А тебя она обижала? сурово бросила Саша.
Обижать не обижала, однако и ходу не давала. Я мозолями кусок хлеба зарабатывал.
Куда ж это тебе ходу не давали?
Хозяином стать.
Кулаком?
Вот-вот Так ваша власть и рассуждала: чуть станет человек на ноги, начнет богатетькулак, в Соловки его
Вот какое у тебя нутро! Не знала. Значит, ты надеешься, что немцы за твою службу имение тебе дадут? Помещиком сделают? А мы будем у тебя батрачить, так?
Поля подавала Саше знаки: молчи, мол, кому ты говоришь, подумай! Кузьма это заметил.
Что ты там мигаешь, Поля? Боишься? Не бойся. Я ведь не чужойбрат Своих не обижу. Только бы родичи мне ножку не подставляли. Поддержите менябудете жить не тужить. А что Саша думает, мне и так известно. Ничего Перемелетсямука будет. Люди не сразу умнеют.
Один ты сразу умным стал, снова не сдержалась Саша.
On не ответил и продолжал:
А батраками никто вас делать не собирается. Каждый будет жить, как захочет. Не станут больше стучать в окна: выходи на работу! Ты на доктора училасьиди работай доктором. Я уже говорил в волости с бургомистром, чтобы медпункт у нас открыли. Для тебя, Саша, место Гарантирую!
Благодарю за милость! с горькой иронией ответила Саша, чувствуя, как растет желание плюнуть братцу в его красную пьяную физиономию.
Ты ж не немцев будешь лечитьсвоих людей
Оставь ее, Кузьма, решительно вмешалась Поля, обращаясь, однако, к полицейскому приветливо. Она нездорова. Не надо ей работать. Как-нибудь проживем.
Протестуете? кисло усмехнулся Кузьма. Ну что ж, протестуйте. Только, он погрозил пальцем, смотрите у меня, чтоб за порог этой хаты ничего не вышло Ты, Поля, умная девушка. Я тебя знаю и спокоен. А ты, Саша, гляди, язык не распускай. Я за тебя отвечать не желаю. Помни: беспорядков любая власть не любит!
Не бойся, Кузьма, не подведем, успокоила его Поля.
Саша чувствовала, что, если беседа продлится, им не избежать ссоры, а может, и чего похуже. И поэтому, вынув из колыбели Ленку, демонстративно полезла на печь. Она всегда там пряталась от немцев. Теперь так же будет прятаться и от полицейских. Пускай знает Кузьма, чего стоит их власть. А разговаривать с нимунижать свое достоинство. Больше она не скажет ни слова. Чего он сидит? Убирался бы скорей прочь! Зачем это Поля заводит с ним беседу: о здоровье тетки, о наделах земли?
В хату вошел Даник.
A-а, Данила! Здоров, брат! Кузьма двинулся навстречу, высоко поднял руку, чтоб хлопнуть о ладонь дружески, с размаху.
Даник руку протянул не сразу, и сердечного приветствия, как хотелось этого Кузьме, не получилось. Взгляд у Даника хмурый, неприветливый, исподлобья, и это окончательно вывело полицая из равновесия.
Что ты на меня волком смотришь? спросил он сперва тихо, потом со злостью крикнул:Что вы на меня все смотрите, как на врага?! Что я вам сделал? Кроме злобы, в этом крике были растерянность и страх.
Это тебе кажется, Кузьма, просто, по-родственному, но с упреком сказала Поля. Данила на всех так глядит. Такой у него характер.
Кузьма из брата вмиг превратился в строгого начальника полицейской службы, знающего свою власть над людьми. Он наказывал за взгляд, который не понравился ему.
Ты вот что, брат, сердито бросил он Даниле, не думай, что мне неизвестно, зачем ты по лесу шатаешься Люди видели. Сейчас же сдай все, что нашел Не то я с тобой иначе поговорю!
Юноша пристально посмотрел на полицая, и вдруг лицо его расплылось в довольной улыбке. Ничего не сказав, Даник торопливо вышел из хаты. А минут через пять принес русскую винтовку без затвора, немецкий автомат с разбитым прикладом и цинковый ящик с натронами.
Вот все, что я нашел Бери, протянул он Кузьме оружие все с той же довольной улыбкой, будто радуясь, что есть кому это передать.
Поля так и ахнула:
Боже! Ты такие игрушки прятал? На виселицу захотелось, дурак ты этакий?
Все? Ничего больше нет? строго спросил Кузьма, разглядывая автомат и прикидывая, можно ли его отремонтировать: было бы чем похвастаться перед другими начальниками постов, так как оружия у этих не густо.
Я на виселицу не хочу, серьезно ответил Дании на слова сестры.
Кузьма захохотал и дружески хлопнул его по плечу.
Правильно, братыш! Я вижу: тымолодчина. Ишь какой вырос! Я тебя года два не видел! Мужчина! Будешь умно вести себяв полицию возьму. Хочешь?
Поля не пустит, смиренно склонил голову Даник.
А Поля после этих слов как бы снова почувствовала свою власть над ним.
Что ты мелешь, Кузьма? Полицая нашел! Вот возьму ремень, всю шкуру спущу с твоего полицая! Я ему эти игрушки тоже попомню. Нашел, что тащить в хату!
Ого, строгая она у тебя мать, шутливо толкнул Кузьма юношу.
Кабы тебя мать из рук не выпустила, может, тоже человеком остался бы, забыла Поля про осторожность.
Кузьма нахмурился.
Ну, ну Что ж я теперь, не человек, по-твоему?
«И ты еще считаешь себя человеком? Изменник ты, а не человек!»хотелось Саше крикнуть, но она сдержала эти жгучие слова: нельзя наживать врага да еще дразнить его. И она не произнесла больше ни слова, покуда полицай беседовал с Данилой и Полей. Когда же он, наконец, забрав оружие, распрощался, по всей видимости довольный своим визитом, Саша презрительно бросила брату:
Заячья твоя душа!
Он смолчал, не ответил на обиду. А Поля его похвалила.
Что ты, Саша! Слава богу, у него хватило ума отдать оружие Кузьме, все-таки свой человек. Нашли бы немцыстрашно подумать, что могло быть.
А когда спустя несколько дней Даник стал наведываться в школу, где разместился полицейский пост, и завел дружбу с Кузьмой и Колькой Трапашом, Поля категорически потребовала:
Чтоб ноги твоей там не было!
Саша поддержала сестру:
Как тебе не стыдно! Еще плакал над Алешей Кошелевым и над дедом А теперь тебя к полицаям потянуло. Эх, ты!.. Скоро своих людей убивать начнешь
Не ваше дело, огрызнулся брат.
Ах, не наше?.. Ну, так иди!.. Иди, лижи немцам сапоги, кланяйся им!..
Юноша вздрогнул, какая-то тень прошла по его лицу. Он, не мигая, смотрел на Сашу. Она, раскрасневшаяся, гневно сверкая глазами, стояла перед ним, сжав кулаки.
Один уже делает это твой брат и дружок. Иди и ты! Струп несчастный!
«Струп»уличное прозвище Данилы. Никто уже не помнил, откуда оно взялось, но парня оно страшно обижало. Он вспыхнул и, видно, не найдя в ответ ничего, чем можно было бы ее сильнее уязвить, крикнул:
Ты!.. Приехала со своей байстрючкой, так молчи!..
Саша задохнулась от оскорбления. Ее Ленку, самое дорогое и светлое, что есть в ее горькой жизни, живую частичку Пети, который в эту минуту, может быть, истекает где-нибудь кровью, их родное дитя обозвали таким позорным словом!.. Разве может мать слышать это и стерпеть? Саша залепила брату пощечину. Ошеломленный, он отскочил, схватился за щеку, потом тигром бросился на Сашу, вцепился ей в волосы, асам стонал и плакал. А она как ошалелая молотила его кулаками куда попало. Хорошо, что Поля растащила их.
И вот уже почти месяц они не разговаривают, не смотрят друг другу в глаза. Саше это очень тяжело. Только сейчас стало чуть полегче, когда решила больше не молчать, взяться за спасение брата.
Приехал сын хозяинамальчуган лет тринадцатизабрать картошку. Им пришлось здорово попотеть, пока взвалили на воз тяжелые, не по их силам, мешки. Саша даже разозлилась, подумала: «Ребенка присылают. Сами приехать не могут. Мало, что копаешь на них, так еще и мешки таскай»
Вновь почувствовав горькую обиду за батрацкую свою судьбу, она торопливо пошла прочь. Но мальчик, видно, детским, чистым и добрым сердцем понял, что с ней происходит, и, догнав ее, доверчиво прошептал:
Саша, хочешь, новость скажу?
Какую новость?
Полицаи партизана поймали.
Саша, удивленная, повернулась к нему.
Партизана? Настоящего?
Ну да! Кузьма его в колодец посадил. Говорят, это какой-то свояк Ганны из Репок. Она хлеб для партизан пекла, он пришел, чтобы забрать его. А Марфа Вугнявка подсмотрела, что у Ганны всю ночь печь топится, взяла да и сказала Кузьме. Полицаи его на чердаке нашли. А теперь в школьный колодец посадили. Как ты думаешь, что они с ним сделают?