрипловатым голосом спросил он.
Формально это был вопрос, но прозвучало, как утверждение.
Да, беззвучно выдохнула она.
И он прижался к ней губами.
Глава 5
Сколько раз Ника представляла себе этот поцелуй? Не факт, что математики изобрели такое число. Иногда даже зажмуривалась, прижимала к губам собственную ладонь, словно это был Веселовский А иногда так внимательно следила за его артикуляцией, воображая поцелуи, что забывала слушать, что он говорит
И вот все случилось. Его пальцы легли на ее затылок, дыхание смешалось, и крошечные сантиметры, разделяющие их тела, эта тонкая воздушная прослойка действовала острее прикосновений, заставляла изнывать от невыносимого, почти болезненного нетерпения.
Он поцеловал ее. Мягко, терпко, дразняще. Мастерски. Чуть куснул нижнюю губу, втянул в рот, легонько обвел кончиком языка ее зубы Щекотал, сводил с ума. И ей захотелось воскликнуть «Маэстро!» если бы она могла сейчас говорить. Только не думать о том, откуда весь этот опыт.
Он двигался плавно. Крадущийся хищник, незримо приближающий агонию жертвы. И будто прочитав ее мысли, сделал бросок: прижался, вдавил ее в себя, каждым движением языка намекая на продолжение. И Ника ответила, вложила все скудные познания, лучшее, что она могла вынести из отношений с чересчур быстрым Костей и изобилующим слюной Виталиком. И реакция Марка показала, что все было не зря. Красный диплом, никаких сомнений.
Он запустил руку под футболку, прошелся ладонью по животу, опустил вниз, между кожей и тугим поясом. И вместо удовольствия живот взорвался феерической болью. Она глухо вскрикнула в его губы, и с ужасом поняла, что желудок судорожно толкает содержимое вверх. Внутренности сжались, она отшатнулась, бросилась, спотыкаясь, в ванную, едва успела закрыть задвижку, уже ощущая мерзкий кисловатый привкус, и рухнула на колени над унитазом. Ее рвало. Громко, унизительно, нещадно. Конечно, отравления случались и раньше, но теперь будто каждый раз кто-то с размаху бил ее ногами в живот. Горло саднило, на глазах выступили слезы, но она никак не могла остановить порывы. Дышала глубоко, старалась найти положение, в котором боль хоть немного бы отступила.
Только бы не упасть в обморок. Не сейчас А если он зайдет? Выбьет дверь? Мамочки, как же больно Ника расстегнула джинсы. Лихорадочно спустила воду, попшикала «Морской свежестью», проверила нижнее белье. Мало ли, что могло произойти, пока ее выворачивало, нельзя, чтобы Веселовский это видел.
Встать Ника не могла. Попыталась, но кишки толкнули обратно на пол. Проклятый Исаев, не мог сразу отвести в больницу! И терапевтдура. Тоже мне, ничего страшного! Щадящая диета! Ника со свистом втянула воздух сквозь зубы. Прижала руку к больному местутак оказалось легче. Словно внутренности хотели выпасть наружу, и только рука удерживала их на месте.
Ты в порядке? Я зайду! крики Марка доносились издалека.
Боже, Марк Если до этого у нее были надежды на фату, уютный загородный дом и двоих ребятишек с лабрадором, то теперь они рухнули безвозвратно. Буквально смылись. Он поцеловал ее Он собирался попробовать ее пирожные Он собирался все попробовать А она? Проблевалась. Вот, что она сделала. Теперь ее поцелуи будут ассоциироваться у него с этими горлораздирающими звуками и зеленоватой потной рожей. Интересно, хоть одна из его пантер позволяла себе такое? Наверняка, ни разу. Дуры дурами, а медосмотры, видимо, проходят регулярно. У тех же пластических хирургов, как минимум. Как же больно, мамочки
Марк жалобно простонала она. Кажется, надо вызвать скорую.
Сейчас! Черт, телефон разряжен за дверью что-то грохнуло.
Ника аккуратно, чтобы лишним движением не вызвать новую волну боли, вытащила из заднего кармана смартфон. Удивительно, как он выжил после ее падения. А дальше что? Ноль три теперь, говорят, не работает. Что там было? Сто тринадцать? Сто двенадцать? Сто три? Ноль ноль три? Ника отчаянно стиснула зубы, чувствуя, как по щеке стекает крупная капля. Сатанисты эти инноваторы, самые настоящие сатанисты! Что здесь надо потереть, чтобы вызвать врача?
Едут! крикнул Марк и постучал. Ты в сознании? Можешь говорить? Стоять? Ты теряешь ребенка?
Да они издеваются! Ника всхлипнула. Худеешь из последних сил, живешь, как печальная гусеница, на одной зелени, а он опять про беременность! Что с ней не так? Она похожа на человека, который не знает о презервативах? Или у нее что-то где-то распухло?
Ника! волновался Веселовский.
Сейчас, прокряхтела она, с трудом перенося вес на колени и подползая к двери.
Как только задвижка поддалась, она снова опустилась в позу молящегося. Холодный кафель приятно остужал лоб. Марк ворвался и тронул ее плечо.
Я не беременна выжала она. И это не из-за тебя
Еще бы! Мы даже не успели А, не беременна, выдохнул он.
Я имею в виду Наш поцелуй Нике было все сложнее и сложнее облекать мысли в слова.
И думать было почти невозможно, в голове вертелось только «Пусть это прекратится!»
Попробуем добраться до кровати? предложил Веселовский. Может, если ты ляжешь, тебе будет легче?
Вряд ли Не могу разогнуться.
Болит в боку? Аппендицит, наверное.
Вот! Пожалуйста! Умный мужчина. А Исаев мял, мял, а в результате ничего не нашел и отправил на УЗИ. Народ во дворе говорил, что Пашку в десятом классе чуть на второй год не оставили. Мама ходила, плакалась директору. Наверное, в меде он так же учился. Хорошо, что теперь есть ультразвук, все за тебя найдут, крестик на брюхе нарисуют, твое дело нехитроезнай, режь. А в ножички он всегда лучше всех играл
Милая, он провел по ее волосам, заправил за ухо выбившуюся прядь. Все будет хорошо, я рядом.
Баритон обволакивал, баюкал, успокаивал, как транквилизатор. Ей стало уютно, захотелось положить голову ему на колени, и вот так уснуть. «Милая» Ну скажи это еще раз, скажи.
Иди ко мне, он перекинул ее обмякшую руку себе за шею, обхватил и поднял.
Ее! Поднял! Не крякнул, не закряхтел, не покраснел, и вены на шее не вздулись. Просто поднял, как будто уже делал это не раз. Отнес на кровать. В сознании Ники за маревом боли мелькали картинки: белое платье, первая брачная ночь, его идеальных пропорций голова на соседней подушке Только на соседней, не рядом, она бы умерла, если бы кто-то лег сверху.
Он бережно положил ее на стеганое покрывало, она перекатилась на бок, уткнулась носом в один из сотни одинаковых ромбиков, и чтобы не думать о животе, врачах и скорой, принялась сосредоточенно считать малюсенькие ровные стежки.
Пойду вниз, встречу врача, Веселовский пошел к двери.
Ей так хотелось крикнуть: «Останься, не бросай меня!», но она понимала, что так будет лучше.
Все происходило одновременно и с ней, и словно с кем-то другим. Мужик в синей пижаме, и тетка в такой же. С противной родинкой на лбу, такой здоровенной, как горошина под кожей. Ника понимала, что так таращиться невежливо, но от боли соображала совсем туго, и никак не могла отвести взгляд. Как назло, именно тетка села ее осматривать. Розовая помада скрутилась длинными пленочками по всей нижней губе, и когда тетка говорила, Ника видела эту границу между накрашенной частью и похожим на моллюска нутром.
Врачи что-то спрашивали, пахло от них необъяснимо холодно. Ника что-то отвечала машинально, сама себя не слушая. Перебей ее кто-нибудь на полуслове, она забыла бы сразу все. Только поднимала глазакоричневая горошина, опускалапленочка на губе. И больше ничего вокруг.
Руку.
Что? осоловело переспросила Ника.
Понятно, тетка цокнула языком, подняла Никину руку и пихнула ей под мышку гладкую ледяную стекляшку.
Холодно, как холодно, укройте меня. Мамочка, хочу под одеяло.
Откройте рот. Да не так, язык покажите. Тошнит? Стул жидкий? Когда в последний раз опорожняли кишечник?
А?
По большому, говорю, когда ходили? тетка приблизила к Нике свое лицо, и родинка-горошина стала совсем огромной.
Не скажу.
Они в своем уме? Пусть Марк думает, что она никогда не ходит в туалет. Марк Господи, дегустация! Ника резко поднялась на локтях.
Марк, пожалуйста. Они же все съедят! Ты должен попробовать! Я специально достала бельгийский горький Мой «Захер»
За что? переспросил мужик в синей пижаме.
Она бредит, раздраженно констатировала тетка. Лихорадка.
И вдруг начала потирать руки. Зачем? Что ее так радует? Кто здесь после этого бредит? Ника постаралась незаметно отползти от тетки по кровати, но та рывком задрала футболку.
Вот здесь больно? А тут? пальцы у нее были костлявые и острые, больно было абсолютно от каждого тычка.
Но перед Веселовским Ника старалась держаться, жалобно морщилась, еле слышно попискивала, но не кричала. Впервые в жизни она захотела, чтобы Пашка Исаев оказался рядом. Ай-яй-яй! Да у мамы на даче тяпка нежнее!
А вот здесь? снова поинтересовалась тетка и контрольным выстрелом воткнула пальцы Нике в нижнюю часть живота.
На этом самообладание покинуло девушку. Она взвыла, согнулась пополам и оттолкнула ненавистное пыточное орудие. А орудие невозмутимо вытащило градусник и изрекло:
Тридцать восемь и семь. Подозрение на аппендицит, не исключено начало перитонита. Валера, запроси место в Пушкино. И давай носилки.
Что? Куда? Ника испуганно переводила взгляд с одного врача на другого. А можно в Москву? В тринадцатой у меня друг
Де-вуш-ка, снисходительно разжевала тетка. Какая Москва? Какая тринадцатая? Срочно на операцию! Телефончик с собой? Паспорт?
Паспорт в сумочке, она в микроавтобусе И полис там. А что, очень срочно?
Тетка стиснула зубы, точь-в-точь как Пашка Исаев. Видимо, у врачей на Нику аллергия. Ишь, нежные какие Прямо спросить ничего нельзя.
Я спущусь, попрошу кого-то из девочек принести документы, вызвался Веселовский.
Марк! Марк! Ты только мои пирожные И там капкейки есть, специально для тебе, свежая малина Ника чуть не плакала, и не столько от боли, сколько от досады.
Куча усилийпрахом! Нет бы еще хоть часик потерпеть. Полчасика! Все бы отдала, чтобы увидеть его лицо, когда он попробует те итальянские печенья Две партии загубила, прежде чем получила абсолютный идеал И пирожное с манговой пропиткой Господи, даже думать теперь противно. Мутит, и вкус во рту, как будто лизнула кошачий лоток
Конечно-конечно, я все попробую, торопливо отозвался Веселовский и вылетел из номера.
Ничего он не попробует. Ни-че-го. Наверное, после ее излияний, не захочет и смотреть на выпечку
Тем временем Валера разложил на кровати брезентовые носилки. Холодная клеенка, которую в детском саду подкладывали под простыню, чтобы дети не замочили матрас. Мамочка, я хочу под одеяло Никого знакомого, никого родного Почему она не послушала Пашку? Почему, дура стоеросовая, не поехала к его узистке? Только эта тетка с горошиной и мужик с такими круглыми покатыми плечами, что, кажется, шеи нет вовсе Ника переползла на носилки, поежилась, скрестила руки, чтобы хоть как-то согреться. Ее начинало колотить, белые, обескровленные пальцы покрывались еле заметным мраморным рисунком.
Простите, а нельзя какое-нибудь обезболивающее? Ника не хотела клянчить, но голос вышел писклявым, глаза жгло от слез.