За дверью останавливаюсь, боясь пойти дальше и случайно наткнуться на Олю или Кая. Что если они еще не уехали? Я не хочу видеть этого парня, не хочу даже запах его слышать, хоть он, кажется, надолго въелся в ноздри. Сигареты и почему-то до сумасшедшего свежий аромат спелого ананаса. Так пахнет этот сумасшедший мужчина.
Прикусываю язык, словно произнесла слова вслух, стираю с губ даже дымку слови провожаю взглядом начальника охраны Олега, который входит в кабинет мужа и прикрывает дверь до щелчка. Знаю, что Олег его чрезвычайно ценит за профессионализм и за то, что он превратил наш дом в неприступную крепость, но все равно вздрагиваю каждый раз, когда вижу или даже чувствую рядом. Квадратный, нелюдимый, бритоголовый и весь какой-то невозможно бесчеловечный. Словно бандит из отечественных боевиков времен лихих девяностых.
И что-то во мне противно сдавлено ноет. Так, что сердце вдруг заходится за ребрами, и я, чтобы не упасть, хватаюсь скрюченными пальцами за тумбочку. Перевожу дыхание, считаю до пяти, а потомдальше, пока не приходит спасительное облегчение.
Это все возраст, наверное. В тридцать сердце может шалить, я знаю. Мама умерла в сорок два, потому что была сердечницей. А вскоре и отец следом. Не думала, что так бывает, чтобы здоровы сильный мужчина за три месяца сгорел от тоски. Он просто высох и все, а потом вдруг однажды слег в постельи уже больше не встал.
Я смотрю на тяжелую дверь и пытаюсь угадать, что происходит? Анализирую всю произошедшее с самого начала, вспоминаю, каким взглядом муж провел Кая, как скрипнул зубами, как молча стерпел унизительный удар.
Телефон некстати пищит в руке. Анжела напоминает, что у нас через час онлайн совещание, а я до сих пор не согласовала перечень вопросов. В последний раз оглядываюсь на дверь, пытаюсь поймать отголосок странной тревоги, но тихо. Показалось. Глупая, придумала непонятно что, испугала саму себя. Это же Олег. Мой Олег, а не какой-то там «крестный отец».
Кручусь, как белка в колесе. Совещание проходит в штатном режиме, но меня подкашивает жуткая головная боль, такая едкая, что не спасают даже две таблетки аспирина. Потом иду разбирать наши с Олегом чемоданы, выкладываю на стол сувениры, обещая себе завтра же все оформить в красивые подарочные коробки. Малышка моей подруги Евы наверняка будет рада погремушке из кокосовой скорлупы. Сжимаюсь вся сразу, стоит подумать о том, как вкусно пахнет маленькая Хабиби: детской присыпкой, шампунем и каким-то своим неповторимым запахом маленького человечка. И внутренности снова обжигает боль. Потому что япустая, как выгнивший изнутри орех. Кто-то скажетерунда какая. Можно жить для себя, в свое удовольствие, наслаждаться миром, летать в Париж и Вену, на Мальдивы и в Таиланд. Что не в детях счастье, и вообще сейчас можно быть «чайлдфри». Но я так не могу Я просто не могу больше без слез смотреть на распашонки в витринах детских магазинов и улыбаться через силу, когда вижу в инстаграмме очередное беременное фото своей школьной подруги.
Прячусь в душе, когда Олег приходит в комнату, чтобы сменить рубашку. Тема детей до сих пор болезненная для нас. Еще семь лет назад врачи поставили Олегу диагноз: бесплодие. И до моего появления он даже не думал о том, чтобы снова стать отцом, потому что давно вышел из возраста, когда приятно не спать ночами и стыдно быть «престарелым отцом, который не может погонять с сыном мяч на детской площадке». Но он согласился рассмотреть возможные варианты, ведь таким было мое условие. Мы договорились остановиться на суррогатном материнстве. В перспективе. Через пару лет.
Я быстро принимаю душ, сушу волосы и выхожу к мужу уже обновленная, улыбающаяся. Хочу, чтобы он всегда видел меня такой, чтобы хотел ко мне прикасаться, даже случайно скользить пальцами по моей руке, обозначая свое присутствие.
Все хорошо? спрашиваю, забираясь с коленями на кровать, чтобы размять его напряженные плечи. Олег стаскивает рубашку, вздыхает, когда я прощупываю позвонки.
Не о чем беспокоится, родная. Поворачивает голову, чтобы поцеловать кончики моих пальцев. Нужно в офис.
Я сглатываю свое невысказанное предложение побыть сегодня вдвоем, вдруг вспомнив, почему мы уехали с курорта на день раньше. У Олега дела, работа, бизнес, контракты и партнеры. Его мир не делает остановок и не берет пауз, и вряд ли пощадит меня, если я случайным сучком влезу в механические шестерни.
Тогда поеду в студию, говорю спиной.
Я поздно вернусь. Олег снова рядом, целует плечо, поглаживая меня по бедру каким-то своим особенным, хозяйским жестом. Не обижайся, родная. Завтравесь твой.
«Завтра»это вся наша жизнь.
Глава седьмая: Кай
Ляля бежит за мной, словно собачонка. Хватает за руки, что-то булькает заплаканным голосом в сопливый нос. В этот момент я ненавижу ее и себя. Но себя больше, потому что я наломал дров. Хотел доказать этим сраным небожителям, что меня нельзя измерить денежными знаками, а в итоге связался с женщиной, которую не хочу видеть в своей жизни ни сейчас, ни потом. И осознание сделанной ошибки наотмашь лупит кувалдой куда-то в затылок, заставляя морщиться от несуществующей боли и через слово матерится.
Я иду через калитку на улицу, почти уверенный, что сейчас меня догонят, скрутят и по-тихому пристрелят где-то на этой безразмерной территории. И никто ничего не узнает. Но мне ни хуя не страшно, потому что я видел смерть. Видел, как убивают, и убивал сам. Потому что нет в мире ничего более отстойного, чем война за чужой капитал, и нет более беспощадных ублюдков, которые нанимаются на эту войну палачами.
Кай! Ляля хватает меня за локоть, и я рефлекторно чуть не толкаю ее в ответ. Ко мне нельзя вот так, сзади и с разбега. Пожалуйста, Кай!
Но я не останавливаюсь, только ускоряю шаг, на ходу выуживая из кармана зажигалку и закуривая единственную сигарету. Дым наполняет легкие, выгребает злость будто ковшом, и я с облегчением выпускаю его наружу. Еще пара глубоких затяжеки можно притормозить. Ляля, запыхавшись, подбегает следом, виснет на мне, рыдая в плечо. Противно-липкая, отчего-то громоздкая, словно перезревшая и размягченная груша.
Зачем ты так с ним?! тут же взрывается упреком. Слез, как и не было, карие глаза горят злостью. Я же просила держать рот на замке!
Вот поэтому ни о каких «нас» не может быть и речи, потому что у нее есть лишь ее в задницу поцелованное «Я».
Пошла ты на хуй! ору в ее перекошенное лицо. Вали к папаше!
Она пытается дать мне пощечину, но я легко отбиваю ее руку и на всякий случай делаю шаг назад, потому что она попробует снова, а я, каким бы придурком ни был, никогда не ударю женщину даже если она, как распоследняя сука, сама лезет в драку.
Кай! Она машет кулаками с таким остервенением, что становится почти смешно. Ты мудак! Ненавижу тебя! Чтоб ты сдох! Придурок! Тварь! Урок!
Она попадает лишь по воздуху, поздно соображая, что я успел перейти на другую сторону дороги. Мне даже не нужно оглядываться, чтобы знать, что будет дальше. Она вернется, сядет в свою жутко-дорогую «Ауди» и будет несколько дней тусить, не просыхая, названия мне посреди ночи, чтобы пьяным голосом сказать, какое я говно. И мне глубочайше плевать с кем она будет, потому что через эти пару дней Ляля снова придет ко мне. Она всегда возвращается, как стукнутая головой перелетная птица, которая по десять раз в год путает сезоны. Но есть во всем этом несомненный для меня плюс: Ляля сбросит пар. А потом, когда вернется «мириться», я пошлю ее еще разокончательно.
Домой я попадаю только к десяти и за пятнадцать минут успеваю принять душ, переодеться и перекусить бутербродами. Готовка и явещи совершенно несовместимые. Обычно я перекусываю в кафе рядом с мастерской, но после пьяной ночи желудок требует пищи не в абстрактном «когда-нибудь», а прямо сейчас.
За опоздание на три часа дядя делает мне втык. Не фигурально, а физически. Ладонь у него тяжелая, так что крепкая оплеуха еще долго будет «греть» затылок. Но это мое первое опоздание за все время, что я тут работаю, а еще у меня руки растут из правильного места, и если пригоняют чинить крутого «мерина» или «Порше»это сразу мои клиенты.
Хорошо, что сегодня работызадавись. Некогда голову поднять. Некогда думать о ней.