Кононов Александр Терентьевич - Повесть о верном сердце стр 36.

Шрифт
Фон

 Эх! Надо же было так! А как узнали жандармы, что братья пришли туда?

 Говорят, их выдал хозяин дома. Ну вот, напечатали за ночь братья всё, что нужно было, а под утро выглянули в окно. Выглянуливидят: у дверей жандармы. И под окнами по жандарму. Восемь оконвосемь жандармов. Все с револьверами. Офицер с ними. Это и был Дзиконский. Куда деваться? В дверь не выйдешьжандармы сразу ж схватят. Тогда старший лесной брат

 Кейнин!  воскликнул Гриша.

 Не знаю, как его звали. Он дал команду к бою. И по этой команде лесные братья прыгнули из окон со второго этажа, каждый на своего жандарма. Ну, вот тогда и перебили плечо у Дзиконского. Два жандарма, что стояли у дверей, хотели стрелятьне успели. Револьверы у них отобрали, вместе с кобурами. Одни шнуры остались.

 А потом?

 А потом братья опять ушли в лес.

 Есть один человек,  вполголоса начал Гриша,  я тоже не скажу тебе сейчас, как его зовут. Он спасся от смерти у лесных братьев. Его жандармы повесить хотели

В дверях бесшумно появилась мать Вячеслава. Мальчики замолчали.

Ядвига Осиповна, крепко сцепив худые свои руки, проговорила еле слышно:

 Дети, не надо об этом  Потом прошептала, словно вздохнула:О боже, боже!  И снова ушла.

Гриша молчал, подавленный.

Потом поднялся решительно:

 Прощай, я пойду!

Вячеслав схватил его за плечи и жарко прошептал у самой щеки:

 Я тебе все объясню потом. При маме нельзя про это Ты не сердишься?

Он печально глядел, как Гриша одевался. Потом схватил свое пальто, накинул на плечи:

 П-провожу тебя.

На дворе совсем уже стемнело. Звезд на небе не было. Ветер рванул хилую дверь дощатого сарая, и она раскачивалась, скрипя и повизгивая, на петлях.

Видно, начиналось ненастье.

Вячеслав повел Гришу по двору, но не к выходу на улицу, а куда-то в сторону, в темень. И за смутно черневшей поленницей дров, дрожа и задыхаясь, начал рассказывать про своего отца.

Землемер Довгелло был убит черносотенцами, может быть теми самыми, что в прошлом году выкололи глаза студенту. Они громили дома беззащитных людей, грабили, а отец Вячеслава бросился на них с палкойдругого оружия у него не было. Тогда жирный лабазник не спеша ударил его в висок железным ломом. Тут подоспели рабочиецелая дружина,  но убийцы бежали. Ни одного из них потом не нашли

Вячеслав рассказывал шепотом, хотя кругом никого не было на этом унылом дворе. Ветер улегся. Начал накрапывать редкий дождь; из темноты, от поленницы дров, потянуло горьким запахом осины.

Гришу стало трястине от холода.

Он жадно, будто всем сердцем своим, слушал нового другатеперь-то он знал, что Вячеславего друг, которого он не распознал сначала А может, больше друга: может быть, будут они связаны братством на всю жизнь, как Кейнин со Сметковым!

 С мамой не надо об этом  Голос у Довгелло сорвался.

 Не плачь,  попросил тихонько Гриша.

 Я не плачу Отца убили не здесьв уезде. Мы потом уж узнали, через неделю. Мама сперва все молилась все молилась в костеле, потом перестала В училище обо всем этом никто не знает, я только тебе

Когда Гриша распрощался наконец с Вячеславом и остался один, ему снова вспомнился вечер того дня, когда он впервые приехал с отцом в город. Перед глазами возник свинцово-кровавый блеск на реке, тяжкий мрак кругом, слезы бородатого коваля: Савку, его сына, искалечил Альфред Тизенгаузен безнаказанно Кто мог наказать барона?

Снова открывался перед Григорием Шумовым зловещий мир, темный, жестокий.

Но он уже знал: есть на земле смелые людиони бьются с этим черным миром, не щадят своей жизни!

12

После прогулки на дамбе Сергей Лехович, видно, всерьез обиделся на Гришу. Дома он разговаривал теперь только с Зыбиным, по часу толкуя о верховых лошадях в имении своих родных. Что ж, пусть хвалится, коли есть чем. Но при этом Лехович почему-то глядел не на Зыбина, а на Гришув упор. Значит, сердится.

Скрытая эта вражда продолжалась долгодо самого ноября.

В ноябре ударили заморозки, выпал снежок. Он только-только прикрыл землю, а в унылую комнату белковских квартирантов уже проникла непривычная белизна. Стало светло, и даже розовые цветочки на рваных обоях будто исчезли, стены казались выбеленнымис таким праздничным ликованием вошел сюда первый зимний день.

По случаю воскресенья Зыбин еще валялся в постели, маленький Жмиль занимался любимым своим делом, жуя что-то, сидел у окна и сосредоточенно разглядывал прохожих, а Лехович примерял перед обломком зеркала новую фуражку. Он сшил ее на заказ, после того как старая была попорчена на пожаре. Сшитая на заказ фуражка, конечно, была признаком богатства: с нарочито маленьким гербом, отдаленно похожим на офицерскую кокарду, с маленькими полями, пухлыми, как пшеничный пирог. Самая модная в те времена. Не все, конечно, могли этой моде следовать. Большинство реалистов носили фуражки обыкновенныес большими острыми полями, с неуклюжим разлатым гербом; лавровые ветки в нем торчали, как растопыренная пятерня. Эти заурядные головные уборы горами лежали на прилавках магазинов, даже картонок для них не полагалось. Такая фуражка была и у Гриши Шумова. Но он не завидовал Леховичу, нет. Он даже отвернулся от третьеклассника, не хотел глядеть, как любовно тот выправляет красивый локон из-под лакового козырька: высший тон у старшеклассников, которым Лехович подражал.

В это время под окном раздался бойкий стук копыт, заливистопо-деревенскизаржала лошадь. Маленький Жмиль испуганно отскочил в сторону.

 Что это ты, мальчик, лошадок боишься?  спросил насмешливо Лехович.

Жмиль молча глядел перед собой остановившимися глазами.

В дверь громко постучали. Лехович снял новую фуражку, кинул ее на стол и крикнул протяжно:

 Ан-тре!

В комнату вошел багровый толстяк с большими, закрученными кверху усами, в шершавой верблюжьей куртке, обшитой по швам кожаным кантом, и в охотничьих сапогах с голенищами до самого живота.

Маленький Жмиль торопливо подбежал к нему и поцеловал его красную руку.

Толстяк вопросительно посмотрел на лежавшего в постели Зыбина и пророкотал учтиво:

 Прошу прощения: слишком ранний визит Я имею удовольствие видеть пана Леховича?

Зыбин молча затряс головой.

 Это яЛехович,  отозвался Сергей.

Усач щелкнул каблуками:

 Юзеф Жмиль, рушонский помещик. Я о вас наслышан, пан Лехович. Но я не думал, что вы столь молоды.

Он огляделся по сторонам, пыхтя и вытирая лицо платком.

Лехович подставил ему дырявый стул. Гость уселсяи стул заскрипел жалобно.

 Да, я не полагал, что вы столь юны. Но все равно. У меня до вас дело.

Он грозно поглядел на Жмиля-младшего, и тот виновато потупился.

 Видите мухолова? Займитесь с ним, прошу как благородного человека. По всем предметам. Обратите благосклонное внимание: не вылезает из двоек.

Он передохнул после долгой речи. Потом снова начал:

 Я, пан Лехович, имел честь когда-то учиться в том же учебном заведении, в котором вы эк-хм преуспеваете с таким блеском. Но я, правду скажу, я не преуспел. Дроби! Дроби, будь они прокляты! По совести: зачем они Жмилям? С меня довольно той дроби, что я забиваю на охоте в дуло своего ружья. Хы-хы-хы! Ты что?!  заорал он вдруг сыну, на лице которого появилось подобие несмелой улыбки.  Стань ровно! Голову выше! Мухолов Если ты приедешь домой второгодником, другого довольствия, кроме березовой каши, тебе не будет, слышишь?

Лехович стоял вольно, прислонившись спиной к косяку двери; красивый локон спускался у него на левую бровь. Он даже посмеивался слегка, глядя поочередно на обоих Жмилей.

Но тут Жмиль-отец повернулся к нему всем своим грузным туловищем и принялся рассматривать его бесцеремонно; это не вязалось с недавней галантностью помещика.

 Пандворянин?  спросил он неожиданно.

Лехович вдруг страшно покраснел. И выговорил с трудом:

 Это разве откосится к делу, которое вы имеете «до меня»?

 Я дворянина узнаю сразу. Дворянин имеет гонор, честь. Как благородному человеку признаюсь: я бы и не нанимал моему лодырю репетитора. Я бы и в гимназию его не отдавал. Э, Жмили от гимназий мало добра видали. Ножена! Супруга мояпоимейте в видуокончила институт для благородных девиц. «Ах, боже!  кричит мне.  Оставить сына без достойного дворянину образования!»«Хорошо,  говорю.  Оставьте, мадам, вашу визготню. Дадим мухолову образование».  Помещик с размаху ударил своими ручищами по голенищам сапог:Эт-ть! Так не лезет же в него это образование. Ну, не лезет! А там пойдут дроби, будь они прокляты? Я уж его в частную гимназию в реальное и не думал отдавать, знаю, какими там пряниками кормят,  там с шестого класса анализ бесконечно малых проходят.  Толстяк поднял палец и с ужасом выпучил глаза:Бесконечно!

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке