Он заблудился! Дорогу потерял! Ничего, я выведу тебя на чистую воду Я подскажу тебе дорогу, негодяй! Начальник никак не мог вытащить из кобуры огромный ржавый пистолет. На вахту, шагом марш!
Воду бы спустить на всякий случай Я показал рукой на машину.
Не твоя забота, шагай! Он ткнул меня пистолетом в спину.
Спрячьте пушку-то, гражданин начальник! Не смешите людей. С такими игрушками не шутят.
Молчать! Пристрелю.
Стреляй, спина широкая Ну! вдруг с какой-то забубенной удалью закричал я, теряя контроль над собой.
Молчать!
Не замолчу! Я уже не боялся его.
Отчаяние, гнев, обида, годами копившиеся во мне, рвались наружу. Выпитый спирт только придал храбростиверно, что пьяному море по колено Я понимал, что жгу корабли, но уже ничего с собой поделать не мог, меня прорвало.
Ты как со мной разговариваешь, негодяй? Начальник захлебнулся от ярости.
Не нравится, да? кричал я. А мне, думаете, нравится, как вы годами измываетесь надо мной, за что?.. Вам нравится, что я послушно ишачу, как бесправный раб? Вы привыкли к этому?.. Потому и таскаете за собой, как собственность Я вам не собакахочу казню, хочу милую!.. Я человек, а не скотина, запомните это! Он пристрелит меня!.. Мало, видно, понастреляли за эти годывсе еще руки чешутся, да?.. Ну и стреляйте, чего боитесь? Вам за это только лишнюю бляху повесят на грудь «за храбрость», одним контриком меньше! Знаем, как это делается: «Убит при попытке к бегству», подпись, печать, и всехана! Человека как и не бывало, остался один акт! А что? Нас двое в поле, кругом снег, свидетелей, кроме бога, никаких, кому верить?.. Вам, конечно, бог нынче не в счет.
Подумаешь, преступление, выпил! Угостили. Сегодня международный праздник трудящихся всего мира! А кто я такой? Самый настоящий трудящийся. Значит, и праздник мой! Где сказано, что он только для «вольняшек»? Спасибо, нашлись добрые люди, догадалисьпоздравили. Это от вас не то что благодарностипрошлогоднего снега не дождешься. Вы только пугать и умеете: карцер, срок, пристрелю! Знаете свое «давай-давай» Хотя бы когда сказали «на, возьми», или «спасибо» Что я выпил, вы унюхали, а вот что я вкалываю за другого дядю, вам невдомек! Где же ваша совесть?
Кто заставляет меня делать чужую работувозить по забоям топливо? Никто. Это не моя забота. Экскаваторы встанут? Ну и хрен с ними, пусть стоят! Что мне, больше всех надо? Этоваше дело. Вы начальствовам и думать! За это вам деньги платят! Однако я, как божья коровка, ползаю с утра по забоям, а почему? Потому, что совесть моя не позволяет равнодушно слушать, как трубят экскаваторы, понятно? Только не у всех она, видно, есть, совесть!
Один мой следователь хвастался, что у него вместо совести хй вырос! Вот так, гражданин начальник! И не пугайте меня, бесполезно, ничего не выйдет! Больше, чем меня напугали в 1938 году, уже не напугаешь.
Я выплеснул ему в лицо все свои обиды, накопившиеся за годы вынужденного «мирного сосуществования» с ним. Я не боялся, что в сердцах он может пристрелить меня, такого за ним вроде бы не водилось, хотя с нервами было далеко не в порядкепсиховал он часто. Сейчас он еле владел собой. Разозлил я его ужасно.
Не задумываясь, он застрелил бы меня, если бы нашел в себе силы переступить через себя, через свою природу. Это-то сознание бессилия и приводило его в исступление больше, чем слова, в выборе которых я не особенно стеснялся, так как и сам сейчас не очень владел собой.
Ему необходимо было сорвать свою злость, облегчить душусвоей ярости он искал выход. Он материл меня последними словами, искал способ чем-нибудь донять и нашел наконец!
Не доходя до вахты лагеря, закричал коменданту:
Парикмахера сюда, немедленно!
А когда парикмахер явился, выхватил из его рук машинку, толкнул меня на пенек у вахты и с каким-то сатанинским наслаждением принялся стричь мне волосы на голове.
Волосы, отросшие за время диспетчерства и чудом убереженные от парикмахера в дни обязательных банных стрижек в лагере.
Волосыпризнак вольного человека!
Длинные волосыиллюзия свободы! Мечта и гордость каждого заключенного!
Нашел все-таки мою болевую точку Закончив экзекуцию, вынес приговор:
В карцер! На десять суток.
Так в дни Первомайских праздников 1943 года я оказался в лагерном карцере прииска имени Тимошенко, в неунывающей компании «блатных». Надо отдать им должное, в критических ситуациях они не теряются, не раскисают, не поддаются отчаянию и не празднуют труса. Лагерь для ворадом родной! Не потому, что там сладко, там очень несладко, но там привычно. Лагерьпостоянная среда обитания людей этой древней профессии. Жизнь ворадетективный фильм в пяти сериях: преступление, арест, тюрьма, суд, лагерь. А освобождение или побегвсего лишь антракт между двумя очередными сеансами. Долго он не длится, даже у самых удачливых: опять следует преступление, арест, тюрьма и т. д. И все повторяется сначала, или, как воры говорят, «по новой» Исключение составляют «завязавшие», мне встречать таких не доводилось. Ворыкак волки: долго не живут и почти не приручаются. Но их сила воли, их живучесть поражает. Они умеют терпеть физическую боль, переносить болезни, голод, произвол охраны Нельзя не восхищаться их стойкостью. Честный вор (вор в законе) товарища в беде не оставитразделит с ним последний кусок хлеба. Воры в законесвоеобразное братство, масонская ложа со своим кодексом чести, со своими воровскими законами. Жестокими, жуткими, волчьими но не шакальими. Полное презрение к материальным ценностям, к деньгам. Деньги шалыеулетят, прилетят, как голуби! Никакого крохоборства, на карту ставится все
Среди воров много одаренных от природы натур, талантливых, сильных, умных. Трагично, что эти недюжинные качества получали такое уродливое выражение в жизни.
Артистов они любят. Меня приняли нормально, хотя я для них никтофрайер. Даже потеснились на нарах. И в этом было спасение, поскольку, сидя в карцере в одиночку, можно запросто «дать дуба» от холода. Майские вечера на Колыме не вечера на хуторе близ Диканькимороз ночью лютый! А дров нам полагалось всего восемь килограммов на сутки. Эту «пайку» берегли на те минуты, когда засыпали. Все остальное время ночи обогревались друг о друга.
Наше еще счастье, что карцер мы получили с выводом на работу. Рано утром конвой забирал нас и гнал в забой. Понукать и подбадривать не было нуждывыскакивали из «кандея» как пробки из бутылок.
Очередные десять суток, которыми наградил меня начальник лагеря за мое трудовое усердие, мне предстояло отбыть от звонка до звонка. Как говорится, час в час, минута в минуту. Не девять и не одиннадцать суток, а ровно десять. Старший лейтенант Лебедев Николай Иванович своему характеру не изменял никогда. Рассчитывать на его милосердие не приходилось.
За три с лишним года, что он таскал меня за собой по всей Колыме, куда бы его ни переводили по службе, я заработал от него в знак особого к себе расположения суток двести карцера, не меньше. И отсидел бы их все сполна, если бы не научился вовремя, исчезать с его глаз, пока он кричал и ругался, до появления коменданта или охраны. Был он вспыльчив, но отходчив, не видя перед собой объект раздражения, скисал, гнев его мгновенно испарялся.
Справедливости ради надо сказать, что человек он был незаурядный и в своем роде обаятельный.
Прекрасный организаторрешительный, энергичный. Не давал покоя ни себе, ни другим. Мучил всех. Сутками не вылезал из забояподгонял, проверял, требовал Непонятно было, когда он спал.
«Чума» так прозвали начальника за непредсказуемость его поступков. Никогда нельзя было угадать, как он поведет себя в тот или иной момент. Его часто захлестывали эмоции.
В лагерь привезли бильярд?! Кому это пришло в голову, неизвестноакцией ума этот факт не назовешь. Скорее всего это был знак расположения кого-то к кому-то и за что-то. Факт остается фактомбильярд появился. Ясно, что это была мера поощрительная, ну, скажем, реакция культурно-воспитательной части МАГЛАГа на трудовые успехи лагеря. Бильярд не настоящий, но и не игрушечный. Шары не костяные, но и не металлическиетак, ни то, ни се, эрзац, но играть можно.