Осторожность, товарищи, в подпольной работеоснова успеха. Мы должны все видеть и все учитывать наперед. И беречь своих людей. А предатели Гусев этот и другие никуда они от нас не денутся, не уйти им от народного суда. Мы покараем их.
Тихон, утихомирившийся было под суровым укором Лялькевича, снова загорелся местью.
Поручите мне, товарищ комиссар!
Ох, горячая голова! Хочешь, чтобы вместо пьяных полицаев поставили здесь зондеркоманду? Кому от этого станет легче? Для чего рисковать?
Никакого риска, Владимир Иванович! Я подстерегу его где-нибудь под городом, как лесничего. Чтоб и не подумали на нашу деревню.
Правда! вдруг поддержал Даник. Разрешите нам стукнуть этого гада. Пускай знает, как швырять детей пить кровь людскую.
Как лесничего, говорите? А много ли это даст сейчас для нашей борьбы? Я хочу, чтоб вы всегда ставили себе этот вопрос. И всегда помнили: мы не убийцы, мысудьи. Мы караем именем народа. И народ должен знать, кто и за что осужден, а главноезнать кем. Каждый выстрел по врагу должен поднимать новых борцов, пополнять наши ряды. Я вам сказал: Гусеву нашей кары не миновать. Но я категорически запрещаю самовольные действия! Предупреждаю, что впредь буду сурово наказывать тех, кто нарушает дисциплину, законы подполья. Имейте это в виду! Ясно?
Ясно, Владимир Иванович, тихо ответил Даник.
Пистолет я у тебя, Тихон, забираю, чтоб ты не натворил глупостей. И на первый раз делаю предупреждение.
Юноша тяжело вздохнул: жалко расставаться с пистолетом, который он нашел на поле боя. Пистолет уже не один раз послужил ему орудием мести.
VIII
Может, всего на одну минуту уснула Саша в ту ночь и сразу увидела сон. Бескрайное, гладкое-гладкое, без холмика, без куста, заснеженное поле. Она вглядывается до боли в глазах в эту белую гладь и вдруг видит: по полю во всем белом ползет человек. Она узнает Петю. Он протягивает к ней руки, просит помочь, кричит что-то. Саша хочет крикнуть в ответ и не можетнет голоса. Она бежит навстречу, но поднимается страшная метель. Саша борется с ветром, выбивается из последних сил и с ужасом замечает, что вьюга относит ее назад, она не приближается к Пете, а отдаляется от него. И он остается один посреди этого страшного поля.
Саша проснулась, обливаясь холодным потом. Сердце стучало так, словно она и в самом деле только что долго боролась с вьюгой.
За окном шумит ветер. Тополя звенят обледенелыми ветками, бьются о стену хаты. По стеклам шуршит сухой снег.
«Это хорошо, что такая ночь», вспомнила она слова Лялькевича и тут же услышала: он не спит, пьет воду у двери, где стояло ведро. Напился и осторожно, без костыля, чтоб не стучать, держась за лавку и стену, стал пробираться к своей кровати.
«Надо ставить ему воду у постели. Как это мы не догадались?»подумала Саша и шепотом окликнула:
Владимир Иванович!
Он не ответил, затаился где-то на полдорогедумал схитрить.
Владимир Иванович, может, вам нездоровится? Вы уже второй раз пьете воду
Нет, Саша, я здоров. Мне просто не спится, и я топаю по хате.
А я заснула.
Вы кричали во сне.
Мне приснился страшный сон. Видела Нетто. Он полз по полю.
Вы думали о ребятах, как они будут ползти, потому вам это и приснилось.
Скрипнула скамейка у столаЛялькевич, должно быть, присел.
Тяжело мне, понимаете, тяжело чувствовать себя беспомощным. Мне хочется я должен быть вместе с ребятами. Они так молоды и неопытны!
На лежанке вздохнула Поля: она тоже не спала.
Дня три назад кузнец, ставший-таки попом, заглянул к Лялькевичу и рассказал:
Иваныч, хлопцы давно целятся на хлебные склады у станции. Немцы до черта награбленного зерна туда навезли. Я долго присматривался и все сдерживал ребятопасно, не очень-то склады загорятся зимой. А теперь есть случай Я сегодня там был, хоронили стрелочника. Видно, чтоб не выставлять лишнего поста, немцы подогнали под самый склад бензоцистерну. Одну «хлопушку» под эту цистернуи все к богу в рай: и бензин и склад! Кстати, барометр надает, ноги гудят. Надо ждать метелицы. Намна руку.
Вот это уже будет залп! Его далеко услышат и увидят, сказал Лялькевич.
Дождались дня, когда пошел снег, и поздно вечером ребята отправились на задание. Пошло пять человек: Анатоль, Даник, Тихон, Павел и Лепя. План операции обсуждали с комиссаром Даник и Тишка. Анатоль не пришел из конспиративных соображений, а новые члены организации не должны знать Лялькевича.
Саша была в курсе всех деталей плана. Станция, расположенная километрах в девяти от их деревни, ей хорошо знакома. И воображение рисовало ей все, что там сейчас происходит, так ярко, как будто она находится рядом с хлопцами. Вот они вышли из лесу и по глубокому снегу обходят поселок. Хорошо, что снег идет и сразу заносит следы. Метрах в трехстах от склада они залегли в кустах на берегу ручья. Проверяют оружие. Дальше ползут троеАнатоль, Тишка и Даник. Они в белых балахонах, сшитых ею, Сашей, из накрахмаленных, пропахших нафталином простынь, которые готовила еще их покойная мать в приданое дочкам. У наваленных штабелями бревен, что высятся по эту сторону железнодорожного пути, как раз против склада, остается Анатоль, вооруженный немецким автоматом: в случае чего он должен прикрывать отход. Дальше ползут двоеДаник и Тишка. Самое трудноеперебраться через пути. Но они перебираются. И вот уже притаились за углом склада, ждут, когда к ним приблизится немец, которого они должны «снять». Вот немец уже лежит на снегу. Хлопцы подкладывают под бензоцистерну мину и уже не ползут, а бегут обратно
Саша понимает, что ни к чему ей представлять все это уже который раз за ночь. Если все хорошо, склады давно горят, а хлопцы возвращаются домой. Лучше заснуть, чтоб не волноваться.
И вдруг тихий стук в окно со двора. Это он, Даник. Стук такой тревожный и такой нетерпеливый, что у Саши отчаянно забилось сердце: беда! Она мигом соскочила с печи. Так же быстро вскочили Поля и Лялькевич.
Даник ввалился белым призраком, задыхающийся, будто от самой станции бежал не останавливаясь.
Что случилось? спросил комиссар, схватив Даника за руки, едва тот ступил на порог.
Т-ти-шку р-ран-и-ли, едва выговорил он и, заикаясь, глотая слова, стал рассказывать:Мы как по плану и-под-п-ползли А часового нет Лежимнету Стоимничего не слыхать Подложили минуи б-бегом А он, видать, спал, зараза, в затишке. Нам н-не надо было бежать. Мыдураки. Он услышал, как мы побежали проснулся. Заметил, должно быть, следы иракету Тут и началось: и от моста и от станции. Из пулеметов как ударили Мы до штабелей уже добежали, где Толя оставался, и тут Тишка охнул и упал Мы его в лес унесли. А дальше что нам делать, Владимир Иванович? Помрет Тишка всхлипнул Даник.
Лялькевич ласково обнял его за плечи.
Без паники, друг мой. Будем спасать Тишку. Сделаем все, чтоб его спасти.
А склад горит, Владимир Иванович, уже бодрее заговорил Даник. Мы только за поселок вышли, а оно как бухнет, как шуганет! И сейчас еще горит! С просеки видно.
Куда его ранило? спросила Саша, сразу поняв, что ей надо скорее туда бежать.
Так же, как в те времена, когда она работала фельдшером и когда ее ночью вызывали к больному, она на ощупь собирала одежду, на ходу вспоминая, где что лежит.
Лялькевич зажег лампадку.
Правильно. Захватите все, что у нас есть, сказал он, увидев, как быстро она собирается.
Саша командовала немногословно, тихо, но решительно, четко, как хороший хирург во время операции:
Поля! Молоков бутылку! И воды! Достаньте вату, у вас под матрацем. Это Лялькевичу. Даник! На печурке шприц! Да поворачивайтесь быстрей! Боже мой, какие копуши!..
Лялькевич тоже начал одеваться.
А вы куда? спросила Саша.
Як Старику. Надо, чтоб он утром поехал на лошади. У попа найдется какой-нибудь повод. Он заберет Тихона и отвезет за реку, в Рудню. Туда придет из отряда врач, сделает операцию.
Не надо вам ходить! тихо, но твердо сказала Саша. Нельзя!
Лялькевича удивил и обрадовал этот ее властный тон. Молчаливая в последнее время, как бы несколько инертная и равнодушная, она в напряженную, ответственную минуту вдруг обрела душевные силы, мудрость и осторожность. Он это понял и не стал возражать. «Но кто известит кузнеца?» Он подумалона ответила: