Но только не для тех светлых умных голов, кто сумел прозреть, кто испокон веков приходил в Россию не с гордынею, а с уважением, не спесиво, а поклоняясь. И если он понимал Россию, если допускали его в самые тайные глубины славянской души, то не сопротивляясь более, отдавал он свое сердце этой великой стране, склоняясь перед ее божественным предначертанием.
Глава 3
15 августа
4:00
А утром на Лару обрушилась новая напасть. Спасаясь от огромного бурого медведя, шею которого почему-то охватывал широкий кожаный ошейник, американец спотыкнулся о высохший корень могучего дуба и нелепо распластался, пребольно клацнув зубами о вороненый ствол ружья. Он в панике оглянулся: гора шерсти уже нависла над ним, обнажились в оскале страшные клыки, и от рыка зашелестела трава. Пена, словно хлопья снега, опадала, утяжеленная слюнями, на одежду, насквозь промочив куртку. Послышался противный треск рвущейся под напором острых когтей материи. То ли для того, чтобы еще больше разозлить себя, то ли, чтобы поиграть с жертвой, чудовище мощными ударами лап стало лупить по бокам Лары, швыряя его тело, словно куклу.
Со стоном американец взмахнул руками и сел. Глаза раскрылись, но пелена сна еще мешала осознать себя в этом мире. Еще толчок. Он моргнул и уставился на Савушкина, довольно бесцеремонно его расталкивающего.
— Вставай, вставай, Флин! — приговаривал Савушкин, посмеиваясь и подмигивая. — А то все утки улетят. Да вставай же, говорю тебе!
Он встал на ноги, наклонился, сграбастал камуфляжную куртку американца за меховой воротник и вырвал американца из невесомого тумана дремы, решительно поставив его на ноги.
— Ну вот, хорошую водку пролил на бушлат! — посетовал Савушкин, глядя на темное пятно и застрявший в «молнии» смятый пластиковый стаканчик.. — Ну ничего, у меня запасная есть…
Он буквально поволок взъерошенного и продрогшего от утренней прохлады Лару к автомобилю и распахнул багажный отсек.
— На, одевай, шпион фигов! — добродушно усмехнулся Савушкин, протягивая совершенно новый пятнистый бушлат с теплым капюшоном.
— Какой я тебе, к такой-то матери, шпион! — проклацал Лара, с удовольствием облачаясь в теплую и, главное, сухую одежду.
— Ну нет, так нет. — покладисто согласился Савушкин, выгребая пачки патронов и пахнущие ни с чем не сравнимым запахом кожи патронташи и подсумки. — А ты по-русски совсем ни бум-бум?
Он протянул амуницию американцу и показал, как обращаться с застежками и многочисленными ремешками.
— Я многое понимаю, но говорить не могу! — пробурчал Лара, с удивлением ощущая нежелание распухшего и шершавого языка поддерживать беседу. Его поддержал желудок, настоятельно рекомендовавший освободить его от всякой гадости и наполнить чем-нибудь более питательным.
— Как, совсем ничего не можешь? — продолжил любопытствовать Савушкин, тоже зябко поеживаясь.
Лара, с большим трудом нащупав молнию на ширинке, обрадовано навострился в ближайшие заросли орешника.
— Могу, но совсем немного: «зд'астуи х'ен мо'дасты'!»
После этого, шебурша листвой и разматывающейся с пугающей быстротой туалетной бумагой, скрылся в кустарной чащобе.
— Мда! — почесал затылок Савушкин, услышав эти изыски великого и могучего. — Не все сферы жизни охватывают знания товарища…
15 августа
5:30
…Пробираясь по лесу вслед за Савушкиным, который ориентировался на местности, словно индейский вождь Виниту, Лара попытался применить свои познания в ориентировании, но без особого успеха. Остальные члены их охотничьего клуба растворились в лесу, по словам Савушкина, задолго до того, как ленивый американец продрал глаза, и готовили нечто из ряда вон выходящее.
Глушь поражала. Серое, еще не разогревшееся утро делало проходимые ими места действительно сказочными.