- Ложись на спину и раскрой для меня свои бедра.
Я медленно легла и повиновалась. Он раскрыл мои ноги еще сильнее и погладил между ними, а потом улыбнулся:
- Ты увлажнилась для меня. Хорошая рабыня.
Гафур навис сверху, удобнее устраиваясь между моих ног, а потом толкнулся, и я чуть прогнулась в спине, неосознанно стараясь уйти от его близости. Он не позволили, и подтянул меня к себе за талию, его член вошел глубже. Я ощутила саднящую боль и прикрыла глаза. И тут же услышала:
- Открой глаза, рабыня. Смотри на меня.
Я распахнула глаза и уставилась в пустоту перед собою. Мужчина стал вбивать в меня неспешными толчками, а я неожиданно подумала о морских волнах, что накатывают на песчаный берег. Интересно это вторжение тоже нежеланно, или песок с радостью принимает в себя холодные волны. Толчки усилились, и это выдернула меня из спасительных мыслей. Я медленно подняла руки и вцепилась в мужские плечи, с неимоверным желанием оттолкнуть. Но не оттолкнула и только сильнее сдавила пальцы. Гафур ускорился и через мгновение излился в меня. Все закончилась. Он скатился и притянул меня к себе:
- Вот так. Послушная рабыня. Я всему научу тебя, а твое дело быть прилежной и покорной. Ты поняла меня, Джуман?
- Да, мой господин.
Он прижал меня сильнее к себе и поцеловал в волосы. Сейчас он был нежен, а я подумала, что лучше бы терпела его жестокость, чем эту обманчивую нежность.
К концу нашего недельного плаванья я научилась многому. Я почти не выходила на палубу, и все время проводила в каюте, большую часть на кровати, лежа на спине. Мой господин сдержал слово: я была послушной и податливой, и он больше не наказывал меня. Теперь я умела многое, то, о чем раньше, и помыслить не могла: я научилась ласкать мужское тело губами, руками, грудью и даже волосами. Я научилась принимать своего господина в разных позах: на спине, на животе, на коленях, стоя у стены и согнувшись у стола, и даже пару раз он велел мне быть сверху. Но самая главная наука, освоенная мною за эту бесконечную неделю, была наука послушания, покорности и податливостия научилась безропотно сносить его прикосновения, ласки и поцелуи. Они больше не несли боли и не вызывали во мне жгучей ненависти, только неприязнь и безразличие. Как Гафур и хотел, я стала его послушной наложницей, что дарила господину удовольствие и принимала его милость.
Мне пришлось подчиниться его воле, ломая себя, чтобы сохранить здоровье, остатки разума, а возможно и жизнь. Только теперь я стала совсем другой. Я больше не была свободной и гордой Джоанной, дочерью графа, наследницей древнего рода, теперь меня звали Джуман. Я стала бесправной рабыней, услужливой наложницей на милости у своего господина. Я закрыла себя прежнюю, в самом дальнем уголке сознания, а новая я была совсем другой. У Джуман вместо сердца был кусок гранита, а вместо чувств и эмоций - сухой, выжигающий пустыню ветер. У бесправной наложницы вместо мыслей был зыбкий песок, который дарил благостное забвение, а вместо тела - бесцветная, безвкусная вода, что текла туда, куда прикажет её господин. Джоанны же больше не существовало. Но я дала себе самой обещание, что сохраню её, оберегая от всех и вся, глубоко внутри. Что не выпущу прежнюю себя на свет, пока не освобожусь от рабства или не умру.
Второе случится скорее.
Глава 4.
Путешествие подходила к концу, и я с двояким чувством ожидала нашего прибытия. С одной стороны, меня пугала жизнь в незнакомой стране, где царили жестокие нравы и суровые законы. А с другой во мне жила надежда, что в гареме я смогу затеряться среди прочих его обитательниц, и Гафур оставит, наконец, меня и мое тело в покое. Я стану одной из многих женщин, между которыми ему придется делить свое внимание.
Восток встретил меня безжалостно палящим солнцем, криками торговцев в гавани и обилием ярких красок, в которые была окрашена одежда горожан. Потом часовой переход на верблюдах по выжженной земле и я, наконец, увидела дворец Гафура. Он стоял в обилии зелени оазиса, и переливался на солнце, лучи которого отражались от гладкого белого мрамора стен. Красная крыша и резные окна, высокий каменный забор и железные кованые воротадворец был красивым и неприступным.
Гарем радушно распахнул для меня свои резные деревянные двери, и как только я вошла, несмело ступая по гладкой плитке, закрыл их на железные засовы, навечно запирая меня внутри. Моя золотая клетка захлопнулась.
Я сразу попала в твердые руки главного евнуха Карима и ласковые руки его помощницы Ламис. Они были очень комичной парой: он худой и высокий, с цепким взглядом и аккуратно подстриженной бородой, в которой уже пробивалась седина; она была низенькой красивой толстушкой, лицо которой озаряла улыбка. Пока меня вели в мою комнату, Карим и Ламис в два голоса рассказывали правила гарема, я внимательно слушала их, стараясь ничего не упустить. Но дойдя до маленькой спальни с небольшой кроватью под шелковым пологом, круглым низким столиком, возле которого были разбросаны яркие подушки, и деревянным сундуком, поняла, что могла и вовсе их не слушать. Правила моей пожизненной тюрьмы простыемне ничего нельзя, кроме как во всем ублажать господина. Еще пару минут наставлений, которые я уже не слушала, и меня оставили одну.
Я подошла к небольшому окну и не увидела ничего, кроме желтого песка, что окружал дворец на мили вокругпустыня тянулась до самого горизонта, где встречалась с голубым небом. Я вздохнула: зачем они запирают ворота гарема на засовы, выжженная земля удержит пленниц внутри, лучше любых замков.
Я села на кровать и огляделась: комната была очень маленькой, моя гардеробная комната в родительском поместье была в три раза больше. Но сейчас я обрадовалась этой комнате, в которой я буду жить одна. Отдельная спальня дарила уединение, которого так не хватало на корабле.
Долго мое уединение не продлилось, через полчаса в мою спальню вошла Ламис с двумя рабынями, они проводили меня в общую ванную комнату с большим бассейном. Там Ламис подвергла мое тело тщательному осмотру, во время которого моя кожа стыдливо загорелась, хотя женщина была предельно деликатна. А вот рабыни, что мыли меня после, деликатностью не отличались: они яростно скребли тело какими-то деревянными дощечками, намыливали и натирали кожу едким мылом, вбивали в волосы ароматную пенуони старались так, как будто я не мылась ни разу в жизни. Когда мое тело стало скрипеть и блестеть от чистоты, меня уложили на широкую деревянную лаву и покрыли кожу скользким маслом, что излучал сладковатый аромат. По возвращению в спальню рабыни, под чутким руководством Ламис, заплели мои волосы в две красивые косы, и одели меня в шелковое платье бирюзового цвета, расшитое золотыми цветами. Я, наконец, была готова «выйти в свет».
Я с грустью подумала, что мои приготовления к первому в жизни балу, и на десятую часть не были столь значительными, хотя тогда надо мной колдовало три служанки, камеристка, парикмахер и модистка с помощницей. И все это происходило под бдительным надзором моей строгой бабки, которая каждый раз ударяла деревянной тростью об пол, если ей что-то не нравилось, или кто-то был недостаточно, по её мнению, расторопен.
Сейчас же, все было менее масштабным, но гораздо более важным. Меня не ждал огромный бальный зал с многочисленными персонами высшего света, я готовилась предстать всего лишь перед горстью молодых женщин, родословная которых едва ли была древней. Но теперь вся моя жизнь зависела от того, как примут меня эти женщины, наложницы гарема, в котором мне суждено остаться навеки.
Общий зал гарема был не очень большим, но дорого обставленным: парчовая обивка стен, резная деревянная мебель, много шелковых подушек и матрасов, небольшой фонтан у широких окон. В комнате звучала приятная музыка, что лилась из-под пальцев евнухов-музыкантов, в воздухе витали свежие ароматы тропических фруктов и дорогих масел, что заменяли на востоке душистую воду. Повсюду были расставлены большие свечи, которые в наступающих сумерках озаряли комнату мягким мерцающим светом.
Я, наконец, увидела других обитательниц гарема. Их было девять: все молодые и красивые, с разным цветом кожи и волос, разрезом глаз и телосложением. Их красивые наряды были сшиты из разноцветного щелка, а тела обильно увешаны золотыми украшениями. Молодые женщины сидели на горах подушек, ели фрукты, пили сок, смеялись и вели тихие беседы. Наложницы были медлительными и разнеженными, излучали безмятежность и спокойствие. Они были довольны жизнью, они были счастливы. Рабыни Гафура были именно там, где хотели быть.
Карим подошел к нам с Ламис и, взяв меня за руку, вывел в центр круглого зала. Мужчина кивнул музыкантам, и те перестали играть. Голоса в гареме затихли и Карим громко объявил:
- Это Джуман, новая наложница нашего господина.
На меня уставилось девять пар пристальных глаз: недоумение, удивление, раздражение, злость, завистьэти и другие не радостные эмоции я читала на лицах новообретённых соперниц. Женщин не обрадовало моё вторжение в их размеренную жизнь, и они даже не пытались этого скрыть. Карим обвел всех суровым взглядом, под которым наложницы быстро опускали глаза, и твердо сказал:
- Джуман обрела новый дом в гареме нашего господина. Дом, в котором будет жить лад и спокойствие, пока я руковожу им, - озвучил мужчина свое предупреждение и отошел от меня.
Я сглотнула и быстро огляделась в поисках спасительного угла, где могла бы спрятаться от любопытных глаз. Но не успела ретироваться, как услышала за своей спиной:
- Здравствуй, Джуман, - я резко обернулась. Со мной говорила красивая молодая женщина, что полулежала неподалеку, а услужливый раб обмахивал её опахалом из павлиньих перьев. - Меня зовут Батул. Я старшая наложница в гареме нашего господина. Подойди.
Я решила, что лучше не ссориться ни с кем в первый день, а тем более с предводителем женской шайки, и медленно подчинилась. Батул указала мне на матрас, напротив себя, и я послушно села, одергивая платье. Женщина была очень красивой: правильные черты лица, темная бархатистая кожа, черные волосы, что были заплетены в косу и украшены живыми цветами, стройное грациозное тело, одетое в серебристое платье. Женщина внимательно меня разглядывала своими миндалевидными карими глазами, в которых я читала только легкий интерес. Неведомо почему, но фаворитка Гафура мне сразу понравилась.
- Господин привез тебя из своего путешествия?
- Да.
- Сколько тебе лет?
- Двадцать два, - ответила я и услышала легкий шепот, что пробежал по залу. Я знала, что к нашему разговору прислушиваются, а также знала, что в своем возрасте выглядела в глазах обитательниц гарема уже довольно старой.
Батул внимательнее ко мне пригляделась и тихо спросила:
- Твои волосы, ты красишь их хной?
Я отрицательно мотнула головой, вспоминая прабабку матери, шотландку, от которой мне и достался этот темно-медный цвет волос. Батул чуть наклонилась ко мне и сказала совсем тихо:
- Мой совет, прячь волосы под платком, не стоит дразнить других наложниц. У тебя и так появятся враги, это неизбежно. Твои волосы слишком экзотичны для этих мест, а все необычное вызывает зависть. Не настраивай против себя обитательниц гарема.
Я снова кивнула, принимая её совет. Батул откинулась на подушках и сказала довольно громко:
- Мы здесь для радости нашего господина и должны сохранять мир и покой в его доме, - женщина пристально посмотрела на меня, и я снова кивнула. Батул кивнула в ответ и, задержав на мне взгляд еще на пару секунд, заговорила с другой наложницей.
Я стала для неё не интересна.
В первую ночь в гареме я очень волновалась и даже не ложилась в постель, ожидая, что за мной придут. Я боялась, что Гафур призовет меня в свою спальню, поэтому только к рассвету забылась беспокойным сном. А в обед, когда, наконец, посетила общий зал, узнала, что мужчина провел ночь с Батул, которая, как поведала мне Ламис, ждала его ребенка. Я чуть успокоилась и другие женщины, наверное, тоже: мое прибытие не нарушило устоявшиеся порядки.
Дни в гареме потекли медленно и тоскливо: наложницы спали допоздна, ели вдоволь, недолго гуляли в саду, много сплетничали, часто мылись, плескались в бассейне и снова ели. Женщины держались небольшими группками, ни в одну из которых я не попала, ведь даже не стремилась туда. Мне не нужна была дешевая дружба, что распадется как карточный домик под дуновением легкого ветерка. Я держалась уединенно, и это всех устраивало. Мне хватало общения с болтушкой Ламис, что, казалась, выбрала меня своей любимицей. Она словно курица-наседка хлопотала над наложницами, как над своими цыплятами, а я стала её главной заботой, то ли потому что появилась последней, то ли по тому, что была одиночкой. Женщина часто приходила ко мне в спальню, чтобы проведать «как я тут», рассказать не интересные мне сплетни гарема, или просто расчесать мои волосы, которыми она могла заниматься часы напролет. Ламис напоминала мне улыбчивую камеристку моей бабки, что в детстве тайком ото всех кормила меня шоколадом. Иногда я становилась достойной внимания Батул, что милостиво позволяла мне, а точнее велела, посидеть подле неё. Такой почетной участи заслуживали немногие, и за это мне перепадало завистливо-злобных взглядов от других девушек.
Самыми ненавистными для меня были вечера, в которые не разрешалось выходить в сад. В сумерках единственным занятием была еда, разглядывание звездного неба через арки окон и немногочисленные развлечения в виде «концертов» заунывных музыкантов и эротических танцовщиц. Но были вечера, которых я боялась больше всего: в гареме было оживление, к наложницам приходил их господин, и тогда обычный скучный вечер превращался в большой праздник. В такие моменты я старалась уйти в самый дальний угол зала, чтобы Гафур меня не заметил. Я надеялась, что он и вовсе забыл, о моем существовании. Может он уже и не помнит, что в его гареме есть такая наложница как Джуман? Это было бы для меня истинным счастьем.
Мое счастье закончилось через полторы недели. Вечером дверь в мою комнату неожиданно распахнулась, и Карим почтил меня своим присутствием. Я медленно встала с подоконника, на котором любовалась закатом и вопросительно посмотрела на мужчину. Тот махнул рабыням, что шли за ним и сказал мне:
- Они подготовят тебя к ночи.
Я сразу поняла, где проведу эту ночь.
Меня снова подвергли яростной процедуре мытья, целью которой было содрать с меня кожу, растерли пахучими маслами, заплели волосы в корону и одели в роскошный шелковый лиф и струящуюся полупрозрачную юбку. Одна из девушек провела меня по длинным коридорам дворца на мужскую половину, где нас ждал Карим. Он быстро оглядел меня с головы до ног, потом зацепил пальцем прядь моих волос и вытянул из прически, локон свободно упал на шею. Карим оглядел меня еще раз и кивнул, довольный увиденным: игрушка господина была готова. Мужчина подвел меня к двери опочивальни Гафура и толкнул дверь. Я вошла за ним и остановилась, покорно опустив голову.