«Моя судьба» попросит меня сесть, неторопливо вытащит из ящика стола важную бумагу с государственным гербом, увенчанным буквами: «СССР, СССР, СССР», и зачитает: «Такой-то (имярек), отбыл срок наказания, подлежит освобождению из исправительно-трудовых лагерей, о чем и уведомляется». Под бумагой следуют несколько факсимиле подписей известных всей стране государственных деятелей, олицетворяющих Советскую власть, партию и органы безопасности.
Пока я ставлю подпись под документом и благодарю за освобождение, «моя судьба» вытаскивает другую не менее важную бумагу, с тем же гербом, в виньетке тех же букв: «СССР, СССР, СССР», и зачитывает: «Такой-то (имярек) задерживается в исправительно-трудовых лагерях в качестве заключенного до окончания Великой Отечественной войны». Под бумагой следуют подписи тех же государственных мужей, ныне известных всей стране и как государственные преступники.
Почему вы молчите, гражданин начальник? Вы не верите, что меня освободят? Говорите, не молчите.
Он с иронией посмотрел на меня.
Твое освобождение от меня не зависит, ты же знаешь!..
Я знаю. Но кого назначить хлеборезомзависит от вас.
Вот я и назначаю тебя.
Но я никогда этим делом не занимался и не хочу заниматься. Честно говорявсе хлеборезы жулики!
Я не спрашиваю тебя, хочешь или нет! Я приказываю.
Приказываете стать жуликом? Неужели нельзя найти другого кого-нибудь?
Кого? Не видишь, кто в лагере находится?
Вижу.
Я посмотрел на Габдракипова, в надежде найти у него понимание.
Соглашайся, Жженов! Прошу тебя, сказал Габдракипов.
Влипну я с этим хлебом, гражданин начальник! упорствовал я. Не умею я торговать, поверьте Мало вам одного растратчика, что ли?
Как только найду подходящего человеказаменю. Но сейчас такого нет!.. Лебедев перешел с начальственного тона на простой, человеческий. Нельзя дальше держать лагерь голодным. Не видишь, что делается? Меня интересует, будет ли порядок?
Он замолчал, как бы раздумывая, стоит ли сказать мне еще что-то, и, решив, что стоит, неожиданно выпалил:
Запрос на тебя пришел из Усть-Омчуга. Так что не советую ссориться со мной, артист!..
Это серьезно, гражданин начальник?.. Вы не шутите? Из культбригады, да? обрадовался я.
Не шучу. Так что, будет порядок?
Он точно рассчитал, чем можно сломить мое сопротивление.
Обещаю, что «комбинаций» с хлебом не будет. А будет ли порядок, не знаю, не уверен. В этом деле я младенец, учтите это.
Ладно, учту. Иди принимай хлеб и торгуй, младенец.
Вот так я стал хлеборезом.
Получил место, за которое другие дрались, интриговали и давали взятки Не меньше, чем теперь дают за место в пивном ларьке или на бензоколонке.
Получил место, позволяющее извлекать при желании личную выгоду, стать чуть ли не самым влиятельным придуркомединоличным распорядителем основного жизненного продуктахлеба!
Хлебвалюта! Единственная в условиях штрафного лагеря. Даже золото отошло на второй план.
На «Глухаре» можно было иметь кучу золота в кармане и в то же время оставаться голодным! Его некуда было деть.
В обычном лагере работяги ухитрялись передавать золото «вольняшкам». Те сдавали его в золотую кассу по нормальной, установленной государственной цене, а с зеками расплачивались хлебом, продуктами И тех и других это устраивало. И «вольняшки» зарабатывали и зеки подкармливались!..
На «Глухаре» вольнонаемных не было, а нести золото начальству не имело смысла. Никаких дополнительных продуктов штрафному лагерю не полагалось. Как бы хорошо лагерь ни работал, как бы ни перевыполнял планбольше штрафной пайки не получишь!
Возможностей расплатиться за добытое сверх нормы золото у начальника не было. Его личный премиальный фонд был настолько мал, что практического значения не имел. Выходило, что кроме доброго слова ничего у Габдракипова не было. Одним же добрым словом, как известно, сыт не будешь!..
Зато хлеборез в этой ситуации вырастал в могущественного хищника, перед которым лебезили и пресмыкались сотни доведенных до отчаяния зеков.
Объединившись с другими придурками (старостой, нарядчиком, завхозом, поваром), они превращались в стаю хищников.
В союзе с этими вельможными подонками царствовали и несколько отпетых бандитов«королей» уголовного мира, узурпировавших власть.
Связанная круговой порукой, эта шайка мерзавцев держала в своих руках всех! Не составляло исключение и начальство лагеряэтих приручали взяткой.
Любое сопротивление подавлялось в зародыше. С особенно строптивыми и правдолюбцами расправлялись жестоко, вплоть до убийства, чтобы неповадно были другим. Суд вершили руками «шестерок» рядовых жуликов, и за страх и за совесть преданных своим главарям.
С одним из главарей мне довелось познакомиться чуть ли не сразу же после прибытия на «Глухарь».
Тебя хочет видеть дядя Паша! сказал мне один из блатных, с которым я сидел в карцере.
Зачем я ему понадобился?
Он сам тебе скажет. Пошли.
Не пойти было нельзя. Ослушников дядя Паша не любил и строго наказывал.
О дяде Паше«крестном отце» блатного мира Омчагских лагерейходили легенды. Я слышал о нем еще на транзитке во Владивостоке, в ожидании этапа на Колыму Оказывается, и до него добрался Лебедев, и его упек на штрафной «Глухарь»!.. Ну и молодец Николай Иванович!
В бараке, куда мы пришли, жили придурки и прочие привилегированные зеки, не занятые на грязных физических работах в забое Здесь было тихо, чисто. Сюда редко заглядывало начальство.
Тут, в самом дальнем углу, и располагался упырь дядя Паша.
Тихий, чахоточного вида «пахан» лет пятидесяти пяти мирно сидел на одеялах, разостланных на нарах, и потягивал из алюминиевой кружки «чифирок». За его спиной знакомая компания блатных, недавно вместе со мной отбывавшая десять суток карцера, резалась в карты, в «коротенькую»
Вот, значит, какой он, знаменитый «дядя Паша»!.. Вор «в законе», один из немногих, оставшихся еще в живых на Колыме, «королей». Верховный судья и прокурор всех блатных, «качавших права» друг с другом
Я поздоровался.
Дядя Паша зацепился за меня колючим, как репей, взглядом. Далеко запрятанные за лохматыми короткими бровями острые глазки изучали меня.
Доброго здоровьичка, милок!.. Доброго здоровьичка Присаживайся. Он приветливо закивал головой, не спуская с меня нацеленных глаз.
Я примостился на краешке соседних нар рядом с ним.
Слышал, что ты артист, милок, да?
Я утвердительно кивнул головой, не понимая, к чему он клонит.
Мы тоже артисты! Дядя Паша улыбнулся, обнажив частокол нержавеющих зубов. Артисты-рецидивисты!
Блатные засмеялись. Он поставил в сторону кружку, вытащил из-под матраца четвертушку бумаги, развернул ее, спросил:
Рисовать можешь?
Честно сказатьсовсем не умею.
Честно, милок, только честно и никак иначенечестных не люблю!.. Врать будешь начальнику, понял меня?
От его тихого, елейного тона стало не по себе, по спине побежали мурашки
Вы все вокруг да около, дядя Паша. Говорите, зачем вызвали? сказал я.
«Не спеши в Лепеши, в Сандырях ночевать будешь!» Дядя Паша любил, видно, присказки. Дай сперва наглядеться на тебя, милок Должен же я понять, с кем имею дело? Значит, говоришь, в гараже РЭКСа диспетчером работал?
Да.
Так, ладно, милок Дядя Паша положил на одеяло листок бумаги, тщательно разгладил его и сказал: Смотри сюда. Узнаешь?
На бумаге карандашом был набросан какой-то план. Прямоугольники, квадраты, помеченные разными буквами и цифрами, обозначали какие-то строения, что ли?.. Какие-то линии
Что это, не понимаю?
План РЭКСа, где ты работал. Не так что-нибудь?
Я внимательно вгляделся в бумагу.
Все не так! сказал я.
Да? Обожди-ка
Дядя Паша полез в изголовье, достал чистую бумагу. Завернув угол матраца, расстелил бумагу на нарах, дал мне в руки карандаш и приказал:
Рисуй по-своему. Только честно, милок, как есть, понял?
Чего рисовать-то?
Все! Укажи, где контора, где магазин, склад, гараж, где «хавира» завхоза Рисуй, я подскажу.