Мужик еле добежал до меня, вспотевший и задыхающийся. Он и слова проронить не мог до тех пор, пока не постоял минуту-другую. Он вообще человек был мокрый: постоянно лоб сверкал под светом, а в подмышках цвет его любимой серой футболки, так говорю, потому что только в ней его и видел всегда, был глубже, чуть темнее. А еще у него был глупый взгляд иностранца: иногда смотрел на все с расширенными глазами, да еще стараясь не моргать, лишь бы не пропустить важного. Он часто озирался, будто хотел встретить какую-то знаменитость, думал, что они у нас такие классные, и ходят среди обычных людей, и ничуть не стесняются пообщаться, и раздают автографычушь, не правда ли? Когда же он передохнул, то сказал:
Мистер Моро, вам не нужно меня избегать. Он говорил очень вежливо, хотя на самом деле он был не такой, на стройке он постоянно со всеми смеялся и хлопал собеседникам по спине с такой силы, что даже смотреть на это было больно. В общем, развязный он был, а со мной старался быть карикатурно приветливым. Вы даже представить себе не можете, как долго я размышлял над этой встречей. Размышлял он, да я на сотню часов больше думал, как бы не встретиться с этим глупцом.
Но раз уж я пережил обморочное состояние, подумал я, то смогу и пережить беседу с этим мужиком, так что я твердо ответил:
Хорошо, говорите. Больше я и слова произносить не хотел, но он оказался не так прост.
Нет же, не здесь должны говорить мужчины, когда у них важный разговор, так, как минимум, было в моей стране. Его звали Эрнест Вальтер, и он был приезжим из ГерманииГерманию он всегда уважал, говоря, что переехал сюда лишь по неоправдавшейся любви.
Ну к несчастью для вас, я хочу полежать здесь. Ответил я ему. Думал: он поймет, как я ему не рад, но он не то чтобы понял это, он знал этого с самого начала.
Простите, за, хо-хо, дальнейшие слова, но к несчастью для вас, я отлично умею ждать. А гад был с острым языком, любил похохотать даже в такой ситуации. Вы же все равно рано или поздно встанете.
Я могу лежать здесь до самой ночи. Конечно же, я не мог: все бока бы отлежал.
Вы сами дали мне время, чтобы делать многоев том числе ждать.
Ясно было, что так просто он от меня не отвязался бы. Тогда я решил проверить и его, и себя на прочность, продолжая лежать, сколько вообще мог это делать. В последнее время я мало лежал, так что у меня не было сомнений, что это будет легче простого, но вы когда-нибудь лежали на траве, пока кто-то большой и грозный, а это относилось к Эрнесту, смотрел на вас? Это же просто невозможно. В общем, минут через шесть я уже стоял на земле и пытался отойти от потемнения в глазах.
Скажите же, Эрнест, куда вы меня поведете? Я пытался подыгрывать ему в его манерах, чтобы он оставался таким вежливым, а то лишних хлопков по спине получать я не собирался.
Вам уже есть восемнадцать, мистер Моро? Думаю сводить нас в ближайший бар.
Нет, не восемнадцать. Я даже обрадовался своему несовершеннолетию, ведь хуже уставшего строителя может быть только пьяный уставший строитель.
Но когда это нас останавливало, да? Ха-ха-ха! О нет!, кричал я в своей голове. Не стесняйтесь, я ведь тоже был молодым! А мне и не верилось на самом деле. Вот любят взрослые сказать, что они были молодыми, но нам-то, молодым, как в это поверить? Перед нами лишь старик, доживающий свои последние годы. Да и вообще, что нес этот Эрнест? В его стране пить можно с шестнадцати.
Бар
Ну скупым и неблагодарным Эрнест точно не был, ведь в тот день он решил сводить меня в один из самых дорогих баров города, естественно немецкий, с таким непроизносимым и незапоминающимся названием, что-то около аркен или ахтзен, точно не вспомню. Нам еще за милю нужно было к нему идти, а мы уже слышали пьяные немецкие песенки, хоровые: человек под двадцать пело. Сам бар занимал целое здание, все четыре этажа в стиле, напоминающем немецкое барокко. Там были огромные окна, в которых видно было целое ничего, а все из-за того, что там была просто невообразимая толпа, обрезающая пути увидеть хоть что-то кроме их спин да толстых, набитых пивом, животах. Им даже пить было проблематично, потому что давление стало настолько сильным, что им всем пришлось поднимать вверх свои потные руки. И просто представьте, как на первом этаже было чуть ли не за сотню людей, которые даже и не пили, а если уж сильно хотели, то они высасывались из бара и пили на улице, а потом возвращались в эту человеческую массу.
Я сильно испугался, когда улицезрел это, ведь, поверьте мне, я участвовать в этом не хотел, но Эрнест лишь посмеялся, увидев мой ужас на лице.
Не беспокойтесь: это лишь первый этаж, а нам на самый верх. Указывая пальцем на четвертый этаж, произнес Эрнест.
Перед входом стоял вышибала, который не решал, можно ли тебе входить. Он распределял людей по этажам и при виде Эрнеста он уж больно растерялся, встал как солдатик и чуть ли честь не отдал.
Эрнест, дружище! Они обнялись и постучали кулачками по спинам друг друга. Сегодня накатим?
Нет, слушай, Август, помнишь о своем долге? Прошептал ему Эрнест.
Ах, тише! Август подошел вплотную к Эрнесту и продолжил. Сзади тебя подозрительный тип. К слову, это он про меня. Я правда такой подозрительный? Меня даже на улицах несколько раз останавливала полиция, потому что я как-то не так шел. Не то чтобы я обижался, но нельзя ли помягче со мной.
Ха-ха, нет, друг, он со мной Ну, тот самый, понимаешь?
Август сразу расплылся в улыбке и вытащил из кармана пару пластиковых карточек голубого цвета с единственной надписью: VIP-персона, на которую сразу позарились уличные пьянчуги. Если бы мы проторчали еще с минуту перед ними, то все могло закончится куда хуже, чем оказалось на самом деле.
Этажи оказались абсолютно разными: на втором располагалась небольшая площадка для гольфа, где играли крайне старые зануды, все обсуждавшие свои важные дела на работе; третий был вообще стриптиз-клубом с такими элегантными танцовщицами, вскружившими мне голову своей красотой, что даже Эрнест предложил остаться здесь, но я отказался: как может выдаться серьезный разговор, когда вокруг тебя кружатся такие дамы. А вот четвертый мне действительно понравился, это был словно старейший бар города, прямиком из пятидесятых-шестидесятых, где стояла большая площадка для музыкантов, а перед ним тысячи маленьких столиков для двоих. Могу с уверенностью сказать, что пустых мест там не было, все оказались заняты, но мы с Эрнестом и не были этому расстроены. Мы уселись прямо за стойкуЭрнест долго ждать не стал:
Келлербир мне, а емуОн понятия не имел, что может пить такой как я. Ну то, что попросит.
Я попросил меню из бара. Вот в тот день я действительно потерял дар речи, настолько все было непонятно и дорого. Я просто кряхтел, смотря на меню, пока бармен стоял и ждал. Затем я вспомнил о том, что когда-то наливал Мейс и решил попросить коньяк с апельсиновым соком. Бармен удивился, наверное, он уже не ждал от меня внятного заказа.
Сэр, а вам есть восемнадцать? Спросил бармен, очень порадовав меня.
Нет, лишь семнадцать.
Но когда это нас останавливало, да? Ответил бармен. Что было не так с этими немцами? У них там книжка фраз что ли есть, по которой они следуют.
Нам подали заказы, но Эрнест вместо всяких слов просто развернулся на сто восемьдесят и стал наблюдать за музыкантами. В ту ночь играли In the air tonight иностранного для нас с Эрнестом Фила Коллинза, изменив его инструментальную часть под что-то более классическое. И играли я хочу вам сказать хорошо. Я впервые услышал эту песню именно там, и даже услышав оригинал, я все равно навсегда запомню исполнение тех ребят.
Слышали ту строку? Он говорил о строке: Если бы ты сказал, что тонешь, я бы не подал тебе руку. Как думаете, это правильно?
Не подать руку? Может да, а может нет.
Вы добрый, мистер Моро, просто не признаете этого.
Хоть Эрнест и не был одним из наших коренных горожан, я все равно считал его таким же, как и всех: глупым летуном. Все, кто здесь остаются, становятся такими.
Вы мне скажите, тяжело ли живется с такой рукой?
Я посмотрел на свой протез, стал шевелить пальцами, сгибать руку к локтю, не чувствуя неудобств.
Тяжело думать, что у меня нет руки. На протез я всегда смотрел сквозь, даже не называя его рукой.