Зато не кто иной, как Колин, передал ее дочери свою уверенность в себе, ощущение решимости и чувство собственного достоинства.
Аманда нашла в себе силы улыбнуться, когда Шаннон промокнула ее влажное лицо.
Я мало говорила тебе, как горжусь тобой, сказала Аманда.
Ты достаточно говорила, мама.
Я позволяла себе выражать недовольство, что ты оставила живопись. Это было неумно с моей стороны. Мне следовало бы не забывать, что женщина должна сама выбирать свою дорогу.
Ты никогда не пыталась отговорить меня от переезда в Нью-Йорк. Или от занятий коммерческим искусством. Но я продолжаю заниматься живописью, не думай. Почти закончила натюрморт, который, надеюсь, тебе понравится.
Почему, ну почему она не догадалась привезти с собой какие-нибудь холсты? Хотя бы альбом для эскизов, чтобы творить рядом с матерью и та могла бы следить за ее работой и получать удовольствие, хоть немного отвлекаясь от своих болей.
Здесь, в комнате, висит моя любимая картина, сказала Аманда, слабым жестом указывая на портрет на стене. Твой отец, спящий в шезлонге в саду.
Уставший после стрижки газона, засмеялась Шаннон, усаживаясь возле постели. Каждый раз, помнишь, как мы говорили ему, почему он не наймет кого-нибудь, он отвечал, что любит уставать как вол и потом спать как сурок.
До конца своей жизни он умел смешить меня. Как мне его не хватает! Аманда коснулась руки дочери. Тебе тоже, я знаю.
До сих пор мне кажется, он вот-вот войдет в дверь и крикнет: «Мэнди, Шаннон, напяливайте ваши лучшие платья, я только что получил с клиента кругленькую сумму, и мы отправляемся отметить это событие грандиозным обедом!»
Да, он любил делать деньги, воспоминания притупили боль, и Аманда улыбнулась. Для него это было вроде игры. Не просто доллары и центы, не жадность и алчность, а именно игра. Забава. Удовольствие. Как переезд из города в город каждые несколько лет. «А что, если попробовать этот город? А, Мэнди? Давай-ка тронемся в Колорадо. Или лучше в Мемфис? Как скажешь?»
Она затрясла головой в тихом смехе. Приятно было посмеяться, вообразив, что они с дочерью ведут обыкновенный разговор, как когда-то, в лучшие времена.
Но уж когда приехали сюда, продолжала она, я сказала ему, что хватитпожили цыганской жизнью, пора и остепениться. Заиметь свой дом. И он сделал его настоящим домом, о каком можно только мечтать.
Он любил этот дом, мама. И я тоже. После всех переездов, которые мне тоже нравилисьотец умел превращать их в настоящие веселые путешествия, после всех переездов я сразу поняла, что здесь будет остановка надолго. Она улыбнулась матери. Мы обе это почувствовали, верно?
Он был готов для тебя на все. Сдвинуть горы, бороться с тиграмиГолос у Аманды задрожал, она с трудом преодолела волнение. Понимаешь ли ты, Шаннон, как он на самом деле любил тебя?
Конечно, мама, Шаннон подняла руку матери, прижала к своей щеке.
Помни об этом, девочка. Всегда помни. То, что я должна сказать тебе, возможно, причинит боль, разозлит тебя или смутит. Но все равно И я очень сожалею поверь
У нее прервалось дыхание. Она со всей ясностью понимала сейчас, что сон, который приснился ей недавно, заключал в себе не только любовь и печаль, но был настойчивым напоминанием, что время не терпит, оно может оказаться куда скоротечнее тех трех недель, что были обещаны врачом. Кажется, Шаннон говорит что-то?
Мама, я понимаю. Но всегда есть надежда надежда
Я не о том. Аманда поморщилась и обвела рукой комнату, временно переоборудованную в больничную палату. Я о том, что было было давно, дорогая. Когда мы поехали с подругой в Ирландию и остановились в графстве Клер.
Никогда не знала, что ты была в этой стране. Ей казалось странным даже думать сейчас об этом. Только помню, как я удивлялась когда-то, что мы с отцом столько путешествовали, однако никогда не побывали в Ирландии, откуда тянутся ваши корни. Я тоже ощущаю их порой.
Это правда так? почти шепотом спросила Аманда.
Я плохо умею объяснять свои чувства, но меня часто тянуло туда, когда оказывалось свободное время. А потом снова наваливались дела, и яШаннон дернула плечом, как бы не понимая и не одобряя себя. Кроме того, каждый раз, как только я заговаривала о поездке в Ирландию, ты, мама, качала головой и говорила, что есть много других интересных мест. Так было?
Я не хотела туда возвращаться. Твой отец понимал это. Аманда сжала губы, вглядываясь в лицо дочери. Придвинься ко мне и послушай. И, пожалуйста О, пожалуйста, попытайся понять меня!
Новый приступ страха охватил Шаннон. По спине пробежал холодок. Что еще? Но что же может быть хуже, страшнее смерти? И чего она так испугалась?
Она села на краешек кровати, взяла руку матери в свою и слегка сжала ее.
Ты чем-то расстроена? озабоченно спросила она. Успокойся. Самое главное для тебя покой.
«Что я говорю? Боже мой! мысленно оборвала она себя. О каком покое речь?»
Пытаясь изобразить улыбку, Аманда проговорила:
Итак, постарайся использовать все свое воображение художника.
Говорят, оно у меня есть. Я готова, мама.
Господи, но в чем же дело? Неужели все путается у нее в голове? Не надо! Господи, только этого не хватало!
Подобие улыбки сошло с лица матери. Она медленно заговорила:
Когда я была немногим старше тебя, я поехала со своей лучшей подругойее имя Кэтлин Рейлив Ирландию. Для нас обеих это было большое событие. Мы росли в семьях со строгими правилами, и нам было уже за тридцать, когда мы смогли позволить себе проявить самостоятельность.
Она слегка повернула голову, чтобы лучше видеть выражение лица дочери, и продолжала:
Тебе трудно это понять. Ты всегда была уверенной в себе, смелой. Но я в твоем возрасте и не пыталась быть самостоятельной.
Ты никогда не была похожа на трусиху, мама. Уголки губ Аманды дрогнули.
Но я ею была. Да еще какой! А мои родителиистые католикибыли праведнее самого папы римского. Их главным разочарованием в жизни было то, что ни у одного из детей не оказалось настоящего призвания.
Но ты же была единственным ребенком, мама. Сама же говорила.
Я имела в виду, что у меня с определенного времени не стало родных, и это было чистой правдой. А вообще в нашей семье было четверо детейеще два брата и сестра. Я потеряла их всех до того, как ты родилась.
Потеряла?! Боже!
Не так, как ты подумалаОна замолчала, вспоминая о Колине, о том, вправе ли она даже теперь открыть дочери, кем он был ей на самом деле. Потом заговорила вновь:У нас не было сплоченной семьи, Шаннон. Невзирая на все строгости воспитания, все требования. Невзирая на глубокую религиозность. Но я не об этом. Я вырвалась впервые из дома, крупно повздорив с родителями, однако это не намного уменьшило чувство радости от первого самостоятельного путешествия. Мы с Кэтлин были похожи на двух школьниц, удравших с урока. Сначала отправились в Дублин, конечно. Потомкуда повели нас наши географические карты и наши носы. Ах, какими свободными мы были!
«Как до удивления легко восстанавливается в памяти былое!»подумала Аманда, сделав передышку, чтобы восстановить дыхание. И это после стольких лет, когда она насильно подавляла воспоминания.
А вот теперь они свежи и чисты, как вода в роднике. И она словно слышит заливистый смех Кэтлин, неровный гул мотора крошечного автомобиля, который они тогда наняли. Заново переживает, когда они сбиваются с дороги, поворачивая не туда. Радуется, если все же оказались в намеченном месте.
Первое яркое впечатление от вида грозных остроконечных скал, душевный покой при взгляде на зеленые холмы и поля. Радостное ощущение, что она наконец-то вернулась домойчувство, которого Аманда никак не ожидала и которое больше к ней так никогда и не вернулось.
Мы много чего увидели по дороге, дорогая, а потом, когда оказались на западе, осели в небольшой прелестной гостинице с видом на реку Шаннон. Оттуда мы продолжали свои поездки в разных направлениях. Скалы Мора, Голуэй, берега Баллибеньона, многочисленные живописные местечки, о существовании которых даже не подозреваешь, пока случайно не наткнешься на них.
Она подняла глаза на дочь, и Шаннон отметила, что взгляд матери стал живым и ясным.