Где гарантии того, что у тебя нет тех же проблем, что и у сестры? сухо, по-деловому хватко, интересуется Адам.
Я и есть гарантия.
Никогда в жизни мне не было так тяжело расстегивать пуговицы. Их всего пять, но каждая словно намертво липнет то к пальцам, то к петлям, и только страх испортить брендовую блузку не дает просто вырывать их с корнем. Но, в конечном счете, я разделываюсь с последней и сбрасываю блузку на пол. Туда же отправляется юбка. Прохладный воздух выталкивает из-под кожи колючие мурашки, но я не позволяю себе ни секунды слабости. В конце концов, я сейчас на витрине, и нужно придать себе товарный вид.
Осталось двадцать минут, Адам.
Что будет потом?
У моего предложения закончится срок годности.
Это блеф. Адам нужен мне куда больше, чем я ему, потому что даже если он не получит своего от Иры, он может взять любую другую женщину, и многие из них за его миллионы будут совершенно искренне считать его красавцем. Но мне нужно блефовать, нужно идти до конца, потому что за спинойобрыв, пропасть, из которой мне не выбраться. За спиной человек, которого я буду любить вечностьи намного больше, хоть он, точно так же, как я сейчас, продал себя богатой старой «мамочке».
Глеб разменял нас, словно мелочь.
И я собираюсь отплатить ему тем же. Но, по крайней мере, продамся в десять раз дороже.
Мне кажется, Адам нарочно тянет время. Стоит около бара, прижавшись к углу бедром, пьет и курит, курит и пьет, и в гробовой тишине слышен лишь шелест ливня, далекие гудки машин и надоедливое тиканье старинных напольных часов. Я замерзла: кожа покрывается мурашками, чулки трут по ним, словно наждачная бумага.
Что ты будешь делать, если случится выкидыш? спрашивает Адам. Тычет сигарету в пепельницу, тянется к галстуку, лениво наматывает его на ладонь.
Выкидыша не будет.
Я не хочу слушать твои предположения, Полина. Я задал четкий вопрос, хочу услышать четкий ответ.
Я не знаю, что ему ответить. Я никогда не «залетала», потому что предохранялась. Потому что не была готова к детям. Думала, что когда-нибудь у меня будет красивая свадьба с Глебом, потом мы поедем в романтическое путешествие, и я вернусь оттуда «немножко беременной». Тяжело четко сформулировать что-то другое, если дети всегда стояли особняком от всего, что я вкладывала в понятие счастья.
Мы попробуем еще раз, говорю спокойно и четко.
Адам потирает переносицу: ответ более чем исчерпывающий. Несколько слов, которые ложатся на мое предложение огромным гранитным крестом. И к холоду добавляется толика страха и паники. Что, если он выставит меня за двери прямо сейчас? Мне некуда идти, я не могу вернуться в ту жизнь, где на мне не будет тяжелой цепи и поводка, которые удержат меня от Глеба. Я не хочу оглядываться сейчас, пока между нами еще есть тяжелый каменный мост, на другой стороне которого мужчина моей мечты.
Я скажу тебе, что будет, говорит Адам, сбрасывая пиджак и не трудясь даже снять рубашку. Подходит ко мне, берет за бедра и подталкивает к тумбе. Я закрываю глаза, чтобы не видеть его лица, но Адам приказывает:Смотри на меня, Полина. Ты достаточно взрослая девочка, чтобы продать себя, значит так же достаточно взрослая и для реальности.
Я сглатываю, мысленно считаю до трех и даю себе клятву: больше никогда не отводить от него глаз. Я буду видеть каждую эмоцию на его безобразном лице, чтобы выучить этот урок на всю жизнь: моя ценавот этот мужчина с улыбкой Гуинплена.
Мы никогда не были так близко: нос к носу. Его темные волосы лежат на упругом воротнике рубашки, и я чувствую дымный ладан с нотами мускатного ореха, который окутывает нас, словно сеть. Вот оноладан. Я будто грешница в церквипришла осквернить собой алтарь. Безбожница, которую стоит побить камнями в святой праздник.
«Прости меня, отче, ибо я согрешила»
Если ты не выносишь этого ребенка, Полина, то единственное место, где сможешь от меня спрятаться, будет так далеко от этой планеты, что ты вряд ли успеешь сбежать достаточно быстро. Это не угроза, Адам даже не повышает голос. Я деловой человек, и меня не интересуют призрачные инвестиции. Только факты.
Хочешь, чтобы мы поженились после родов? Я хочу задержать его руки, но Адам легко разводит мои колени в стороны, вклинивается между ногами.
Мой ребенок не будет внебрачным ублюдком, Полина.
Согласна. Я все еще смотрю ему в глаза, наощупь расстегивая ремень на брюках. Слава богу, у него нет проблем с эрекцией: я бы не смогла сделать минет, не смогла бы ничего, чтобы помочь ему.
Никакой свадьбы. Просто гражданская роспись.
Согласна, повторяю еще раз.
Адам отводит в сторону мое белье, пробует между ног, и мы синхронно сжимаем челюсти. Он вкладывает два пальца мне в рот, ждет, пока я сделаю их достаточно мокрыми, и несколько раз гладит меня по сухим складкам.
Я не хочу его, и никогда не смогу захотеть, даже если он останется последним мужчиной на земле. Мы заключаем сделку и не питаем никаких иллюзий о наших будущих отношениях. Мы должны просто сделать ребенка, ни мне ни ему не нужна показная страсть и бурный фальшивый секс.
Я только охаю, когда Адам входит в меня, и непроизвольно хватаю его за плечо.
У меня было двое мужчин: один еще в институте, и это был короткий роман, после которого я поняла, что не хочу тратить время на мальчика, который считает, что верх романтикиэто быстрый секс в институтской подсобке. Два года назад в моей жизни появился Глебпевец, кумир женщин, неизменный участник первой десятки красавчиков отечественной эстрады.
Но член Адама определенно больше чем я помню у этих двоих.
Мне хочется зажмурится, перетерпеть, но я помню о клятве и продолжаю смотреть ему в лицо. А он точно так же смотрит на меня: спокойно, выдержано толкается внутрь, словно совершает рутинную работу. Свободной рукой слепо упираюсь в столешницу сзадиваза с цветами летит на пол. Я вздрагиваю, и Адам подхватывает меня под колени, притягивая к себе для более плотного контакта. Есть лишь одна эмоция на его лице, которая на мгновение раскалывает маску безразличия: ему неприятно, когда я врезаюсь каблуками в его бедра. Что ж, по крайней мере в этом акте есть хоть что-то, что чувствуем мы обаболь.
Я никогда не испытывала оргазма с мужчиной. Ни разу. Это всегда просто какие-то бессмысленные движения, что-то, что должно логически закончить прелюдию. Я могу запросто довести себя пальцами, но от члена внутри мне всегда больно. И противно. Даже если это Глеб.
Я отношусь к тем тридцати семи процентам женщин, которые всю свою жизнь симулируют вагинальный оргазм. Но с Адамом мне хотя бы не нужно будет притворяться.
«Грязная маленькая Полина»режет тишину скрипучий голос.
Я вскидываюсь, поворачиваю голову, готовая закричать от ужаса. Кожа горит огнем, будто меня полощут под кипятком.
Адам берет меня за подбородок, заставляет смотреть на него, прямо в глаза, где теперь нет ничего, кроме черных зрачков размером с радужку.
Здесь только я, цедит сквозь зубы, и хрипота выдает его приближающийся оргазм.
Слава богу, здесь действительно только он.
Глава четвертая: Адам
Головная боль, как всегда, приходит не вовремя.
Просто ударяет в виски, растекается под волосами словно у меня на голове работает уборочный комбайн. Я пытаюсь не думать о ней, сделать вид, что это просто странный кратковременный приступ, но боль ползет по нарастающей и зажимает мой череп в тиски.
Я кончаю с глухим выдохоми одновременно десяток ржавых болтов вкручиваются мне в башку.
Сука.
На минуту просто теряю зрение, падаю на спину, плашмя, камнем иду ко дну, где нет ни единого звука, кроме безликого шепота.
Эта дрянь живет в моей голове уже год.
Сгусток аномальных клеток.
Опухоль.
Неоперабельная, потому что засела, словно противотанковая мина, так глубоко, что хирургическое вмешательство может сделать меня глухим или слепым. Или тупым. И пока что доброкачественная, поэтому врач считает, что я редкий везунчик.
Отворачиваюсь, привожу в порядок одежду и практически вслепую иду к бару.
Первый тест можно сделать через неделю, говорит Полина. Потом сдать кровь на анализ.