Ты помнишь Захарченку?.. Радиста!.. Он, правда, не вашей дивизии был, но о нем же слух по всему Сталинграду прошел Да ты сейчас вспомнишь! Этокоторый семь раз раненным нырял за ротной радиостанцией, пока не вытащил ее со дна Волги А пока нырял, его еще в восьмой угостило А главное, человек до тридцати лет дожил, ни разу не плавал, не нырял
То не Захарченко, а Колесниченко, напористо прокосноязычил сталинградец. С нашей дивизии, почему же как же! Ноне Герой Союзу!.. Как же! Именно с нашей дивизии!
На Днепре однородный случай был и чей-то новый голос, которому легонько аккомпанировало позвякиванье нескольких медалей, непринужденно врезался в нарастающий разговор.
Командный пункт собрания от трибуны незримо перемещался в зал. Следовало спешить. По узенькой боковой лестничке (его сразу подхватили) Воропаев спустился со сцены и, окруженный фронтовиками, продолжал безумолку говорить с ними.
А Киев, ребята? Кто брал Киев? Помните, какие бои шли?.. А Корсунь-Шевченковский? Ты?.. Дай рукуземляки мы с тобой на всю жизнь!.. Может, ты под Яссами был? обнимал он кого-то. Может, случаем, и ты ранен там?.. Ну, иди, поцелуемся Кто резал, не Горева ли? Нехватало еще, чтобы она тебя оперировала А ты, милый друг, и более моего видывал, и Воропаев снова положил руку на плечо того сталинградца с бледным одутловатым лицом, который, он только сейчас рассмотрел, был без одной руки и без одного глаза.
Десять р-раз помми-рралне пом-мер, с невероятною гордостью отвечал тот, конвульсивно подергивая губами. Хрен меня возьмешь на одиннадцатый
А где бывали еще, товарищ полковник?.. А Белград не брали? между тем раздавалось со всех сторон.
Кто был, ребята, в Севастополе да в Сталинграде, тот везде побывал!
Это верно!.. А в Севастополе когда были?..
После, милые, после. Сейчас я объявляю колхоз на угрожаемом положении Фронтовикам организовать и возглавить штурмовые группы Кто помер, только тому бюллетень, все остальныев атаку с нами!.. Как тебя? Огарнов?.. Записывай, Огарнов, народ Быстро! Не будем терять ни минуты!
Сталинградец с блаженно счастливым лицом метнулся в сторону, и в этот момент, когда, казалось, уже ничто не могло воспрепятствовать стремительно нарастающему господству Воропаева над душами, когда в воздухе запахло порохом и все живое засуетилось, как перед подлинной атакой, и уже раздавался донельзя волнующий шопот: «Лопаты!.. Живо!.. Огня!..»чей-то женский голос пронзительно взвизгнул, послышалась глухая возня, и прямо на Воропаева, расталкивая окружавших его фронтовиков, выскочила и, точно о него с разбегу ударившись, остановилась потная круглая бабенка, с такими оголтело голубыми глазами, что в них было даже как-то неловко глядеть.
Откудова ты такой взялся на мою голову? прокричала она. А я раненого своего брось не позволю и обняла мужа, того, с медалью за Сталинград, Огарнова; но он тут же стыдливо отвел ее руки.
А срамить его позволяешь? прикрикнул на женщину Воропаев. А глумиться над его воинской славой не препятствуешь?.. Поздновато спохватилась!.. Раньше жалела бы, а не сейчас, когда стыду не оберемся Фронтовики, за мной!.. Кому наша честь дорога, тот нас не бросит! Вперед! и, все возвышая голос и с каждой новой фразой придавая ему выражение приказа, команды, броска вперед, он почти бегом вывел людей из клуба в тьму ветреной ночи.
Очень важно было не упустить темпа и не потерять того нервного очарования фронтовой обстановки, которое создалось так удачно. Какая сила, какая воля таилась в словах: «Атака, штурмовка, вперед за мной!»
Ветер бесился изо всех сил, тучи быстро бегали по небу, заслоняя луну, но все же было довольно светло.
Воропаев несколько раз споткнулся, едва не упав. Чье-то худое плечико подставилось под его руку и чьи-то шершавые ручонки ухватили с другой стороны его за рукав шинели.
Будьте моими связными!.. Как зовут?
Я Степка Огарнов, сказал подставивший плечо. А тот, что взял за руку, добавил:
А яего корешок, Витька Сапега.
Так вот что, Витя, беги в клуб, зови баяниста.
И сразу откуда-то издалека донеслось Витькино:
Есть позвать баяниста!
Ну, друзья, вспомним, как ходили в атаки Не мешкать!.. Повоюем еще разок!.. Покажем себя!.. Сосредоточивайтесь!..
Теперь, пожалуй, уже не сами слова, не смысл их, а скорее всего тон, сила и волнение голоса приобретали главное значение. Он почти не думал о том, что выкрикивает, он только следил за тем, как звучит его голос, и старался чувствоватьведет голос за собой народ или не ведет.
Точно несущиеся полого над землей звезды, пробежали по скату холма огни «летучих мышей». Это бригадиры бежали за лопатами.
Крикливо переругиваясь с мужьями, вперед выходили жены. Заиграла, запела гармонь. Чувствовалось, гармонист бежит. Командиры групп запели, как на параде:
Пе-е-р-в-а-я
Это батька мой, потянув носом, сказал Степка Огарнов. Их, аж дрожить, до чего злой
Вто-о-ра-а-я
А это дядя Егоров, матрос Как бы он батьку не побил. Он против батьки всегда курс держит, выхваляется перед моей мамкой, чорт морской.
Закричали, заулюлюкали, засвистели, захлопали в ладоши, и что-то, напоминающее зарево, с грохотом и смехом прокатилось издали, мелькая за черными силуэтами деревьев. Освещенная факелом из смолянки, неслась двуколка, на которой раскачивался бочонок с водой, пахнущий виноградным вином. А рядом с ним, широко расставив полусогнутые ноги, чтобы не упасть на ухабах и поворотах, самозабвенно размахивала факелом Огарнова. Приметив Воропаева, она с вызовом захохотала и поманила его к себе:
Ишь, разжег как! Думал, бабы отстанут?.. Фиг тебе с маслом!.. Пей, не задерживай!.. Пей веселей, пьян не будешь
Держа в руке факел, она освещала себя низким дымным огнем, как фокусник в цирке, и от нее впрямь чего-то ждалифокуса или подвига, скорее первого.
Кому первому поднесть?.. Кто в бой ведет, тот счастье берет!.. Худенькое плечико дрогнуло под локтем Воропаева.
Хороша у тебя мамка, храбрая! торопливо сказал Воропаев мальчику, чтобы успокоить его.
У-у, отчаянная, задохнувшись от гордости, вымолвил Степка, боявшийся иной оценки. Про нее у нас такая балачка идет, что храбрее ее будто один чорт в аду
«А пожалуй, и правда, мелькнуло у Воропаева. Хоть и не похожа на некрасовскую, а ведь тоже коня на скаку остановит, в горящую избу войдет И откуда у них, у баб, только берется это?»
Но думать было уже некогда.
Луна, отбившись от наседающих на нее туч, осветила виноградный холм. Штурмовые группы вонзили в землю лопаты и цапки, кое-где засверкали кирки.
Виноградные лозы были разныемелкие, сморщенные, ветвистые, как рога оленя, или строгие и стройные, как семисвечия. И казалось, что они живые существа и только прикидываются растениями.
Воропаев легко различал, что делается вокруг него.
Работать было нетрудно, а главноевесело. Как все неожиданное, этот почин показал людей со стороны, с какой они не часто видели себя сами, и это оказалось самым главным и ценным, а копали в темноте, должно быть, не слишком ловко.
Утром он первым делом пошел знакомиться с фронтовиками, которых вчера не было на собрании.
Первый визит к только что вернувшемуся с военной службы старшему лейтенанту Боярышникову.
Алло! крикнул тот из-за двери. Кто там?
Можно? спросил Воропаев, входя.
Попробуйте, отчего же, нелюбезно послышалось из глубины. А-а, это вы, товарищ. В чем вопрос?
Может, разрешите присесть?
Садитесь, отчего же. Только я, знаете, тут никакой роли не играю. Вам, по всей видимости, в колхоз надо.
Воропаев снял фуражку, отер мокрый лоб.
Я уже знаю, что вы тут никакой роли не играете, и это очень плохо. Надо бы играть. Где воевали?
Боярышников нахмурил лоб, рубанул рукой сверху вниз.
Этот номер со мной, знаете, не пройдет. Я на таких демагогов опытный.
Но взгляду Воропаева нельзя было отказать в ответе.
Где меня командование поставило, там и воевал. Не обязан каждому докладывать. Так всем ходи и рассказывай. Плохо устав знаете, товарищ полковник.