Но
Сыграйте!
Самуил обижедно сел за пианино и нехотя стал перебирать клавиши.
Тайна касается наших предков, заговорила Сурмонина вполголоса. Преданья старины глубокой Сэм, играйте как следует! Не подслушивать! Преданья повествуют о том, как пламенная, возникшая на заре юности и, говорят, взаимная любовь двух наших предков, вашего батюшки и моей мамы, сменилась, по велению судьбы, неугасимой и опять-таки обоюдной ненавистью. Ну чем не роман! Я еще совсем маленькая была, когдаконечно, в отсутствие материтайна эта обсуждалась у нас на кухне шепотком, но с большим увлечением, как и полагается обсуждать чужие секреты женщинам Женщин было четверо: кухарка, горничная и мы с сестрой. А вы разве не слыхали про эту романическую историю?
Я на вашей кухне не бывал.
О, какой серьезный! Вы, должно быть, марксист.
Недостаточно образован для этого.
Терпеть не могу марксистов! И вообще политику. Сэм, тайны кончились, подите сюда. Как вы в прошлый раз сказали о политике?
Она удел людей ограниченных.
Это, положим, не ваше изречение
Ириночка!
Но все равно, неплохо сказано. Ненавижу политику. Из-за нее чуть не погибла моя лучшая подруга Ах, Люська, Люська, дура несчастная! Это она с «серыми» связалась. Что глядите? «Серые»это эсеры, по созвучию; конечно, глупо. Когда все считали, что Люся умрет, главарь «серых» прислал записку: «Бог поцеловал ее в душу». Лучше бы бог его самого поцеловал!
Надо уважать чужие убеждения, Ириночка. При всей их ограниченности
Ах, молчите, Сэм! Убеждения! Вы думаете, у Люси были политические убеждения? Ерунда. Уж я-то ее лучше знаю.
Сурмонина вдруг забеспокоилась, начала шарить по кушетке рукой, нашла у себя за спиной зеркальце, глянула в него, отложила, задумалась о чем-то И вдруг накинулась на Шумова:
Может быть, вы все-таки скажете что-нибудь? Может быть, вы спросите, кто такая была моя подруга, Люся Дзиконская?
Дзиконская? Не дочка ли полицмейстера?
Да. Дочка полицмейстера. Палача народа. Я и забыла, что вы из тех краев. Значит, осведомлены?
Слышал стороной, что она застрелилась.
Стрелялась. Но осталась жива. Главарь «серых» поторопился со своей запиской. Теперь врачи посылают ее в Каир. Идиоты! Какой там еще Каир во время войны?
Но я слышал, несмело вмешался Персиц, можно и в Крым в Симеиз, например.
Только не осенью. И не зимой. Что же, до весны ждать?
Она помолчала, снова взяла в руки зеркальце, повертела его, отшвырнула. И опять рассердилась:
Однако вы собеседник не из завидных, Григорий Шумов! Уж придется мне занимать вас умным разговором. О чем мы? Об убеждениях Вы думаете, Люсе Дзиконской нужны были эти самые убеждения? Как же! Ей до интересов народаили, как там еще говорят господа политики, до борьбы рабочего классатакое же дело, как мне до китайского императора! Можете мне поверить, Шумов Григорий!
А я верю.
Сурмонина зло захохотала:
Он, видите ли, верит! Осчастливил! Чувствительно вам благодарна.
Не стоит благодарности.
Слушайте, вы что, подрядились злить меня? Смотрите, поссоримся!
Нет, не поссоримся.
Откуда такая уверенность? Не знаете вы еще меня!
Да я встану и уйду. Вот ссоры и не будет.
Сурмонина поглядела на него с интересом:
Э, да вы, значит, дядя характерный. Ну, не сердитесь на меня. Я шалая, вам ведь Сэм, конечно, уже сплетничал обо мне
Ириночка!
Нет, Сэм, вы сплетник, я знаю. Но вернемся к серьезному разговору. Можете вы, Шумов, представить себе, что человек способен убить себя только потому, что жаждет жизни яркой, необыкновенной, такой, чтобы сгореть, как в огне? Нет такой жизни, ну, тогда смерть. Добровольная смертьэто тоже ведь необычный жребий. Будут потом говорить, жалеть, плакать, преклоняться перед непонятым страданием По выражению вашего лица, Шумов, я вижу, что эта тема вам не нравится Ну, тогда переменим ее. Сэм, помогите переменить тему!
Готов, Ириночка. Не лучше ли нам, в таком случае, вернуться к истокам нашей беседы?
Какие там еще истоки!
Насколько я уловил, вы и Шумов встречались во времена незапамятные?
Это для него те времена незапамятные, а я все помню. Чтобы удовлетворить ваше любопытство, Сэм, сообщаю: отец Шумова был садовником в имении моей матери. В остальном разбирайтесь сами.
Что ж, я разберусь. Кстати, тут и будет поворот разговора в другую сторону, по-моему, очень интересную. Вот мы случайно собрались вместе. Выдочь помещика. Ясын негоцианта
Какой изысканный термин!
Вы кубок с ядом! Ну хорошокупца, сын купца. У Шумова отец, можно сказать, деревенский пролетарий. Женя Киллер, которого мы ждем, сын генерала. И что же? Разве это помешает всем нам вместе наслаждаться красотой, поэзией, музыкой
Кстати, о музыке. Сыграйте что-нибудь. Ну-ну, не ленитесь.
Самуил поглядел на Сурмонину с мольбой, но ослушаться не посмел, вернулся к пианино.
«Как она им командует, однако! невольно подумал Гриша. Совсем скрутила!»
Персиц обеими руками взял несколько аккордов.
Ирина Сурмонина переждала немного, потом, полузакрыв глаза, начала декламировать нараспев под музыку:
Призрак туманный, безвинно жестокий,
Ты проходишь покорно и сонно,
Роняя пепел сожженных мгновений
С твоих дымных тканей скользят опьяненно
Цветы былого, цветы неживые
Она читала долго.
Персиц поглядывал на нее искоса, с опаской, стараясь подбирать аккорды в лад ее тягучему голосу.
Стихи были незнакомые Грише: цветы и призраки призраки, увенчанные цветами
«Встану сейчас и уйду без дальнейших разговоров! Шумов начинал уже сердиться. Сперва сплетни о «предках», потом несусветная чепуха о политике, о самоубийстве, теперь стихи какие-то мутные. Вот такие особы, наверно, и называются истеричками».
Нравится вам, Шумов? прервала чтение Сурмонина.
Нет. Мутные какие-то стихи.
Вино поэзии всегда мутно! патетически провозгласил Персиц.
Например, у Пушкина?
Ах, Шумов, ведь Пушкинэто же хрестоматия! Сурмонина посмотрела на Гришу с каким-то даже сожалением.
Сразу же ощетинившись от этого взгляда, он приготовился к отпору, но тут раздался звонок, Сурмонина предостерегающе подняла руку:
Явились наконец!
И в комнату вошли два молодых человека, чем-то неуловимо похожих друг на друга.
10
Поздоровавшись с хозяйкой, они остановились перед Гришей и не поклонились, а резким движением уронили головы. Очевидно, здесь были какие-то свои правила обхождения.
Один из молодых людей назвал себя:
Киллер.
Другой пробормотал что-то невнятное.
Принесли? капризным тоном спросила Сурмонина.
Вот! Киллер победоносно потряс над головой журналом, на обложке которого чернели буквы, падающие лестницей вниз.
Сперва будем слушать поэму Сэма или займемся новинкой? спросила Ирина и сама себе ответила:Сэмапод конец, на десерт. Читайте, Женя!
Принято к исполнению. Киллер развернул журнал и начал читать стихи, подвывая на середине строк.
Сперва Шумов удивился: подобного издевательства над здравым смыслом ему еще не приходилось встречать.
Поял петел Петра.
Предал камни навек
Чубурухнуть пора
Имярек!
Рифмованная бессмыслица оказалась довольно однотонной, хотя Киллер некоторые строфы читал тихо, а другиевыкрикивая с пафосом:
Жернова, как ни кинь,
В рот не суй. Пинь пинь, пинь!
Гриша постепенно перестал следить за чтением. Чтобы занять себя хоть чем-нибудь, он начал украдкой разглядывать гостей Сурмониной.
Оба молодых человека были не на много старше Гриши, может быть, года на два. Оба были невысокого роста, но стройненькие. И очень изящные. Куда там Самуиловой визитке против их пиджаков с великолепными шелковыми отворотами (это, должно быть, и есть смокинги, подумал Гриша), с белыми хризантемами в петлицах. Но не это делало их похожими друг на друга. А что же?
Бывают такие комнатные собачки, чистенькие, аккуратненькие и не внушающие доверия. Не то что честный дворовый пес с открытым и мужественным видом отважной своей морды. А вот такие глядят умильно, а отвернисьочень свободно могут цапнуть за ногу, особенно если есть надежда, что это пройдет безнаказанно.