Содовую, пожалуйста. И можно положить туда лимон?
Она занялась напитком, а Мика опустился на стул рядом со мной.
Не пьешь на работе, Джо-Джо?
На этот вопрос у меня было готово два варианта ответа. Я выбрала второй и созналась:
Я не пью.
Такой ответ заставит его теряться в догадках, консервативна ли я или слишком религиозна. Однако всякий раз, когда говорила, что я диабетик первого типа, на меня сыпались еще более странные предположения и суждения. Или же люди начинали за мной следить и давать бесчисленные советы, основываясь на опыте двоюродной бабушки Салли, которая едва не лишилась ноги из-за осложнений.
Что-то приковало его взгляд, и он легонько потрепал меня по руке.
Я скоро вернусь. Никуда не уходи.
Я оглядела помещение, чувствуя, что в футболке, джинсах и кедах «Конверс» недостаточно нарядно одета. Не то чтобы все были в смокингах, но у меня сложилось впечатление, что, если бы я спросила: «Что на вас сегодня?», никто не ответил бы: «На мне вещи из торгового центра в Джорджии, которые я купил два года назад».
В конце барной стойки сидела Виктория Седжвик и цедила напиток. Она являла собой образ с картины Дега, на которой с отсутствующим видом сидит женщина с бокалом абсента. Я достала фотоаппарат из сумки и медленно подняла его. Затвор тихо зажужжал это всегда меня выдавало, но Виктория была слишком далеко, чтобы это услышать, далеко во всех смыслах.
Я прошла вдоль стойки и обратилась к ней:
Надеюсь, вы не будете возражать, если я сделаю с вами пару фотографий? Вы напоминаете девушку со старой картины.
Кто вы?
Я репортер. Все в порядке?
Она выпила еще немного и скривилась:
Я должна встретиться с Марком Таунсендом. Мы встретились глазами, и я поняла, что она пытается оценить, завидую ли я. Я не знала, кто такой Марк Таунсенд, но она явно считала его ценным экземпляром.
Его здесь нет?
Его здесь нет. И теперь никому нет дела до того, что я здесь.
Мне есть дело, вставила я.
Она наклонила голову в мою сторону и изогнула бровь.
Так кто вы?
Моя рука скользнула по бейджу, который я сделала сама. Виктория взглянула на него.
Нет, милая. Дело не в твоих заслугах. Думаешь, без этого тебя сюда пригласили бы? Ты здесь потому, что кто-то чего-то от тебя хочет. Предположу, что бесплатной рекламы. Но даже если ты уйдешь, никто не заметит, потому что легко можно выудить любую другую крысу из того змеиного логова папарацци, что образовалось у входа.
Проигнорировав это сравнение, я не стала с ней спорить. Я вернулась на стул, где меня оставил Мика, а он как раз пришел обратно. Он положил руку мне на плечо, как старый знакомый, и извинился, что оставил одну. Я нечаянно подняла глаза и увидела, как на лице Виктории спокойное презрение сменяется холодной завистью, и поняла, что, должно быть, перещеголяла ее. Для этого надо было узнать, кто такой Марк Таунсенд. А, по правде говоря, мне было все равно.
Мика бросил взгляд на мой фотоаппарат на барной стойке. В видоискателе еще светилось фото Виктории. Он игриво подмигнул.
Прости меня, но Он повернулся в центр зала и заговорил громче. Извините. Эй, гости. Это Джо Он поколебался и посмотрел на меня.
Уайлдер.
Я наблюдала за неизбежной реакцией его губы вытянулись в тонкую линию, один глаз прищурился, пока он пытался сочинить классную шутку, а потом отказался от этой затеи. Он обратился к публике, удерживая взгляд на мне до последней секунды:
Джо Уйалдер. Она репортер и фотограф. И она наш гость. Пожалуйста, ведите себя хорошо так, чтобы вам было приятно увидеть себя в утренней газете. И он подмигнул мне.
Так ты не возражаешь, если я буду фотографировать? В моей голове эхом пронеслась тирада Виктории. Разумеется, он не возражал. Я ведь обеспечивала бесплатную рекламу, как говорил Энди. Я не знала, о чем думала.
Ага, но продать тебя моей сестре будет сложнее. Пошли со мной. Все самые интересные люди собрались внизу.
Количество гостей резко выросло. По коридорам стало трудно ходить, и мы передвигались боком. Люди останавливали Мику через каждую пару футов. Руки хлопали по плечам. Раздавались приветствия. Звучали представления новых знакомых. Этот парень был местным конгрессменом. А эта леди вела вечерние новости.
Кое-кого я узнала. Я уже видела или фотографировала их. Они меня не узнали. Сначала они смотрели на мой бейдж, а уже потом на лицо. Фотоаппарат все же вызывал еще больший интерес. Я не сделала ни одной фотографии. Энди это не понравилось бы, но Мика увлекал меня вперед, и мне было любопытно взглянуть, что творится в полуподвальном помещении.
Когда мы спускались по лестнице, Мика спросил:
Тебе нравится музыка?
Я фыркнула:
Кому не нравится музыка?
Ты удивишься. Он снова подставил мне локоть. Мне не приходилось карабкаться вниз по ступенькам, с тех пор как мне исполнилось два, и я охотно обвила его рукой. Его бицепс напрягся, и он подмигнул, давая мне знать, что сделал это намеренно. В таком узком помещении я уловила запах его кожи. Почти случайно оступившись, я сжала его крепче, а потом, возвращаясь в исходную позицию, скользнула ладонью по его руке, чтобы пощупать мышцы.
Невольно я закатила глаза, поражаясь собственной нелепой реакции на этого парня. Я и раньше встречала знаменитостей. Я видела сенаторов. Я выросла в окружении достопочтенных джентльменов, благодаря отцу. Не помню, чтобы когда-либо звезды приводили меня в восторг. А Мику Синклера едва ли можно было назвать звездой.
Как бы там ни было, он вел себя так, словно я заслуживаю внимания. Он создавал у меня впечатление, что я что-то собой представляю. Но почему-то мне показалось, что он так действует на всех и каждого. Я повторила про себя увещевания Энди, напомнив себе, что таким людям в действительности нет до меня никакого дела. Без публичности они просто исчезнут, а я давала им эту публичность. Сегодня моя роль заключалась в том, чтобы стать личным папарацци Мики.
В подвале располагалась студия звукозаписи, но там было так много людей, что она больше походила на студенческое общежитие. Сквозь гомон голосов из одного угла прорывались обрывки музыки. Я встала на цыпочки посмотреть, кто играет.
Он указал на свои плечи.
Хочешь, чтобы я тебя поднял?
Я отреагировала не самым женственным фырканьем.
Думаешь, никто не заметит?
Мы пошли на звук. У меня больше не было повода держаться за руку Мики, но, когда я разжала пальцы, он поймал мою ладонь и повел меня за собой.
Когда мы протискивались через толпу, он спросил:
Так кто твой любимый музыкант?
Вообще? Или из современных?
Если я скажу «вообще», каковы шансы, что ты произнесешь мое имя?
Без колебаний я сказала:
Мика Синклер. Я тоже умела флиртовать.
Он сжал мою ладонь.
Не буду просить тебя назвать одну из моих песен. Можешь сделать это в следующий раз, а я притворюсь, что ты и так знала.
Я отвернулась, чтобы не признавать его правоту. Я поклялась себе, что исправлюсь.
Добравшись до противоположной стены, мы обнаружили Адама Коупленда, который играл на гитаре и пел. Я догадывалась, что он может быть здесь, но не видела его на входе и удивилась, что он развлекается так же, как любой другой парень. Мика умеренно интересовал желтую прессу, а вот на Адама велась настоящая охота. Я стояла перед настоящей рок-звездой.
И хотя было странно оказаться перед столь знаменитым человеком в такой интимной обстановке, я не нервничала так сильно, как некоторое время назад, болтая с Микой.
Адам не заметил нас: он пел тихо не на публику и без микрофона. Только звук его гитары разносился на пару футов, но мы оказались близко, и я слышала даже голос. Вклинился другой голос, и я обнаружила Иден, которая стояла в тени, прислонившись к стене. Она закрыла глаза, словно пыталась попасть в ритм с Адамом и в то же время пела сама себе. Я не привыкла к музыкантам и смотрела, широко раскрыв глаза, в восхищении от того, что они могут создать нечто столь камерное даже в хаотичной какофонии.
Когда песня закончилась, она медленно открыла глаза, как будто не хотела просыпаться. Адам отложил гитару и вскочил. Он сделал два шага вперед и прижал ее к стеклу, отделявшему их от кабинета со звукоизоляцией, как будто песня подействовала на него, как афродизиак. Я испугалась, что эти двое могут заняться чем-то еще более интимным прямо на глазах десятков людей.