Если заболеете вы, дети сами не справятся. Я проверю,движением руки прошу ее подняться, и хозяйка квартиры слушается. Знаю, на что давитьмалыши для неевся жизнь, по глазам видно. Дрожит и прячет от меня взгляд, накрывая темное серебро густыми ресницами, но пододвигается ближе.
Худая, миниатюрная, максимум метр шестьдесят, кожамолоко, словно она мало находится на солнце, сквозь домашнюю тонкую футболку торчат ключицы и острые плечи, невероятно соблазнительно просвечиваются тугие вишневые сосочки. Не облизнуть губы, глядя на эти вершинки, мне стоит большого усилия. Волосы у девушки длинные, густые, темно-каштановые, крупно вьются, стянуты в хвост простой резинкой, но пряди растрепались, вылезли на острые скулы и смешно торчат во все стороны. И она не пытается казаться лучше, чем есть, не жеманится, не дергается, не поправляет прическу, просто смотрит в глаза, как маленький буравчиккрошит кристаллик, входя внутрь меня, и сводит с ума. Цвет лица у девушки бледный, а вид изможденныйэто не из-за болезниона словно на заводе отпахала трое суток. Ей поспать нужно. И поесть нормально. Срочно.
Согреваю мембрану стетоскопа дыханием, что не остается незамеченнымдевушка тихо выдыхает, скользя взглядом по моим рукам, чтобы снова судорожно потянуть ноздрями. Приблизившись максимально, немного приподнимаю край ее футболки и прикладываю к голой молочной коже инструмент. Вроде нагрел головешку, но девушка все равно дергается. Как будто ее током ударило.
Сердце работает на пределе. Бух. Бух. Бух.
И мое в унисон. Трах. Трах. Трах.
Она не дышит смотрит на меня, замерев, будто я ее пришпилил на иголку, как бабочку.
Все хорошо,приходится прочистить горло, голос совсем сел. Отстраняюсь, потому что задыхаюсь в обволакивающем меня женском аромате и буквально захлебываюсь в холодных волнах ее глаз.У малышей ангина.
Девушка, судорожно сглотнув, кивает, а я смотрю на нее, жадно изучая, и говорю на автомате:
Жаропонижающее меньшей сейчас вколю, выпишу нужные антибиотики и лекарства для обоих. Сейчас еще Михаила осмотрю, но, похоже, ему уже и правда легче,дожидаюсь ее реакции. Девушка испуганно хлопает ресницами и косится на детей. Разглядываю мамочку и с хрипом договариваю:Обильное питье, фрукты и витамины. Пока воздержаться от хлеба и орехов. Свежий воздух, солнце и прогулки. Если вдруг дочке завтра станет хуже, звоните, заберем в стационар. Главное, не волнуйтесь.
Девушка слабо кивает, моргает, словно слезы гонит прочь, и, отвернувшись от меня, смотрит на детей с щемящей любовью. Так на своего малыша всегда смотрит Настюшка Гроза, жена моего лучшего друга. Одного из тех, кому повезло найти свою половину. Но им легче У них моей особенности нет.
Облегченно выдыхая и кутаясь в одеяло, девушка ложится набок.
Мне трудно рядом с ней. До того трудно, что я поднимаюсь на каменные ноги и какое-то время хмуро смотрю в пол, устланный стареньким пошарпанным ковром, а когда могу, наконец, двигаться, возвращаюсь к малышке Юле.
Девочка облизывает пальчики, но, столкнувшись со строгим взглядом брата, тут же стыдливо прячет ручку под одеяло.
Пока Миша уберет посуду, мы сделаем тебе укол. Плакать не будешь, Юла?
Девочка зыркает на брата, а тот поддерживает ее теплой улыбкой. Мол, я всегда рядом, ничего не бойся.
Не буду,уверенно обещает малышка, переводя на меня осознанный взгляд из-под русой торчащей челки.Юлой меня папа называл
А мне можно?подмигиваю, доставая шприц и ампулы с нужным лекарством.
Конечно,девочка держится молодцом, но по ее туманному взгляду понимаю, что температура и болячка забирает силы.
Ложись на животик,прошу малышку, и пока она медленно мостится, устало потираю глаза и сжимаю переносицу.
Как же я далек от нормальной жизни. Друзей, знакомых и любовницхоть отбавляй, а счастья нет. У этих малышей нет нормального питания и крова, но зато они есть друг у друга.
Онинастоящая семья, и это так классно, что я поворачиваюсь к их матери, чтобы снова, как мазохист, утонуть в ее глазах, но она, подложив ладошки под щеку, уже сладко спит.
Миша, вернувшись с кухни, первым делом идет к матери и осторожно укрывает ее плечи одеялом. Такой нежный и заботливый поступок, что у меня на миг заклинивает в груди. Он совсем кроха, но уже настоящий мужчина. Мальчишка жестом показывает Юле «тихо», а потом переводит на меня осознанный, взрослый взгляд. Бурлящий синими холодными водами. Ему по виду, вытянутому росту и граненым скулам, лет двенадцать, не меньше, хотя я же видел дату рождения в заявке и считать умеюему почти десять. Может, Крис промахнулась, когда записывала Ласточкиных на прием? Хотя все еще зависит от физиологии отца. Если тот крупный, как я, то и сын будет рослым.
Мальчишка оценивает меня как-то иначе, будто примеряет, может ли доверять.
Я скидываю маску на подбородок, чтобы открыть лицо. Вдруг это поможет, и дети не станут паниковать и бояться, потому что оставить их одних в таком болезненном состоянии я не имею права, как врач, а как мужчинавсе еще поглядываю на загадочную девушку, что давно и крепко спит, и хочу выяснить, что я в ней нашелраз так искритявно что-то разглядел за такой короткий срок.
Слабо улыбаюсь малому и девочке, что все еще недоуменно на меня глазеют и молчат. Есть в них что-то дикое и необузданное, своевольное, но, в какой-то степени, правильное и притягательное.
Плечи мальчика вдруг опускаются, взгляд теплеет и он, поправляя домашнюю мятую футболку, подходит к нам. Ничего не говоря, устраивается рядом с сестрой, и она отодвигается на середину большой кровати, ближе к маме, тянется обнять ее ручкой, но мальчик перехватывает ладошку девочки на лету и шепчет:
Не буди.
Малышка сопит обиженно, но все-таки поворачивается на бочок, вновь лицом ко мне, подкладывает под пухленькие щечки кулачки. И в этот миг она так похожа на спящую рядом женщину. Светлолицая, ровный носик, закрученные густые ресницы и цвет глазплавленное олово. У пацана черты лица более острые, хищные, крупные, волосы черные, а глаза не серые, а сине-голубые. Наверное, в отца пошел.
Оглядываюсь в поисках книги или журнала, но в комнате есть лишь высокий совдеповский шифоньер и на нем сверху выложены вязаные игрушки. Ни одной книги. Возможно, они в столе, что прижат к окну, но я не стану тревожить ни мать, ни детей, чтобы что-то найти.
Чем же детей занять, пока девушка спит?
Ты сказки любишь, Юла?спрашиваю тихо.
Люблю,Юля прижимается к ладошке брата, а он хмурится.Те, что мама рассказывает,делится малышка и устало прикрывает глаза.
Теряюсь. Выбор-то бесконечный. Какие сейчас истории популярны у семилетних детей?
А что самое любимое?пытаюсь сузить поиск. Я сказок много знаю, но хотелось бы учитывать пожелания публики.
Мама сама их сочиняет,шепотом хвастается Миша. Обнимает сестру, широким жестом притягивая к себе, ласково поглаживает по голове, и малышка утыкается лбом в его плечо и замолкает.Какая ты жаркаябурчит недовольно мальчик, но и сам вдруг прикрывает глаза. Сон одолевает стремительно, особенно, когда несколько дней провел в горячке.
Я сижу, не двигаясь, на краешке постели, рассматриваю спящих детей и девушку, впитываю в себя их любовь. Наверное, это так называется. И только, когда ноги немеют от неудобного положения, поднимаюсь и бреду из комнаты, чтобы выдохнуть и прийти в себя.
Прикрывая за собой дверь, бросаю последний тревожный взгляд на девушку. И сердце галопом выскакивает под горло, запирая дыхание. Она такая нежная и красиваятоже такую заботливую жену себе хочу, аж под ложечкой сосет от зависти. Но где же ее муж, вот в чем вопрос?
Горчит во рту от нелепого предчувствия, что с Ласточкиной не все в порядке. И бабка еще эта глазливая, ее бредни до сих пор крутятся в голове, как заевшая пластинка.
«Сорвешьсяотвернешься от судьбы своей, справишьсянаграда будет горькой, но заслуженной».
В этой фразе нет никакого смысла, но я все равно повторяю ее про себя, как мантру.
Справлюсь? С чем? И что за награда? Горькая Зачем мне горькая, я сладкую хочу.
Что-то сегодня явно пошло не так. Вот как вошел в этот подъездсловно в новую жизнь шагнул. Мистика какая-то