Выходили бы вы, Шура, замуж за моего Володю. Жили бы мы с вами душа в душу.
Саша смутилась до слез. Ее обидело это наивно-расчетливое сватовство старухи. «Опять коровы, свиньи Как это противно!»мысленно возмущалась она, не зная, что ответить, и сказала просто:
Чтобы идти замуж, надо любить человека.
Ох! удивилась старуха. Да разве мой Володя не любит тебя? Я тебе, Шура, вот что скажу: он и дня не может прожить, чтоб тебя не повидать.
«Главное, что Володя любит, а до моих чувств ей дела нет!..»подумала Саша все с тем же чувством обиды.
Разговор со старухой заставил ее сильно призадуматься. Впервые возникла тревога за свою судьбу, страх перед будущим. Как повернется ее жизнь? Раньше она не думала о замужестве и даже считала, что это нечто ненужное, во всяком случае необязательное. Теперь она стала понимать, что это неизбежно придет.
Она написала Петру, просила приехать. Он шутливо ответил, что боится хозяйки. Она уверяла его, что хозяйка будет ласковой, как хорошая теща, и шутя пригрозила, что, если он не приедет, она выйдет замуж, потому что к ней сватаются.
Ее шутка испугала Петра. Он в это время работал над дипломным проектомпроектировал дорогу со всеми необходимыми постройками: домами, гостиницей, бензоколонкой, ремонтной мастерскойодним словом, такую дорогу, которая часто существует только в проектах и о которой продолжают мечтать владельцы машин и шоферы. Выпускники чертили и вычисляли с вдохновением, хотя знали, что по их проектам ничего строиться не будет, а чертежи изгрызут мыши в техникумовской библиотеке. Энтузиасты проводили в чертежной по двенадцать часов. Петро же, решив ехать к Саше, оставался там чуть ли не по двадцать часов. Он хотел сделать как можно больше и выкроить время на поездку. Он жалел потратить полчаса на обед и не ходил в столовуюпокупал булочку, кусок колбасы и так обедал, одновременно делая расчеты. Он оставался в чертежной до трех-четырех часов ночи и часто тут же, за столом, засыпал. Об этом сказали директору, и он приказал сторожу выгонять всех и запирать чертежную в девять часов вечера. Тогда Петро стал приходить в шесть часов утра, когда чертежную открывали для уборки. Таким образом, за две недели он, казалось ему, сделал то, что планировалось на месяц.
Накануне Первого мая он поехал к Саше. Ехал спокойно. Пешком от Речицы не побежалдорога стала непроходимой, а целую ночь ожидал парохода на пристани, в холодном и неуютном вокзале.
Потом терпеливо плыл полдня, любуясь разливом Днепра. А Днепр в это время чудесен! Он раздастся вширь на много километров, заливает луга, лозняки. Дубы на низком левом берегу стоят по самые сучья в воде, а правый берег уже не выглядит таким обрывистым и высоким. Пароход идет вдоль этого берега, и с верхней палубы видны улицы деревень, оживленные и по-весеннему красивые.
Саша очень обрадовалась его приезду. Она не бросилась целоваться, а сдержанно протянула руку, но радость отразилась на ее лице, в больших голубых глазах. Она прищурила их в веселой улыбке и сказала:
Ну вот, Аня, опять приехал брат. Она так произнесла слово «брат», что хозяйка засмеялась.
Да брат же, брат, не двоюродный, а самый родной, пропела хозяйка, крепко пожимая руку Петру.
Ее приветливость сразу примирила с ней Петра. Он понял, что онастаршая подруга Саши, все знает и теперь, очевидно, будет относиться к нему так же дружелюбно, как и к своей квартирантке.
Под вечер пошел дождь, по-майски теплый, веселыйтот весенний дождь, что смывает грязь на дорогах, последний снег в оврагах, лесных чащах и после которого трава начинает расти так, что видно, как шевелятся на земле слежавшиеся прошлогодние листья.
В такой дождь, да еще перед праздником, все сидят домадети, взрослые, молодежь, занимаются мелкими и приятными домашними делами или беседуют, без сплетен и обид
К Ане пришли соседки, не выходили из хаты и дети. Саша и Петро, движимые неизменным желанием влюбленных быть подальше от людских глаз, уединились в амбулатории, в той большой и пустой хате, где пахло сыростью и лекарствами. Дождь шумел за окном, ласково и однотонно барабанил по стеклам. В сумерках шкаф с белыми склянками казался причудливым видением. В хатах загорались огни, и сквозь пленку дождя окна расплывались в желтые широкие круги.
Лампу они не зажигали. Сидели на диванчике, обнявшись, и рассказывали о своей жизни за последние восемь месяцев. Словно боясь, что кто-то им помешает рассказать обо всем, что видели, что передумали, что перечувствовали, они говорили торопливо, перебивая друг друга, неожиданно переходя с одной темы на другую, с одного предмета на другой.
Однажды там, в Западной, я стоял на границе, рассказывал Петро. Смотрел на ту сторону. Увидел немецкого часового, и, знаешь, мне стало немного ire по себе: так близко от нас люди, которые воюют
Да ну, как они там воюют! перебила Саша. Какая там война!
Это правда, там не то, что было у нас на финской. Сидят в этих «линиях», где, говорят, даже трамвай под землей ходит, пьют кофе и вино и для развлечения иногда постреливают. Все время сообщают: «перестрелка патрулей».
А знаешь Я тебе не писала об этом. Я тоже просилась на финскую. Подала заявление в военкомат. Меня вызывали. Военком поглядел на меня, головой покачал и говорит: «Ступай, детка, работай, где работаешь». Так и сказал: «детка». Мне стало обидно, я никому не рассказывала об этом.
Правильно он сделал, военком. Ты такая слабая
Я слабая? насупилась Саша.
А знаешь, там трудно было. Из нашего техникума уходили трое снайперы. Теперь вернулись. Они рассказывали, какая там зима была
У нас тоже сады повымерзли Молодой колхозный сад наполовину погиб.
Там люди в снегу лежали. И не один день и по два Петро словно и сейчас страшился мысли, что она могла уехать туда, и отговаривал. Потом спохватилсяу самого было такое же стремление. Помолчал, прижимая ее к себе, потом горячо сказал:А знаешь, я рад, что тебя не взяли. Ты могла бы затеряться в этом человеческом море, забыть обо мне
Тебя забыть? Глупенький! Я никогда не забуду тебя Когда ты ушел в прошлом году, я плакала
Она смутилась и замолчала, а у него это признание вызвало такое умиление, такой прилив нежности, что он чуть не задушил ее в объятиях.
Медведь ты! Она освободилась из объятий. Подожди, чей-то голос. Может ко мне
На улице уже было совсем темно, дождь лил по-прежнему. Где-то невдалеке от дома слышался разговор. Саша подошла к окну, прислушалась. Когда голоса утихли, она вернулась на диванчик.
А я не шутила в письме. Ко мне действительно сватались Но не сам жених, а его мать. И она рассказала о разговоре с матерью Владимира Ивановича.
История эта была смешная, но Петра она встревожила. Он вдруг подумал, что мог потерять свою Сашу, особенно после его нелепого поступка. Крепко сжав Сашины руки, он горячо зашептал:
Сашенька, я хочу, чтобы ты была моя, навсегда моя Чтоб никто, ничтони разлуки, ни войны, никакие случайности, ничто не могло отнять тебя, ничто не могло разлучить.
Она обняла Петра и прижала его лицо к своей груди.
Я буду твоя, Петя. Твоя! Навсегда. И тымой
Близость принесла Петру то особенное ощущение счастья, какое, вероятно, человек переживает только однажды. Он чувствовал себя самым счастливым из всех людей, каких знал и видел. Это была пора самого высокого взлета всего лучшего, что было в его душе. Он находился в состоянии какого-то необыкновенного опьянения: весь мир казался ему в эти майские дни сказочно очаровательным, а в центре этого мира его солнцем была она его Саша. Она освещала его своим сиянием, согревала своим теплом Он ходил к ней в амбулаторию, провожал к больным в самые дальние деревни и часами ждал где-нибудь на краю деревни ее возвращения. И ожидать ему тоже было радостно, потому что исчезла безрассудная ревность. Она, эта ревность, пропала с приходом близости и сознания, что Сашаего жена. Слова «муж» и «жена», которые он раньше, но любил и считал грубыми, непоэтичными, теперь казались самыми красивыми. Он гордился тем, что он муж, и когда услышал, как хозяйка объясняла одной женщине: «А это муж докторши!», был на седьмом небе.