О том, что я раздета, даже не сразу вспомнила, и поняла это лишь по взгляду мужчины. Нет, вовсе не смущённому взгляду, и смотрел он отнюдь не в мои прекрасные очиэтот мой добрый и заботливый друг, мой верный защитник жадно пялился на мою обнажённую грудь.
Таких взглядов я видела великое множество даже когда была ещё ребёнком. И позднеев Париже, и даже здесьв этой китайской дыре мужчинами управляли инстинкты. Ни слабый серый рассвет, ни завеса проливного дождя не смогли скрыть от меня этот похотливый взгляд голодного самца.
Лишь на секунду в голову закрались страх и сомнение, но тут же были сметены негодованием. Подхватив мокрую футболку, я прикрыла ею грудь и с вызовом взглянула на парня.
Ники, дружочек, а не рановато ли ты по грибы собрался, и где, мать твою, ты потерял своё лукошко?
Ди, ты невероятно красивая, проигнорировав мой издевательский тон, хрипло произнёс Доминик.
Приблизившись почти вплотную, он медленно протянул руку к моему лицу. Осторожно убрав налипшие мокрые пряди, Ник погладил меня по щеке, осторожно провёл пальцами по шее, ключицам, и теперь поглаживал побелевшие костяшки моих пальцев, сжимающих футболку.
Я же, как заворожённая, следила за его рукой, а моё тело наполняли новые, неведомые мне ранее, ощущения. Я отчётливо понимала их природу, но совершенно не желала им противиться. А ради чего? Во имя какой-то там великой цели, к которой готовили меня Демон со своим дурным учителем? Да мне даже смысл моего пребывания здесь не понятен.
Возможно, я уже скоро осознаю все четыре истины древней философии и, пройдя по Восьмеричному пути, достигну нирваны, и забудусь в ней, так и не познав греха. Тогда, пожалуй, мне стоит поторопиться и куснуть запретный плод.
Я решительно опустила руки, которыми придерживала футболку у своей груди, и прошептала:
Дотронься до меня, Ники.
Из горла парня вырвался резкий рваный вздох, на который моё тело откликнулось каждой клеточкой. Моё дыхание участилось настолько, словно я промчалась километров двадцать навстречу своему искушению.
Подрагивающие пальцы Ника обвели контуры моей груди, едва касаясь. От этого невинного прикосновения моя грудь как будто стала больше, а тёмные соски, как две маленькие пики, нацелились на Доминика. Внизу живота что-то тянуло щекотало и закручивалось Так вот вы какиебабочки!
Мне захотелось скрестить ноги, а ещё дёрнуть за волосы этого парня и притянуть его губы к своей груди. Почему он ничего не делает? Я прикрыла глаза, стараясь сосредоточиться на собственных ощущениях. Ну же, Ники, чего ты медлишь?
Прости, малышка, так нельзя, Доминик обнял меня за плечи и прижал к себе. Мне очень трудно не прикасаться к тебе, почти невозможно, но нам надо подождать.
Да ну? взвилась я. Выходит, зря я так надеялась, и пять километров к тебе мчалась, чтобы отдаться? А теперь разделась вот, уговариваю
Не злись, малыш, я идиот.
Я тебе не малыш, понял? изо всех сил я оттолкнула от себя Доминика. А вот ты действительно идиот, и прав Демон, засиделся ты здесь слишком!
Я с остервенением натягиваю на мокрое тело мокрую одежду, а мой несостоявшийся соблазнитель смотрит на меня глазами, полными отчаяния. Вот же придурок, зачем он всё испортил? И зачем вообще припёрся? Сволочь! Целовал, в любви признавался, а теперь вдруг решил выследить меня голую, чтобы объявить, что нам надо подождать.
И это хвалёная мужская логика? Ненавижу мужиков!
Девочка моя, прошу, пожалуйста, давай не будем ссориться, тихо попросил Доминик.
Узкорылая крокодилицатвоя девочка! я подхватила свой рюкзак и рванула прочь.
Вот гадствоещё и к Хенгу опоздала!
* * *
Вымыв ноги и быстро переодевшись в сухую чистую одежду, я тщательно убрала под косынку мокрые волосы и направилась к Мастеру в дом. На сушку волос времени просто нет. Но заболеть мне не страшно, в этом загадочном месте меня никакая простуда не берёт, и все страшные вирусы дохнут ещё на подлёте.
Приготовление завтрака обычно занимает совсем немного времени, но от одного вида этого попугайского корма меня начинает тошнить. Каша из чумизы с небольшим добавлением картофеля уже более двух лет составляет мой неизменный утренний рацион. О соли и сахаре даже и мечтать не стоит.
Когда-то, ещё на первом году моего пребывания здесь, я рискнула проявить недовольство по поводу однообразия в еде. Как ни странно, Хенг меня не прибил на месте за вольномыслие. Но зато весь следующий месяц завтракала я лишь четырнадцатью сырыми зёрнышками дикого риса. И даже без глоточка воды! И эта жалкая щепотка зёрен была единственной снедью, что наполняла мой желудок до самого обеда.
Хенг тогда даже снизошёл до объяснения, и я узнала, что такая диета позволяла шаолиньским монахам сохранять силу и долголетие. А почему только четырнадцать зёрен? Ну, это же элементарнопо количеству прожитых лет. Спрашивается, какая сила от такого скудного завтрака? И на фига мне нужно такое долголетие, если всю жизнь придётся провожать голодным взглядом диких голубей и завидовать бродячим собакам, промышляющим на помойке.
Воображение живо нарисовало праздничный завтрак в свой столетний юбилейгорстка сырых твёрдых зёрен со свечкой в центре для обозначения торжественности момента. Я бы, к примеру, предпочла свечку сжевать, чем давиться сотней сырых рисинок.
Когда же, после жёсткой диеты, мне снова была предложена альтернатива в виде раскритикованной мной каши, я была безмерно счастлива. А заодно утвердилась в понимании, насколько всё в этом мире относительно.
Когда с приготовлением сегодняшнего завтрака было покончено, то на медитацию оставалось не более двадцати минут. До завтрака Хенг обычно не появлялся, но почему-то старый хрыч всегда знал, что происходит на его территории в его отсутствие. И я даже не сомневалась, что моё опоздание не останется в тайне.
Погрузиться в медитативное состояние у меня не вышло. Как бы я не стремилась уйти в себя, абстрагироваться полностью от Доминика не получилосья по-прежнему продолжала злиться. Хорошо, что сегодня воскресенье и, кроме занятий с Хенгом, других уроков у меня нет. А иначе мне бы не избежать замечаний от моих учителей и, не приведи Бог, плохих оценок.
Старый злыдень материализовался в маленькой трапезной ровно без десяти минут шесть. Застыв у порога, он сделал глубокий вдох, скривил губы и впился в меня немигающим, цепким взглядом. По моему позвоночнику прошёл неприятный холодок. Ох, кажется, сейчас что-то будет
От тебя воняет потёкшей сукой, скрипучий голос Хенга заставил меня задрожать.
У меня даже и в мыслях не возникло изображать удивление и непонимание. Я только молча смотрела на Учителя в ожидании вердикта. В моих глазах он легко мог разглядеть страх, но в них точно не было раскаяния. По моим собственным убеждениям я не совершила ничего предосудительного. Вернее, не успела совершить, но факт остаётся фактомничего не было.
Если же исходить из теории самого Хенга, то контролировать, прежде всего, я обязана чистоту помыслов. Но они и так были девственно чисты до недавнего времени, пока Доминик не замарал их своим, совсем не братским и не дружеским, поцелуем.
Да что я вообще здесь анализирую?! Я ведь уже взрослая шестнадцатилетняя девушка. В этом возрасте каждая нормальная, более-менее симпатичная француженка имеет, как минимум, опыт страстных поцелуев и объятий. И я в монашки не собираюсь записываться, даже в шаолиньские.
Ты-ы, презренная блудница, посмела своими грязными руками готовить мне еду, голос Хенга стал ещё более тихим и зловещим.
Вот интересно, а что мне было делатьсовсем не готовить? Извините, мол, батенька, так уж вышлонечаянно впала сегодня в блуд и по неосторожности руки замарала. Только чем? Я ведь даже ничего не потрогала у Доминика, хоть и очень хотелось. Знала бы я, что это избавит меня от ежедневного кашеварства, то давно бы уже всех мужиков в городе перещупала.
Пытаться убедить Хенга в том, что я чистая, было абсолютно бессмысленно. Да если бы я даже полностью с хлоркой вымылась, то всё равно бы опошлила его благословенную трапезу, так как мои мысли уже вовсю плескались в грехе и стремились увязнуть в нём ещё глубже.
Обжигающие удары многохвостой плетью отозвались болью на плечах, шее и лице. Тяжёлый резиновый шарик жёстко припечатал мои губы к зубам, и я почувствовала металлический привкус во рту. Вот же сволочь, чуть зубы мне не выбил. Захотелось сплюнуть кровь прямо в кашу этому извергу.