Грише как будто нечего было опасаться. Разве что надзиратель заметил все-таки его вчера ночью на Ново-Садовой? Не может этого быть! Если б он заметил, задержал бы Гришу на месте. А может, схитрил? Нарочно прошел мимо Все равноне страшно теперь. Гриша на улице не плясал, шинель себе на голову не напяливал, «пинкертон» не кричал. А что попался он в поздний часпро то знает Федор Иванович. Он защитит: Гриша был его гостем!
Между тем Виктор Аполлонович привел Шумова в знакомую уже комнату с коричневой дверью. По-прежнему стоял здесь пыльный глобус на шкафу и орел с лысой головой, сгорбившись, хмуро глядел на вошедших желтыми глазами.
Надзиратель подошел к конторке, вынул истрепанную синюю тетрадку, осторожно поплевал себе на пальцы и начал листать страницы; углы их, порядком замусоленные, уже успели свернуться трубочками.
Ну вот, голубчики, бормотал Стрелецкий про себя, вот она, книга вашего живота. И, повернувшись к Грише, сказал громко:Здесь всё записано! Всё! Про тебя тоже, Шумов Григорий.
Виктор Аполлонович взял карандаш, пометил что-то в тетрадке.
За тобой накопилось уже восемьдесят пять копеек. Я бы мог подождать, конечно Но, к сожалению, сейчас не могу. Деньги-то эти идут в пользу сирот. А ты и не знал этого? Наступает конец года, благотворительный комитет готовит отчет. Понял? Нет? Ну, а что тебе платить полагается, это ты понял? Что ты должен сейчас же, немедленно внести долг, это-то, я думаю, понятно!
Он откинул щегольские полы своего мундира, заложил руки за спину, прошелся по комнате.
Потом остановился перед Гришей:
У тебя нет денег?
Нету.
«Нету»!
Сейчас нету. Я отдам, только не сейчас.
Надзиратель опять походил по комнате, подошел к окну, постоял отвернувшись.
Затем проговорил как бы в раздумье:
В конце концов я мог бы и не получать с тебя этих денег. Да, да Я мог бы просто внести их вместо тебя. И я решил оказать тебе эту услугу Он снова повернулся к Грише:Это ведь услуга, не так ли?
Гриша молчал.
Но с условием, голубчик: услуга за услугу! Ты слышал, о чем говорил Витол? Ну, сегодня, перед тем как подойти ко мне. Слышал?
Не слыхал.
С кем он говорил, видел?
Не видал.
Не слыхал, не видал! Однако ж ты был там все время, я сразу тебя заметил. Ну хорошо, положимты ничего не слыхал и не видал. Но слухом земля полнится. Скажи, если бы тебе случайно удалосьну, скажем, через своих друзейузнать, с кем и что именно говорил сегодня Витол, ты ведь не скрыл бы этого от меня?
У Гриши сердце забилось медленно и гулко, кровь отхлынула у него от щек Стрелецкий, видно, заметил какую то перемену в его лице и заговорил поспешно:
Пойми меня как следует, дружок. В сущности, то, что я тебе предлагаю, обязан сделать каждый: и я, и ты, и любой. Обязан! Но я говорю не об обязанности, а об услуге. Об у-слу-ге!
Гриша молчал, все еще не в силах понять до конца слов надзирателя.
И тот снова начал вкрадчиво:
О, конечно, я говорю об услуге не для себязачем она мне нужна? Нет, ты принес бы пользу учебному заведению, которое э-э воспитывает тебя.
Не стану! вскрикнул Гриша диким, внезапно охрипшим голосом.
Тише, ты! Оказывается, ты так-таки ничего и не понял.
Не стану!
Потише, голубчик, потише! Хорошо, бросим это. Поговорим о другом: скажи, ты решил совсем не кланяться мне? Я тебе уже делал замечание и предупреждал
Я отдам вам деньги! воскликнул Гриша в отчаянии. И не восемьдесят пять копеек, а целый рубль!
Надзиратель порозовел и кисло сморщился:
Ах, милый, не о деньгах сейчас идет речь
Отдам! Скоро!
У тебя отец кто? Сапожник? Ах, садовник. Трудно, трудно нам воспитывать таких, как ты. Слушай внимательно: завтра жеслышишь: завтра! ты будешь записан в кондуит, если опять соизволишь не поклониться мне при встрече.
Я надумал, где достать денег!
О господи! Да совсем же не о том идет речь. Речь идет о нарушении школьных правил. И о наказании, которое налагается за нарушение. Ну, однако, мне надоело объяснять тебе без конца вещи, которые ты сам должен был давно понять. Ты уже не новичок! Ступай!
Выйдя в коридор, Гриша задумался. Что же это за сыскное отделение? Почему Стрелецкий так обозлился на вопрос Витола?
И вот какая удача: навстречу Грише идет по коридору рослый семиклассникон был вчера у Арямова. По внешнему виду Гриша знал его и раньше. Вид у семиклассника был необыкновенно ученый: чего стоило одно пенсне в черной оправе! И черный же, широкий, как лента, шнурок спускался вниз с колечка оправы. Такой человек многое должен знать. И звали семиклассника звучноБронислав Грабчинский.
Что значит слово «сыскное»? спросил его торопливо Гриша. И верно, что Стрелецкий служил там?
Семиклассник оглядел Гришу сквозь стекла пенсне с ног до головы:
Э-э тебе, собственно, почему потребовалось заговорить об этом?
Я просто так
Тыпростак, это я и сам вижу. Потому ты и спрашиваешь о том, что понять тебе не дано. Задавать вопросы без смыслаудел глупцов.
Сказав все это не спеша, внушительным басом, Бронислав Грабчинский удалился с гордо поднятой головой. А Гриша еще раз познал всю меру презрения семиклассника к приготовишке.
В другое время он крикнул бы, отбежав, конечно, на надежное расстояние: «Зимние рамы надел на нос и воображаешь!» Можно бы и Никаноркина с Дерябиным подговорить крикнуть это чванному семикласснику втроем, хором. Это всегда хорошо действует. Семиклассники, несмотря на всю свою солидность, редко остаются равнодушными к подобным насмешкам; иногда они с яростными лицами пускаются ловить приготовишеки всегда безуспешно.
Но теперь Григорию Шумову было не до того.
16
Гриша собрал все свои учебники, начиная с толстой хрестоматии Тихомирова и кончая тощим Евтушевским, и пошел с ними к известному всему городу Былинскому.
На невзрачной вывеске, приютившейся у самого вокзала, Былинский значился букинистом. Он занимался главным образом перепродажей учебников, которые в трудную минуту своей жизни несли к нему школьники. Кроме того, он подторговывал старыми ботинками, брюками и выпусками «Ната Пинкертона». Но это уж был товар подсобный.
Гриша несмело толкнул обитую рваной мешковиной дверь. В ответ раздался резкий лай подвешенного вверху колокольчика, и он очутился в магазине Былинского.
За прилавком, в едко пахнувшем полумраке, стоял человек в фетровой шляпе, в крахмальном высоком воротничке.
Он надменно протянул руку, не говоря ни слова взял Гришины учебники и подошел с ними к тусклому окну.
Луч солнца пробился сквозь покрытое многолетней пылью окно, и Гриша увидел, что шляпа букиниста была вся в пятнах, а из воротничка торчали истлевшие желтые нитки.
Зевнув, букинист повернулся и с молчаливой печалью стал разглядывать темный потолок. Молчание продолжалось долго. Гриша тревожно поглядел наверх: ничего там не было. Даже самого потолка не было виднотак, что-то темное в паутине. У Гриши сжалось сердце: не понравились его книжки Былинскому. Потому и молчит.
Наконец он услышал пренебрежительное, брошенное куда-то в пространство:
За все рубль восемьдесят.
И тотчас же пухлые веки приоткрылись, мутные глаза глянули пристально и настороженно.
Ей-богу? радостно воскликнул Гриша.
Что значитей-богу? Букинист пожал плечами.
Вы сказали рубль восемьдесят!
Такая сумма Гришу вполне устраивала: рубльСтрелецкому, два двугривенныхНиканоркину, остальноеДерябину. Нет, Дерябину он должен больше; ну, тогда Коля Никаноркин подождет уплаты
Я это сказал? Былинский опять пожал плечами.
Ну да, вы сказали!
Кончено. Если я это сказалзначит, кончено. Пусть это будет мой убыток. Ваш адрес, молодой человек?
Букинист потянул с прилавка толстую книгу в потрепанном переплете и перелистал ее.
А для чего адрес?
Ой, неужели непонятно, зачем у людей спрашивают адрес? Затем, чтобы знать, где они живут.
А зачем вам это знать?
Букинист скорбно вздохнул:
Бывает, господа гимназисты приносят продавать не свои книги.
Я реалист.
За господами реалистами водятся такие ж дела.