Сегодня, хотя бы сегодня, в эту ночь, старый хер ее точно не получит. Не получит ее мокрую от мыслей обо мне.
Кай, выдыхает Принцесса, когда я толкаю ее к двери. Кай, отпусти
Это не попытка убежать и не кокетство сучки, которая корчит из себя невинность, думая, что так не будет казаться сучкой. Это паника женщины, которая стоит на краю обрыва и вдруг понимает, что крылья у нее за спиной стремительно сгорают и, если она хочет перебраться на другую сторону, нужно лететь не мешкая, прямо сейчас.
Назови мое имя еще раз, требую я, медленно опускаясь на колени, задирая ее блузку до самой груди. Давай, Принцесса, имя.
Кай шепчет она, пока я прикасаюсь губами к ее животу. Кай, боже
Вот так, умница.
У нее такая мягкая кожа, что кажется, будто и правда целую чертов бархат. И живот дрожит от того, что я жадно провожу языком вдоль пупка. Моя Принцесса вытягивается в струнку, и приходится крепко держать ее за задницу.
Только попробуй лечь сегодня с ним в постель, зло, бешено рычу я, вгрызаясь зубами в кожу над правой тазовой костью. Только, блядь, попробуй.
Она охает, цепляется пальцами мне в волосы, тянет, пытаясь оторвать от себя. Но мне плевать на боль. Я помечаю ее своими зубами и губами, оставляю ярко-красный след на белоснежной коже и тут же слизываю боль, чувствуя себя почти наркоманом от соленого вкуса. Знаю, что буду чувствовать ее всю ночь, катать языком во рту и хрен бы мне, а не спокойный сладкий сон. Надеюсь, что и она будет мучиться, думая обо мне.
Я не знаю, почему даю ей уйти. Почему не валю на пол, не срываю одежду.
Я уже вообще ни хрена не понимаю.
И когда Даниэла в слезах выскальзывает за дверь, больно, до хруста, врезаюсь кулаком в стену.
Только когда ее шаги стихают на лестнице, понимаю, что совершил самую большую ошибку в своей жизни, позволив Даниэле прийти в мой дом. Потому что она ушла, но осталась. И это никакая не чертова шарадаэто моя долбаная реальность. Принцесса повсюду: ее запахом пропитались даже стены, я весь в ней. Жадно, как умирающий, сцарапываю зубами ее вкус со своих губ, а потом иду в ванну, чтобы выполоскать рот. Чищу зубы раз десять, извожу почти половину нового тюбика зубной пасты, но Даниэла все равно там, на кончике языка.
Она преследует меня: безмолвным призраком ходит по квартире, напоминая о себе то улыбкой, то беззвучным вздохом. И я все время думаю о том, доехала ли Даниэла домой и рискнет ли залезть в постель к мужу с моей меткой на теле.
Что-то выгрызает меня изнутри. Черпает глубоко, выкорчевывает пофигизм ржавым ковшом. И можно до усрачки говорить себе, что Даниэлапросто одна из множества остановок, которые были, есть и будут в моей жизни, но все это какое-то убогое дерьмо. Потому что она хватко держит меня своими серебряными глазами: не дает ни вздохнуть, ни выдохнуть. Это какая-то непрекращающаяся ковровая бомбежка, и единственный способ от нее избавитьсясбежать от себя самого.
Переодеваюсь, хватаю ключи и вылетаю на улицу. Льет как из ведра: прямо за шиворот, холодным августом по коже. Сажусь на байки понимаю, что никуда не хочу ехать. Что единственное место, где хочу сейчас бытьподальше от Даниэлы, там, где не будет слышно запаха ее духов, где я смогу послать на хуй даже свои мысли о том, как она, скорее всего, ложится на живот, когда старый мудак Никольский взбирается на нее для нелепого акта супружеского долга. Но такого места просто не существует.
Кай!
Я оборачиваюсь на знакомый голос, киваю и бросаю в лужу раскисшую сигарету.
Малина живет в соседнем доме, и я иногда подвожу ее после работы. Сегодня она тоже просила прихватить ее на обратном пути, но я отказался, потому что специально справился с делами пораньше, чтобы успеть заехать в супермаркет.
Ты чего мокнешь? спрашивает она, становясь так близко, чтобы прикрыть меня своим прозрачным зонтом.
Ее губыпроизведение искусства салонной красоты. Но целовать их не хочется от слова «совсем», хотя яркая помада наверняка будет хорошо смотреться у меня на члене.
Плохой день, отмахиваюсь от дежурного вопроса. Мы не в тех отношениях, чтобы изливать друг другу душу.
Малина наклоняет голову набок, отводит в сторону мое колено и практически втискивает себя мне между ног. От нее пахнет красками для татуировок, добровольной болью и почему-то жженой резиной. То, что нужно, чтобы на резком контрасте вытравить из себя аромат жасмина и ирисов.
Пойдем трахаться? спрашивает меня в губы, улыбаясь собственной откровенности.
У нее вообще нет комплексов. А у меня нет запасного сердца, чтобы проигнорировать спасительное для меня предложение.
Глава тринадцатая: Даниэла
Я сворачиваю с дороги после третьего квартала, когда чуть не врезаюсь в заграждение из мусорных баков. Не потому, что неаккуратно вожуя с двадцати лет за рулема потому что даже на залитом дождем лобовом стекле мне мерещится Кай. И дворники словно нарочно смазывают его лицо, показывая то широкую открытую улыбку, то хмурый взгляд, то прожигающее насквозь желание. Он словно клеймо у меня на сердце: горит сумасшедшей незнакомой болью.
Кладу руки на руль и беспомощно роняю на них голову. Дышу часто и глубоко, как загнанная лошадь, которая в забеге на благоразумие пришла к финишу первой, но вот-вот свалится и умрет в судорогах собственного сожаления.
Я неосознанно забираюсь рукой под блузку, прикладываю пальцы к месту укусаи так ясно слышу его слова: «Только попробуй лечь сегодня с ним в постель» Нелогичная просьба человека, который не имеет на меня никаких прав, кроме тех, которыми сам же себя и наделил. Но она торчит во мне, словно сломанная кость: мешает дышать и связно думать, мешает отыскать себя-прежнюю среди хитросплетений лабиринтов, в которые меня втянул Кай. Хотя, кого я обманываю? Я сама хотела заблудиться.
Домой приезжаю около трех ночи. Нет сил даже создать видимость попыток скрыть позднее возвращение. Наверняка охрана отрапортует Олегу, в котором часу я вернулась, но сейчас мне плевать на перспективу серьезного разговора.
Наша комната пуста. Где бы ни был мой мужон, как и я, сегодня совсем не торопится домой. Я несколько раз порываюсь включить телефон, но в конце концов забрасываю его в ящик стола с формулировкой «разрядился аккумулятор». Я слишком хорошо выучила повадки Олега, чтобы не знать: если он захочет узнать, где я и почему не беру трубку, то узнает это за пятнадцать минут. Скорее всего, начальник охраны уже с ним связался.
Я долго стою в душе, чередуя горячую и холодную воду, пока кожа не становится красной, воспаленной от немилосердного марафона на выносливость. А потом смазываю ладонью пар с зеркала и словно зачарованная смотрю на алый след. Скребу по нему пальцами, почти веря, что его можно стереть, словно глупую оплошность, поставленную не в том месте «галку» красным маркером. Может быть, если я вскрою этот болезненный нарыв, через рану вытечет отрава по имени «Кай»? А потом останавливаюсь, закрываю след сразу двумя ладонями и мотаю головой своему беспомощному отражению. Что же я делаю? Почему вопреки желанию сохранить хотя бы каплю его безумия, продолжаю упорно сопротивляться собственным чувствам?
Я лежу в холодной постели, обнимая одиночество и любуясь крепким затылком Кая, который примял соседнюю подушку. Протягиваю руку, чтобы взъерошить волосы, провести пальцем по краю ухаи просыпаюсь в тишине пустой комнаты.
Если Олег и вернулся домой, то ночевать в нашей постели он не захотел.
Но утром именно он меня будит: присаживается на край кровати, свежевыбритый, в модных очках и сером костюме по индивидуальному пошиву. Я невольно, поверх одеяла, прикладываю руку к животу, прячу свое личное клеймо почти официально падшей женщины.
Поздно вернулся, говорит муж, оставляя на моих губах мимолетный поцелуй. Спал в кабинете на диване, не хотел тебя будить.
Я волновалась, машинально отвечаю я.
И вдруг замолкаю, пораженная случившимся.
Вот онэтот момент. Микроскопическая трещина на хрустале нашего брака. Ложь, которую я произношу не задумываясь, как будто это совершенно естественно, привычно и вошло в традицию. А ведь я никогда не обманывала его, даже когда правда грозила разрушить наши отношения до самого основания. Я так легко лгу о том, чего не существует, потому что не хотела, чтобы он ложился рядом, клал голову на ту же подушку, где минуту назад лежал, пусть и воображаемый, Кай.