Ну и что? Капитан перестал стонать и уставился на Коловоротова злым взглядом. Ну и что из того, что на пакле?
Если уронить искру
Знаем Я знаю. Ты не беспокойся. Я буду следить.
За кем это ты будешь следить, Попов? взъелся Фокин. За кем, спрашиваю?!
Коловоротов не стал слушать и с трудом заковылял к выходу.
* * *
Тогойкин бежал и раздумывал. А ведь, оказывается, то дерево, что сверху, нельзя трогать. Оно может рухнуть и придавить человека. Хорошо, что у него тогда не хватило сил сдвинуть его. Да, но ведь Губин убежал вперед, ведь ему это может удаться. Николай почувствовал, что у него волосы на голове зашевелились от ужаса, и он во всю глотку заорал:
Губи-ин! Ва-ся! Не трогай!
Не замечая, что потерял веревку, он пустился бегом, немного обогнав Катю и Дашу.
А человек наверху то тяжко стонал, то вдруг замолкал. Губин стоял поодаль от деревьев, задрав голову, и молящим голосом просил:
Иван Васильевич милый Потерпи Мы сейчас
Пинками ноги Тогойкин отломал сук, привязал его к концу веревки и, отойдя на несколько шагов, замахнулся. Привязанный сук стремительно взметнулся вверх, но пролетел чуть ниже ствола.
Тут подбежали девушки.
С ума вы спятили, он же разобьется! закричала Даша.
А там останется, так здравствовать будет? огрызнулся Тогойкин и, сняв пальто, бросил его на снег.
Ну, не ругайтесь Ну, пожалуйста, не ругайтесь! взмолилась Катя. Она говорила так трогательно, так жалобно, что, будь это в иной обстановке, все бы наверняка рассмеялись.
Тогойкин утоптал ногами снег, нашел надежную опору и, размахнувшись, снова с силой швырнул веревку. Сук взлетел на сей раз гораздо выше, зацепился за ветвь, и веревка осталась качаться наверху. Тогойкин отломил мерзлую ветку, зацепил ею болтающийся на веревке сук и подтянул. Тогда другой конец поднялся слишком высоко. Веревка была коротка.
Постойте!..
Все обернулись. Это запыхавшийся Коловоротов ковылял к ним на помощь, подняв кверху руку с веревкой. Он нашел ее по пути.
Вася побежал навстречу Коловоротову, выхватил у него из рук веревку и бегом бросился назад. Тут же стянули с дерева первую веревку, связали ее со второй и снова закинули. Теперь все было в порядке. Нужно было тянуть за оба конца. Дерево начало немного поддаваться. Человек наверху застонал громче.
Погодите-ка, спокойно сказал Коловоротов. Все головы повернулись к нему. Сделайте на концах веревки широкие петли и загрузите их чем-нибудь потяжелее. Может быть, оттуда притащим
Чего, кого притащим начала Катя Соловьева, но Тогойкин толчком локтя остановил ее и сразу же принялся вывязывать петли.
Кто сколько мог, натащили веток и палок и начали засовывать их в петли. Потом стали тянуть за оба конца веревки, и вот зазор между стволами несколько расширился.
Человек на дереве застонал еще громче. И люди на земле еще больше заволновались.
Погодите-ка снова сказал Коловоротов. Он поднял руки, встал прямо под деревьями и позвал Тогойкина. Вот гляди. Когда он начнет падать, его надо толкнуть вот так, на лету, в сторону Вот так, вот так Он несколько раз толкнул ладонями воздух.
Тогойкин стал на место Коловоротова, а тот, припадая на больную ногу, отошел и взялся за веревку.
Ну, давайте, тихонько А ты будь настороже!
Скрипело мерзлое дерево. Люди тяжело дышали. Зазор между стволами становился все шире. И вот человека отпустило, он скользнул вниз головой, но зацепился голенищем за торчащий сук и задержался на миг.
Берегись! крикнул Коловоротов.
И тут человек сорвался. Тогойкин успел на лету толкнуть его. Взметнув снежную пыль, он тяжело плюхнулся в глубокий сугроб.
Оба парня и обе девушки с криком бросились туда, налетев друг на друга. Все разом закопошились, разгребая снег.
Погодите-ка послышался голос Коловоротова, но на него никто не обратил внимания. Молодые люди подняли Иванова на руки и, не зная, что делать дальше, топтались на месте. Погодите, говорю. Уложите его сюда, а потом Коловоротов говорил, расстилая на снегу пальто, брошенное Тогойкиным.
Бережно уложив Иванова на пальто, все молча окружили его.
Скончался, чуть слышно пробормотала Катя. Скончался!.. И он!.. вскрикнула она, упала на колени, рванулась было к лежавшему, но уткнулась лицом в снег и замерла.
Разве он мог остаться в живых! зло покосилась на Тогойкина Даша. С такой высоты упал!
Тише вы! Он жив! спокойно проговорил Коловоротов.
А? Что? засуетилась Катя. Что, что вы говорите!..
Мертвенно-бледное лицо Иванова начало розоветь.
Иван Васильевич! Вася Губин хотел броситься на грудь лежавшему, но Коловоротов остановил его рукой.
Милый!
Дорогой мой!
Обе девушки хотели склониться над ним, но Коловоротов и их мягко отстранил.
Давайте лучше понесем его. Только очень, очень осторожно.
Малорослого, худенького и на удивление большеносого капитана, парторга управления авиатрассы Ивана Васильевича Иванова подняли на кожаном пальто Тогойкина и понесли к самолету.
IV
Полежав некоторое время молча, капитан Фокин весьма мирным тоном спросил:
И что же это он тебе показывал?
Кто? Попов почему-то смешался. А! Ведь мы лежим на пакле.
Ну?
Паклю подстелили, мы с вами лежим на пакле.
Ну? Голос капитана стал строже. Что же из того?.. Что же из того, спрашиваю я?
Ничего Но можно ведь спичку случайно уронить.
Понял! Горящую спичку уронить на паклю. Я понял. И ты обещал следить за этим. Но ведь мы с тобой тут вдвоем.
Втроем, товарищ капитан!..
Калмыков, почти никогда не вынимавший изо рта трубки, сейчас в таком состоянии, что о табаке и спичках говорить не приходится. Так что он не в счет. Значит, сержант Попов должен следить за ним, начальником снабжения, капитаном Фокиным. О том, что опасно курить, лежа на пакле, понимает, значит, только он, сержант Попов! А капитан Фокин Однако хорошо было бы разок затянуться!..
И вдруг ему невыносимо захотелось курить. В горле и в груди появилось ощущение легкого зуда и жжения. Так всегда бывает у курильщика, когда нет табака или когда нельзя курить. Какого черта напомнил о спичках этот старый колхозник в меховых галошах шерстью наружу!
Чтобы не думать о куреве и отвлечься от возникшего чувства обиды, Фокин застонал. Он стонал протяжно и настойчиво. А в голову лезли невеселые мысли.
Едва ли Иванов остался в живых Почему они не идут? А не уйдут ли они, бросив их здесь?.. Нет, нельзя так плохо думать о людях. Нельзя! упрекнул он вроде бы кого-то, кто внушал ему эти дурные мысли. Но этот кто-то оказался весьма хитроумным и изворотливым субъектом. Но ведь он, капитан Фокин, не говорит, что они нарочно сговорились и покинули самолет. Просто могли же они разойтись в разные стороны в поисках людей, в поисках дороги Могли замерзнуть, могли, наконец, заблудиться Нет, Эдуард Леонтьевич, нет, не надо выкручиваться. Это нехорошо, нехорошо! Нельзя так думать о своих товарищах А вот закурить было бы неплохо. И чего ради этот тип напомнил о спичках!.. Что это? Вроде бы каркнул ворон Наверно, зарится на покойников, от жадности слюни глотает. А разве ворон зимует в такой пустынной тайге?.. Тьфу ты, надо же было напомнить о табаке!..
Фокин осторожно посмотрел в сторону своих. За Поповым видна широкая колышущаяся грудь Калмыкова. Кашне, которым крепко перевязали голову Попову, пропиталось кровью и стало черно-бурым. Следы крови и на лице подернулись светлым налетом. Левый глаз широко раскрыт, поражающий ясностью взгляд настороженно устремлен вверх.
Попов почувствовал, что капитан смотрит на него, и смущенно заморгал:
Товарищ капитан, вы слышали ворона?
Кого? Ворона? Нет! Фокин сам удивился своей беспричинной лжи. Помолчав какое-то время, он тихо спросил: А с чего это он закаркал?
С чего? Людей боится.
Неужели от страха? А не от радости ли?
Со страху, со страху, товарищ капитан! Людей-то много бродит, спасая товарища, он этому рад не будет. Когда он, подлец, радуется, так булькает, точно пустая бутылка, брошенная в воду!..
И опять некоторое время они лежали молча, В промежутках между стенаниями капитан думал. Два мертвеца лежат под открытым небом, один человек умирает здесь, рядом. Парторг Иванов тоже погиб. Конечно, он погиб! Повис, говорят, на каком-то дереве. А они вот лежат тут, искалеченные. И будто от всего этого ворон, витающий в небесах, испугался и закричал со страху! И чего ему бояться таких вот, как они? Что они могут с ним сделать? Впрочем, те вроде бедовые ребята! Неужели в самом деле у них такие храбрые сердца? Может, просто от тупости, они не понимают степень беды?