Сивка, позвала негромко, и конь повернул к ней голову. Ну ты смотри, шишига серый, пригрозила было Антонина, сызнова начнешь уросить, я тебя
И тут же испуганно осеклась. Конечно, этот паршивый цыган просто пугал, уверяя, будто Сивка может затоптать хозяйку и убить, но что если это так?.. Нет, лучше не испытывать судьбу. Может, и верно говорил дед, мол, надо быть с конем поласковее? А вот любопытно, скажет ли он правду, если Антонина и впрямь спросит спросит про баро Тодора и какую-то Донку?
Да она и спрашивать не станет! Вот еще! Больно надо!
Сивка, Сивушка Тихонько бормоча, Антонина подвела коня к пеньку, встала на него и наконец забралась верхом. При этом она вспомнила легкость, с какой взлетел на спину Сивки Яноро, и даже оскалилась от злости.
Ишь, вскочил, ровно на своего коня! проворчала сердито, но конь недовольно ржанул, и Антонина спохватилась.
Домой, Сивушка, домой, милый, пропела она ласково и легонько тронула коня каблуками. Вспомнила о валявшейся на земле плетке, но возвращаться и поднимать ее не рискнулапохлопала коня по шее, направляя в объезд чужого овсянища.
А вдруг и впрямь цыган не врал и Сивка может взбеситься? А что если он не врал и о Тодоре?
Нет, не может быть! Он врал, конечно, этот проклятый цыган! Ничего не станет спрашивать Антонина у деда!
Однако она уже знала, что не выдержити все-таки спросит На миг сделалось страшно, словно неведомое будущее вдруг встало лицом к лицу с Антониной и насмешливо заглянуло в ее глаза. Но остановиться она уже не могла.
Глава втораяПриметы няньки Дорофеи
Дед, как назло, все никак не возвращался домой. Еще с утра уехал в Арзамас, на свой склад, куда должны были прислать из Нижнего новый товар. И вот уж вечер настал, а его нет и нет!
Ну где он там запропастился?! нетерпеливо шептала Антонина, когда и отобедали, и к ужину накрыли, а дед так и не появился.
Угомонись, милая, ласково увещевала Дорофея. Погляди, какой калабан нынче выпекся: известное дело, коли часть отслоилась от каравая, кому-то поездки не миновать. Знать, Андрей Федорович уже в дороге!
Если тебя послушать, у нас ежедень хлебы с такими горбами должны выпекаться, потому что Андрей Федорович ежедень в дороге, огрызнулась Антонина, нетерпеливо возя ножом по столу.
Не балуй, нечистую силу навлечешь! наставительно изрекла Дорофея и потянулась было забрать у девушки нож, однако Антонина отдернула руку:
Вели мясо нести, я есть хочу! Не буду больше ждать!
Она перевернула каравай уродливой горбушкой вниз (смотреть противно!) и принялась резать хлеб.
Поверни горбом кверху! погрозила пальцем Дорофея. Беду накличешь!
Антонина, неуступчиво сдвинув брови, продолжала кромсать хлеб. Нож противно скрипел в корке.
Экий квёлый!сморщила нос Антонина.
Ломти получались неровные, где толще, где тоньше.
Коли неровно и трудно хлеб режешь, такова и жизнь у тебя будет неровная и трудная! проворчала Дорофея, которая была набита приметами, словно подушка пером. Обычно приходилось выслушивать не меньше десятка предостережений подряд: дед только посмеивался и называл Дорофею бармой бесценной, а Антонина пропускала воркотню няньки мимо ушей, ибо та по старости иногда завиралась, однако сейчас не выдержала и, отбросив нож, воскликнула:
Хватит! Надоела!
Нож слетел со стола и вонзился в пол.
Дорофея громко ахнула и зажала рот рукой, уставив на Антонину вытаращенные глаза.
Что еще? рявкнула та.
Дорофея забормотала сквозь пальцы что-то невнятное, Антонина даже не сразу разобрала, что там пророчит нянька.
Да ведь это к покойнику! Коли выпадет из рук нож, когда хлеб резали, да воткнется острием в пол, жди покойника в доме!
Антонина вскочила, выдернула нож, застрявший острием между половицами, и, поигрывая им, выпалила угрожающе:
Если не перестанешь попусту болтать, примета сбудется. И знаешь, кто будет этим покойником?..
Дорофея так и ахнула, так и замахала руками:
Да ты что, Тонюшка? Не ума ли решилась? Ишь как глазами засверкалану точно цыганка! Вся в отца!
И снова зажала себе рот, и снова вытаращила глаза, и даже не обратила внимания, что нож вывалился из рук Антонины и опять вонзился в пол.
У девушки застучало в висках.
Что ты сказала? пробормотала она, не слыша собственного голоса из-за шума крови в ушах. Что?!
Дорофея растерянно заморгала, заюлила глазами, забормотала:
Да я что да ничего просто так я и раньше говорила, что ты вся в отца, он такой же чернющий был да глазищами сверкал
Да, она так говорила, правда. И дед говорил. Раньше Антонина не обратила бы никакого внимания на обмолвку Дорофеи насчет цыганки, но после утренней встречи, после того, что ей сказали Яноро и Флорика, все изменилось!
Да разве ж Федор Иванович Коршунов, батюшка мой, был цыганом? спросила Антонина как можно спокойнее, чтобы Дорофея тоже успокоилась.
Каким цыганом, окстись, не болтай чего попало! решительно махнула рукой Дорофея, но тотчас опять заюлила глазами, забормотала: А может, и был, откуда мне знать, если я его никогда не видела?
Как не видела? насторожилась Антонина. А на свадьбе? Ты же говорила, что с матушкой моей не расставалась никогда! Была сперва у нее горничной, а потом моей нянькой стала! Кто же ее к венцу прибирал, если не ты?
Лицо Дорофеи перекосилось, из глаз хлынули слезы:
Отвяжись, Тонюшка! Не мучай ты меня! Лучше кого другого спроси!
Другого? возмущенно повторила Антонина. Кого же другого мне прикажешь спрашивать, если и ты, и дедоба рассказывали, что венчались отец с матерью не в Арзамасе, а в Нижнем Новгороде? Что отец оттуда на войну ушел, с которой так и не вернулся, а матушка родами умерла, после чего дед в Арзамас привез ее в гробу, а меня в корзинке плетеной? Кого мне спросить, если никто из наших арзамасских соседей на той свадьбе не был? В Нижний поехать? Там что-нибудь разузнать? Но у кого узнавать, если батюшка мой, Федор Иванович Коршунов, был круглым сиротой и ни одного родного человека у него не осталось? В этом и ты, и дед меня с самого детства уверяли
Да ведь у деда крестильная запись есть! затравленно, исподлобья глядя на Антонину, выпалила Дорофея. В ней сказано, что мать твояГлафира, в девичестве Гаврилова, дочь Андреева, отецФедор Коршунов, сын Иванов, оба православные. А разве цыгане бывают православные? Все нехристи, все язычники!
Запись-то есть, да ведь да ведь крестили меня в Арзамасе, наш батюшка Иннокентий и крестил, напряженно сузив глаза, пробормотала Антонина. Ни матушки, ни отца при этом не былоее уже схоронили, отец погиб Отец Иннокентий записал все с дедовых слов, ему поверил! Они же с самого детства дружили, неразлейвода
Ты чего буровишь?! возмутилась Дорофея. Да неужто твой дед мог священнику солгать?
И отвела глаза так быстро, словно отдернула
Это не я сказала, медленно проговорила Антонина, не отводя взгляда от заалевшего Дорофеиного лица. Это ты сказала.
Чего, чего я сказала? закудахтала та, напряженно сводя брови.
Ты сказала, что дед мог священнику солгать.
Да нет же, я сказала, что он не мог! всплеснула руками Дорофея.
Конечно, не мог, со спокойствием, которого не чувствовала, кивнула Антонина. Зачем? Ведь все проверить можно. Небось в Нижнем, в храме Печерском, где отец с матушкой венчались, в церковной книге запись об этом венчании есть. Или нет?
Что значитнет?! взвилась Дорофея. Ты чего на мать родную наговариваешь, на голубицу мою, на Глашеньку? Неужто она могла нагулять дитя невесть от кого, а Андрей Федорович ее грех ложью бы прикрывал?
Она багровела лицом, она кричала, она всплескивала руками И это Дорофея, которая всегда говорила тихо-тихонько, опасаясь, что «люди подслушают, а людипервый враг господ»! Что и говорить, к прислуге домашней Дорофея относилась недоверчиво, сплетен, которые могут от слуг исходить, боялась как огняи вдруг словно забыла обо всех тех ушах, которые сейчас настороженно ловят каждое ее слово. Забыла, забыла, совершенно власть над собой потеряладо того встревожилась, до того старается убедить Антонину, будто о цыганочке всего лишь обмолвилась, будто эти ее слова не значат ничего! Однако чем больше она старается, тем сильнее щемит у Антонины сердце